Легенда о Вавилоне

При этом пророк очень четко (в отличие от многоопытных политиков) разделяет цели тактические и стратегические. Необычайно странно выглядело бы, если бы он, потративший столько сил на убеждение соотечественников, что жизнь под вавилонским протекторатом намного предпочтительнее последствий «бунта бессмыленного», одновременно с этим публично бы возгласил проклятие Вавилону и предсказал его неминуемую гибель. Понимание этого и того, что подобное событие случится отнюдь не завтра, Иеремия мог разделить только с ближайшими учениками, а не с иерусалимской толпой, общностью по определению деятельной, но к мышлению не способной и о течении времени не знающей[423]. Толпа вообще живет лишь днем сегодняшним (нынешние толпы не исключение), а точнее, сегодняшним обедом. В том сила толпы, в том ее слабость, поэтому порывы ее столь яростны и столь краткосрочны. Исходя из этих соображений, Серайя и должен был утопить свиток с проклятиями без каких-либо зрителей или даже группы поддержки, а может быть и тайком от нежеланных свидетелей.

Апокалиптические картины разрушения Вавилона, содержащиеся в Книге Иеремии, совершенно не соответствуют историческим реалиям падения Нововавилонской империи. «И Вавилон будет грудою развалин, жилищем шакалов, ужасом и посмеянием, без жителей»{112}. На самом деле все случилось совсем не так. Это опять наводит на мысль, что перед нами истинные, хотя бы отчасти, предсказания Иеремии, а не приписанные ему поздние сочинения очевидца гибели государства наследников Навуходоносора.

Так или иначе, оставшиеся на территории Иудеи соплеменники пророка двинулись проторенным печальным путем. Важную роль в дальнейших событиях сыграло упоминавшееся ранее посольство в Вавилон, в состав которого, по разным сведениям, входили наиболее высокопоставленные иерусалимцы, а возможно, и сам царь Седекия{113}. Безусловно, в ходе этого путешествия между приезжими и депортированными ранее иудеями происходили бурные дискуссии о политической ситуации на родине и о ее дальнейших перспективах. В дискуссии этой незримо участвовал и пророк, к ней, как мы уже говорили, относится его знаменитое письмо изгнанникам из 29-й главы Книги Иеремии. Однако верх опять взяла иная точка зрения. Сохранилось известие о письме изгнанников в Иерусалим с требованием заткнуть Иеремии рот: послания пророка дошли до месопотамской общины и вызвали достаточно определенную реакцию.

Возможно, это было связано с тем, что первые иудейские изгнанники (и даже прибывшие с подобострастным посольством в середине 90-х годов иерусалимские царедворцы) с самого близкого расстояния наблюдали вавилонские политические пертурбации и сделали из этого вывод, что не так страшен черт, как его малюют, и не так уж он неуязвим и непобедим. Примерно к этому времени относятся дошедшие до нас краткие известия о волнениях в вавилонской армии и о репрессиях, которые при их подавлении применил Навуходоносор. Не исключено, что именно эти события повлекли за собой гибель Иудеи. Взвесив все «за» и «против», правящая иерусалимская партия (несколько наиболее знатных родов или семейств) решила отложиться от Вавилона, уповая на Египет и на внутренние месопотамские дрязги.

В формальном смысле ответственность пала на царя Седекию, получившего престол из рук Навуходоносора, и потому понимавшего, что пощады ему в случае неудачи не будет, но при этом отнюдь не убежденного в правильности своих действий. Внутренние раздоры и неуверенность властей в момент смертельной схватки — лучшего рецепта гибели государства придумать сложно, тем более что внешняя война с не самым сильным противником часто объединяет силы обширного, но аморфного государства, толком не знающего, что с этими силами делать в мирное время. Не исключено, что Иудея оказалась для Навуходоносора очень уместным — и своевременным раздражителем. Сложно было придумать для вавилонской армии более лакомого куска, чем плодородная и труднозащитимая Палестина и по-прежнему вмещавший немало богатств Иерусалим.

Итак, после многократных клятв в верности Навуходоносору последний из иудейских правителей — Седекия — поднял восстание против вавилонян. Царь, судя по всему, был человек слабовольный и не совсем уверенный в успехе задуманного предприятия. Однако правящий класс, как водится, давил, а монарх, как часто бывает, подчинялся. Высшее священничество тоже выступило за освободительную войну, поэтому оно ее и не пережило. Наступил последний акт трагедии.

