Страница 86 из 92
— Тебе сегодня повезло, Игорь. Но предупреждение остается в силе. Помни о нем.
— Он помнит, — продолжал на прощанье дурачиться
Валерка. — У него память как у молодого. Адье, ребятишки, арриведерчи, Рома, перметте муа де апсанте…
Они вышли из подворотни на Кутузовский проспект, и Игорь опять, как и в прошлый раз, был малость ошарашен и светом, и шумом, и многолюдьем. Контрасты его, видать, тревожили.
Мрачный Алик спросил Пащенко:
— Чего это ты им в конце наплел?
— Малограмотный! — восхитился Валерка. — Учи уроки, чемпион, будешь умный, как я. А сказал я им на французской мове: позвольте мне, дескать, отсутствовать, надоели вы мне до зла горя.
— Грамотный, — то ли подтвердил, то ли осудил Валерку Алик. — Лучше б мы в милицию заявили.
— А что милиция? — Пащенко прочел в своей жизни миллион детективных романов и мог свободно и со знанием дела рассуждать о работе доблестных органов внутренних дел. — В милиции нам сказали бы: нет состава преступления. Где следы п-обоев? Где огнестрельные и ножевые раны? Где труп, наконец?
— С этими гадами и трупа дождешься, — сказал Алик. — Ну, ладно, мне пора. Чао! — помахал рукой и пошел по тротуару, легко обгоняя прохожих.
Пащенко не утерпел, пустил вслед:
— Какие сдвиги! Начал заграничные слова употреблять! Мое влияние… — повернулся к Игорю и уже серьезно сказал: — Ты извини, время не рассчитал. Позвонил Насте, ее мама сказала, что она в десять будет. Ну я и накинул полчаса на провожание, вот чуть-чуть и опоздал к кульминации… Сильно тебе врезали?
— Пустяки… — Игорю опять хотелось плакать. Ну что ты скажешь, прямо девица сентиментальная! — Спасибо тебе.
— Сочтемся славой.
— Я не ожидал удара, а он в поддых…
— Ладно-ладно. — Пащенко видел, что Игорь пытается оправдать себя, и не хотел терпеть унижений друга. — В суде объяснения писать будешь. А я тебе не Фемида с весами, у меня оба глаза вперед смотрят. И как ты думаешь, что они видят?
— Что? — Игорь не сдержался — улыбнулся.
— Они видят замечательно пустое маршрутное такси, которое пулей домчит нас до площади имени Феликса Эдмундовича. Понеслись.
И они понеслись.
Потом, уже лежа в постели, собирая — пользуясь цитатой из любимого Игорем Блока — «воспоминанья и дела» минувшего дня, Игорь думал о том, что до сих пор совсем не знал Пащенко. Кем он его считал? Веселым парнем, неплохим приятелем, с которым легко трепаться, бродить по улицам, сидеть где-нибудь в теплой компании, охмурять девушек. А он другом оказался. Настоящим. Из тех, кого не надо просить о помощи — они сами знают, когда помощь требуется…
А все-таки почему «вежливые ребята» испугались? Их же пятеро, а против них — только двое, ибо себя Игорь считать не имел права. Испугались двоих? Вряд ли. Хотели бы — отлупили бы и Валерку и Алика самым лучшим образом. Против лома нет приема. А ведь отступили… Может, шума не хотели? Пожалуй, так. Тихие, интеллигентные мальчики, не хулиганят, маленьких не обижают, со старшими не задираются. И вдруг драка. Пятеро против двоих. Тут и искать виновных не надо: кого больше, те и виноваты. Могла получиться осечка: вышли бы они из отработанного образа на виду у сбежавшихся на шум жителей дома. А этого им ох как не хочется!..
Тут телефон затрезвонил. Он у Игоря прямо на полу обретался, у кровати. Взял трубку — Настя.
— Игорь, что случилось?
— А что случилось?
— Мне Наташка звонила.
Трепло Валерка!
— Ну и что она говорит?
— Что тебе угрожали. Из-за меня. Даже ножом пугали. Так?
— Ну так…
— А ты не струсил! Валерка сказал, что он специально сегодня ко мне во двор приезжал, думал, драка будет, а ты прошел сквозь них, как нож сквозь масло…
«Нож сквозь масло» — это явно из Валеркиного репертуара. Как он Игоревы подвиги расписал — можно себе представить! Зря, выходит, Игорь на него сейчас клепал: друг — он во всем друг.
