Лев (в сокращении)

Наблюдая за Халилом, Борис видел, что ливиец гораздо проворнее него и находится в значительно лучшей форме, но ему казалось, что он сильнее физически.

Халил опять пригнулся, расставив полусогнутые ноги и держа обмотанную пиджаком руку горизонтально, и Борис подумал, что он начинает нервничать.

Поверив в это, он сделал мгновенный выпад, рассчитывая заставить Халила отступить и раскрыться, но вместо этого Халил неожиданно подался вперед, встретил Бориса на полпути, и, поднырнув под его нож и обмотанную руку, нанес ему удар снизу под ребро. Борис удивленно вскрикнул от боли и обрушил удар на опущенную голову Халила. Они отпрыгнули друг от друга, ни один не стал продолжать атаку.

— Очень хорошо, — кивнув, сказал Халил.

Борис осторожно ощупал рану — точечное проникающее ранение, если и глубокое, то не слишком кровоточащее и не смертельное. Но он понял также, что этого боя ему не выиграть — он уже стал задыхаться и слабеть от полученного ранения. Он признал, что Халил лучше владеет ножом и обладает необходимой волей и мужеством для схватки. Борис не был уверен, что у него самого они остались.

— Закончили. Ты победил, — сказал Борис.

Халил рассмеялся.

— Да? Я надеялся получше попрактиковаться с вами перед встречей с еще одним человеком, который должен умереть сегодня вечером. А вы оказались слабым противником — слишком старым, неповоротливым и трусливым.

Борис почувствовал, как в нем опять закипает гнев. Он размотал пиджак и швырнул в Халила, который выбросил вперед правую руку с ножом.

Халил шагнул назад и, поскользнувшись на ковре, упал, уронив нож. Борис бросился на него и слишком поздно понял, что это уловка: Халил поднял ноги и ударом в живот швырнул его на витрину с фарфором, которая с грохотом разбилась.

Халил подхватил нож, вскочил и стал смотреть, как Борис с изрезанным осколками лицом нетвердо поднимается на ноги и кровь заливает ему глаза. Выронив нож, он пытался вытереть глаза руками.

Борис, прижимаясь спиной к разбитой витрине, двинулся вдоль стены, и Халил не сразу понял, что он собирается сделать.

Борис же нащупал торшер, обеими руками схватил его и обрушил тяжелое основание на Халила, целясь ему в голову.

Халил отпрянул, и Борис промазал, но шагнул к нему и повторил попытку, держа торшер ниже. Основание задело вытянутую руку Халила, выбив из нее нож. Халил быстро отступил, и Борис, понимая, что это его последний и единственный шанс убить этого человека, ринулся вперед с торшером наперевес.

Халил нырнул вправо, потом влево и ударил Бориса по ноге, свалив с ног. Борис упал на пол, выпустив торшер, и Халил вскочил ему на спину, широко расставленными коленями прижимая крупного русского к полу и сжимая ему горло правой рукой.

Борис лежал совершенно неподвижно, не желая провоцировать ливийца. Голова Халила была совсем рядом, Борис чувствовал на шее его тяжелое дыхание. Вдруг Халил шепнул ему в ухо:

— Вы хорошо учили меня, мистер Корсаков, поэтому я не стану вас калечить и причинять мучительную смерть.

Борис попытался кивнуть, но Халил сжал ему горло сильнее.

— Но вы дали мне один плохой совет, — сказал Халил.

Перед полуослепшими глазами Бориса появилось нечто, и он не сразу понял, что держит Халил в свободной руке. Потом понял — это был длинный тонкий нож для колки льда.

— Нет!

Халил вогнал его в левую ноздрю Бориса и дальше, в мозг.

Владимир ждал Халила в подвале у лифта. Они прошли через неосвещенный склад к бетонной лестнице и поднялись наверх. Владимир толкнул металлическую дверь, которая выходила в проулок между домами, где стояли мусорные контейнеры и мешки для мусора.

— Бог да благословит тебя, друг, — сказал Владимир.

— И тебя. — Халил вытащил руку из кармана, и Владимир подумал, что он протягивает руку в знак дружбы, но рука Халила почему-то была обернута окровавленной салфеткой.

Халил всадил пулю в лоб Владимира. Тот упал на мешки с мусором, и Халил набросил на его лицо дымящуюся салфетку, потом сунул пистолет в карман и завалил труп мешками.