Значительная часть диаспоры восстание приветствовала. То ли об рекомендациях изгнанников теперь вспомнили, то ли Иеремия в любом случае давал достаточно поводов для всеобщей ненависти. Так или иначе, но основные репрессии против него начались тогда, когда вавилонская армия подступала к Иерусалиму. Почувствовав страшную угрозу, правители Иудеи перестали проявлять терпимость к пораженческой пропаганде. В самом начале осады Иеремия был арестован по обвинению в предательстве и дважды оказывался на грани гибели. Тем временем положение города становилось все отчаянней — последняя надежда погибла вместе с египетским экспедиционным корпусом[424]. Толпа была близка к панике. Обычно в таких случаях инакомыслящим несдобровать.

Невозможно выдумать еще одну показательную деталь, свидетельствующую об охлократическом отчаянии, царившем в Иерусалиме: во время обороны города на свободу по всеобщему решению «князей и народа», были выпущены все «рабы и рабыни», однако при отходном маневре вавилонского войска (вызванном необходимостью отбить нападение египтян) обществу стало жалко потерянной собственности и иерусалимцы, «раздумав, стали брать назад рабов и рабынь, и принудили их быть рабами и рабынями»[425]. Более чем вероятно, что известие о яростном осуждении пророком своих земляков вполне документально{114}: он упоминает о том, что обещание об освобождении рабов было дано в Доме Господнем, но, несмотря на это, очень скоро нарушено. Даже если это страшное обвинение в «осквернении Имени Господа» не было возглашено публично и даже если его внес в текст Книги Иеремии кто-то из учеников пророка, сам факт аморальности поступка иерусалимцев сомнению не подлежит, как и факт Божественного за него наказания.

Сохранилось также известие и о том, что пророк предупреждал сограждан не радоваться временному отступлению вавилонян. Не это ли стало последней каплей? Не исключено, правда, что арестовавшие Иеремию иерусалимские стражники действительно думали, что он уходит к противнику: перебежчиков в вавилонский лагерь было немало{115}. С нашей точки зрения, намерение пророка вряд ли было таково. Не исключено, что он попросту пытался уйти от смерти, которую готовили ему могущественные враги. Было ли это проявлением моментальной слабости? Уйди Иеремия из города, и в легенде о нем возник бы эпизод «обыкновенный», по крайней мере не героический и не самый пригодный для жизнеописания. Но так получилось (вряд ли случайно), что именно этот поступок привел Иеремию чуть ли не к самым страшным испытанным им физическим мучениям, к тому, что он до конца остался со своим народом, там, где его «народ, к несчастью, был».

Пророк дважды оказывался на волосок от смерти: сначала в доме одного из своих врагов, писца Ионафана (Ионатана), а потом в яме «во дворе стражи»[426]. Глагол, использованный при сообщении об его избиении в доме писца, намекает на не доведенное до конца линчевание{116}.[427] Однако абсурдность обвинений, выдвинутых против Иеремии была очевидна даже царю. После того как вельможи настояли на помещении пророка в яму, Седекия через своих ближайших слуг позаботился о его спасении[428]. То, что представители иерусалимской знати могли прийти к царю и почти добиться от него казни «изменника», свидетельствует о том, что царь уже давно потерял власть в городе. Однако, даже объединившись, заклятые враги пророка не смогли его уничтожить, поскольку правящие иерусалимские группировки воевали между собой до самого их общего и печального конца и ставили друг другу палки в колеса за считаные дни до падения города. Чем ближе подступало неминуемое, тем более важной политической фигурой становился в глазах окружающих «верный сторонник вавилонян». Потому Иеремию вытащили из ямы, где он был, скорее всего, обречен на голодную смерть. Об освобождении речь, конечно, не шла. «И оставался Иеремия во дворе стражи до того дня, в который был взят Иерусалим. И Иерусалим был взят»{117}.

423

«Если варвары живут сегодняшним днем, мы должны принимать во внимание вечность». Цицерон. Об ораторе (II, 40, 169. Пер. А. Ф. Петровского). В кн.: Цицерон. Эстетика: Трактаты. Речи. Письма. М., 1994.

424

Именно тогда, когда осада ослабла, Иеремия хотел покинуть город, но был остановлен и арестован.

425

Иер. 34:10–11. Л. В. Маневич переводит: «Но потом передумали… и снова сделали их рабами и рабынями» (Книга Иеремии / Пер. Л. В. Маневича. С. 130).

426

Есть мнение, что Книга Иеремии дважды сообщает об одном эпизоде, но мы не готовы с этим согласиться. То, что Иеремия оказался в яме, очевидно. Только смешивать это с заключением в доме Ионафана не стоит — там пророку тоже грозила верная смерть, и Иеремия даже просил Седекию не возвращать его туда (Иер. 37:20).

427

Данное слово (נכה = nkh), пишет комментатор, может обозначать либо зверское избиение, либо избиение с целью убить.

428

Кажется, что до этого он хитростью заставил привести Иеремию к себе на допрос, чтобы освободить его из дома Ионафана.