— Какой там нож, какое масло… — трудно было Игорю это произнести, но иначе не мог. — Струсил я, Настя, как последний первоклашка. И если б не Валерка, не знаю, что было бы.
— Вот что, — голос Насти стал деловым и строгим.-
Теперь я тебя провожать буду. Каждый раз. Сначала ты меня — до подъезда, а потом я тебя — до троллейбуса.
Что ж, это выход. При Насте, можно быть уверенным, к Игорю никто из тех парней не прицепится. Только воспользуется ли он им, этим выходом? Надо уж совсем себя не уважать…
— Вздор, Настасья, ты что придумала?
— А что? Я знаю этих парней. Подонки. Вадька там один, пэтэушник, он в меня в прошлом году влюбился, проходу не давал, а я его отшила разок. Теперь он считает, что я никого не могу полюбить — не имею права.
— А ты можешь? — с замиранием сердца, полушепотом.
И так же, полушепотом, в ответ:
— Могу.
И повесила трубку.
До завтра.
Ничего вроде не сказано, а как радостно! Кажется, не было никакого вечера унижений, вечера страхов, стыда…
Но был он, был, не обманывай себя, Игорь. И, как ни горько, не заслонить радостью гаденького ощущения собственной трусливой беспомощности…
13
В доме все еще спали, когда Игорь на цыпочках прошел к окну по крашеным молчаливым половицам и настежь распахнул его. Оно выходило на улицу, по-прежнему пустынную. Пахло сеном, прелой травой и еще — отчетливо — гарью. Запах гари тянулся откуда-то издалека, будто напоминание о недавнем пожаре.
Где он был? В центре города? На окраине?.. На небе ни облачка, ни дымка — ровное, белесое, выгоревшее за лето полотно. Но запах такой, будто полгорода сгорело.
Игорь тихонько открыл дверь, прошел через пустую общую комнату, через прихожую, выбрался во двор. Восемь на часах, на хороших часах марки «Слава», которые Игорь прятал в кармане брюк, скрывал ото всех — здесь, в прошлом. Можно себе представить изумление старика Леднева, если бы он узрел эти супермодные «тикалки» с зеленоватым циферблатом под граненым стеклом. Пока не узрел, Игорь был осторожен.
Умылся до пояса, попрыгал для приличия — вроде и зарядку Сделал. Хорошо бы позавтракать! Мало ли каким день выдастся… А до десяти утра, до встречи с неведомым дядей Матвеем еще далеко.
На крыльцо вышла Софья Демидовна, увидела Игоря, охнула:
— Ох, батюшки! А ну, брысь в дом, мне умыться надо.
Она куталась в клетчатый платок-плед, под которым, как определил Игорь, виднелся розовый, до пят, халат. Судя по ее улыбающемуся лицу, особого стеснения она не испытывала, а охала так, для приличия.
Тем не менее Игорь подхватил рубаху, оброненную на траву, шаркнул ножкой, подняв при этом небольшое облачко пыли, и немедленно ретировался в дом, повторяя:
— Пардон, пардон, я слеп, я ничего не вижу…
Но на крыльце задержался, спросил:
— Покормите, хозяюшка?
— Буди своего спутника. Завтракать станем.
Будить Леднева — дело привычное. Каждое утро Игорь им занимался, навострился. И сегодня — со стонами, с обидами и мелкими оскорблениями — но поднялся старик. Умываться не пожелал:
— Мне от воды еще больше спать хочется. Я и так чистый. Ты что, забыл: мы же третьего дня в бане мылись…
Бог с ним, пусть не умывается. Но вот как его дома оставить, чтоб не увязался за Игорем? Проблема! Помнится, еще вчера под вечер выражал он желание побродить по городу. Говорил:
— Все равно Пеликана ждать…
И сказал это при хозяйке. Она, естественно, удивилась:
— Кого ждать?
— Григория Львовича, — ничтоже сумняшеся, объяснил Леднев.
— Как-то вы его странно назвали…
Пришлось Игорю вмешаться:
— Был случай. Григорий Львович нам одну байку рассказывал, про пеликана. С тех пор мы его так иногда называем. В шутку. Он не обижается… — и безжалостно лягнул под столом ногу профессора.
Тот покривился, но смолчал. Потом, когда одни остались, не преминул поинтересоваться:
— Это что ж такого я сморозил?
— Глупость, — объяснил Игорь. — Видите: Софья Демидовна удивилась. Значит, Пеликан не афиширует здесь свое прозвище.