Проулком Халил прошел к железным воротам, отодвинул засов и оказался на Брайтуотер-Корт. Здесь было многолюдно, и Халил сквозь толпу двинулся к ожидавшему его такси. Он прыгнул на заднее сиденье, захлопнул дверцу, и Рашид тотчас тронулся.

— Куда теперь? — спросил Рашид по-арабски.

— Туннель Бруклин — Баттери, — ответил Халил. — Поспеши, но скорость не превышай.

Он откинулся на спинку сиденья, посмотрел в окно и сказал про себя: «А теперь — мистер Кори».

Рашид проехал через туннель Бруклин — Баттери и выскочил на манхэттенскую Уэст-стрит, рядом с площадкой Всемирного торгового центра. Асад Халил сделал звонок по мобильному, поговорил несколько секунд и сказал Рашиду: «Ректор-стрит».

Через некоторое время они свернули на узкую улочку с односторонним движением. На этой тихой коротенькой улочке, рядом с громадной парковкой — гаражом Баттери, стоял трейлер.

— Подожди меня здесь, — сказал Халил, вышел из такси и направился к трейлеру. На боку этого длинного трейлера была надпись: «Карлино: все для кирпичной кладки», с адресом и телефоном в Уихокене, штат Нью-Джерси.

Халил подошел к машине и увидел, что какой-то мужчина наблюдает за ним в большое боковое зеркало заднего вида. Халил поднял правую руку и сжал кулак. Открылась дверца, Халил вскарабкался по ступенькам и нырнул в задний отсек кабины огромного трейлера. Этот обширный отсек без окон служил местом для сна, и здесь находился дюжий мужик с короткой стрижкой в джинсах и зеленой футболке с логотипом строительной компании на груди. На водительском сиденье сидел еще один, в бейсболке, и на правом переднем сиденье — третий, который открыл ему дверцу, тоже в бейсболке, джинсах и синей футболке с надписью «Метс».

Эти трое мужчин были европейскими мусульманами, боснийцами, все они сражались на войне против христиан-сербов и не понаслышке знали, что такое опасность и что такое убийство. Халил, конечно, предпочел бы арабов, но этой частью его миссии командовали другие, и они решили, что эти мужчины западного вида больше подходят для того, что нужно делать.

Каждый представился: назвал свое имя по-английски.

— Называйте меня Малик, — сказал им Халил. — Расскажите, что у вас там, — показал он на кузов.

— Там у нас удобрения, — ответил Тарик, тот, что сидел на пассажирском сиденье, и засмеялся, а вслед за ним и остальные двое. Однако Халил смеяться не стал, и мужчины замолчали. Они не любили работать с арабами. У арабов нет чувства юмора, они не пьют и не курят, в отличие от боснийских мусульман, и с женщинами своими — да и вообще со всеми женщинами — обращаются очень плохо.

— Так что там? — повторил вопрос Халил.

На сей раз Тарик ответил без смеха:

— Удобрение нитрат аммония, жидкий нитрометан, дизельное топливо и «Товикс Бластрит», смешанные в нужных пропорциях и залитые в бочки объемом по пятьдесят пять галлонов, восемьдесят восемь штук. У нас два года ушло, чтобы собрать такое количество этих химикатов, не вызывая подозрений.

— А откуда вы знаете, что не вызвали подозрений? — спросил Халил.

Ответил ему шофер Эдис:

— Все эти химикаты продаются вполне законно для использования по назначению, их небольшие количества покупали люди, имеющие на это право, а потом перепродавали нам по грабительской цене. — Он улыбнулся. — Что здесь незаконного, так это то, что мы соединили их вместе и вставили капсюль-детонатор.

Тут Халил улыбнулся, а Эдис добавил:

— Самый дорогой ингредиент — это дизельное топливо.

Тарик и мужчина сзади, Боян, засмеялись, а Эдис сказал:

— Арабы разорят эту страну такими ценами на нефть.

Боснийцы опять рассмеялись, и Халил подумал: какие идиоты! Но идиоты полезные, явно отлично выполнившие свое задание.

— Насколько большая получилась бомба? — спросил он.

— Взрыв такого количества этих химикатов эквивалентен взрыву пятидесяти тысяч фунтов тротила, — ответил Тарик, судя по всему специалист по взрывному делу. — Если такой взрыв произвести посередине Манхэттена, то он станет причиной смерти и разрушения на милю в каждом направлении, а слышен будет больше чем за сотню миль.