Легенда о Вавилоне

Так и хочется сказать: поделом ему. Наверное, подобное высказывание даже будет справедливым, хотя многие и многие детали давно минувших событий неизвестны. Но не эту ли роль — роль оценочную — играет история в человеческой культуре? Мы отнюдь не просто подражаем библейским авторам, когда хотим увидеть дурной конец дурного человека или, в крайнем случае, увидеть «историческую справедливость», исполнившуюся в его отношении. Не говорит ли то, как мы относимся к истории, как читаем ее, как видим, больше всего о нас самих? Что происходит, когда мы рассматриваем противостояние Ассирии и Вавилонии, приписывая первой роль злодея, а второй — жертвы, но жертвы устоявшей, отомстившей за себя и в конце концов победившей? Не отражается ли в такой точке зрения вечная парадигма борьбы вооруженного разбойника с честным трудягой, конфликта, вокруг которого обращается вся человеческая история? Ассирия навсегда взяла на себя роль исторического злодея: на ее примере многие и многие поколения будут обучаться тому, что рано или поздно бандита и грабителя ждет наказание. Не важнее ли такой философский или этический урок, чем обыденная историческая скрупулезность? Не ценнее ли то, как мы видим какое-либо событие, того, каким оно было «на самом деле»?

Удивительная история, связанная с гибелью Синаххериба, стала достоянием ученых лишь недавно. Кто-то из царедворцев проник в замыслы заговорщиков и желал известить царя. Но донос попал не по адресу, и его автора с завязанными глазами привели не пред царские очи, а к главе заговора, в присутствии которого незадачливый придворный детально изложил свое верноподданническое сообщение. Судьба информатора, как легко догадаться, была очень незавидна. Можно еще пофантазировать и предположить, что доступ к опасавшемуся за свою жизнь Синаххерибу был жестко регламентирован, и потому наш герой, возможно, и не удивился такой аудиенции «вслепую». Какова сцена! Не слабее шекспировской, но никто ею за истекшие тысячелетия не воспользовался. А сколько еще богатейших образов стоит за лаконичными строчками клинописных документов? Мог ли человеческий язык уже тогда описать их так, как это теперь можем мы? И можем ли?{89}

Но пока новый ассирийский царь Асархаддон объявил своей вотчине амнистию и приложил все силы к тому, чтобы ее возродить[363]. Это, возможно, является его главной заслугой перед мировой историей[364]. В частности тогда был заново отстроен главный вавилонский храм Эсагила, частью которого была последняя по времени из реальных вавилонских башен, увиденная затем пленными евреями, греческими путешественниками и македонскими солдатами и потому на протяжении веков считавшаяся прообразом библейского мифа[365].

Бог Мардук вернулся в обновленный дом, что одновременно означало полную реабилитацию Вавилона и замирение между вечными врагами, пусть очень шаткое. Так Асархаддон возродил Вавилон — на погибель Ассирии. Или в том, что Ассирия погибла, царь не виноват? Ведь на протяжении нескольких десятилетий после его правления империя стояла прочно — ив какой-то момент такое положение вещей даже сопровождалось вавилонско-ассирийским равновесием. Может быть, Асархаддон как раз выбрал правильный путь, а подкачали уже его наследники?

Здесь скажем, что и денег, и царской воли все-таки недостаточно, чтобы снова возвести великий город почти что на пустом месте. Напомним, что Асархаддон вовсе не провел свое царствование на вавилонской стройплощадке, а все время, как и прочие ассирийские цари, ходил в разные походы: то на север, к отрогам Тавра, то в Египет. Поэтому огорчимся еще раз, что нам так мало известно о вавилонянах VIII–VII вв. до н.э.: кем были эти люди, раз за разом вступавшие в борьбу с могучим соседом и, по меньшей мере, дважды отстроившие свой город после его полного уничтожения? История молчит.

Выпавшие на долю Вавилона почти три мирных десятилетия объясняют тем, что Асархаддон «удачно» решил вопрос о престолонаследии, посадив одного из своих сыновей на трон в Ниневии и отдав другому Вавилон (наследником престола стал любимый младший сын, а старший был отправлен на юг). Это утверждение можно оспорить. Во-первых, Асархаддон относительно рано умер, процарствовав примерно двенадцать лет[366], во-вторых, трудно назвать удачным раздел империи на две части, которые с закономерностью, достойной лучшего применения, вступили в борьбу не на жизнь, а на смерть, пусть властвовавшие над ними царские сыновья вцепились друг другу в горло не сразу же после смерти любимого папочки. В-третьих, в последнюю эпоху существования ассирийской империи царь очень часто находился в походе, при действующей армии, которая являлась его главной опорой. Немудрено поэтому, что Асархаддону понадобились верные наместники в основных городах его царства. По-видимому, он таким образом создавал некий баланс власти, какой-то треугольник: армия — Ниневия — Вавилон, что, возможно, должно было, по его мысли, придать империи некоторую стабильность и, как минимум, уберечь царя от судьбы его собственного отца. Однако, по замечанию Фомы Кемпийского, «человек предполагает, а Господь располагает»{90}. И сильные мира сего не исключение.

Поздняя ассирийская (а потом и вавилонская) история показывает, насколько человечеству было тяжело выработать разумный механизм престолонаследия. Мы уже говорили, что общество в течение тысячелетий наступало на одни и те же грабли в вопросах государственного управления. Передача власти — частный пример этого печального феномена. Как нередко бывает, наиболее способный царский сын совсем не обязательно оказывался старшим, явно были и другие факторы, влиявшие на назначение преемника[367]. Законное престолонаследие часто оказывается политически несправедливым — вот в чем главный парадокс монархической власти. Много веков потребовалось человечеству, чтобы наконец прийти к тому, что лучшее престолонаследие — все равно законное, с учетом старшинства и всех степеней кровного родства, а потом уже за довольно короткое время убедиться в том, что и его недостатки не поддаются исправлению, после чего, всего около полутора веков назад, начать постепенно отказываться от монархической системы правления, доминировавшей над миром в течение всей писаной истории[368]. Ибо для того, чтобы обеспечить законный переход власти в государстве, оно должно обладать общественными институтами, помогающими стране пережить междуцарствие, королевскую юность или неполноценность. Рано или поздно эти институты (или структуры) начинают бороться с монархией и в конце концов оказываются и сильнее ее, и даже компетентнее.

Судя по всему, к моменту смерти предпоследнего из великих ассирийских владык его дети еще не вполне укрепились у власти. Поэтому несколько лет они были заняты консолидацией сил, а не междоусобной борьбой. Но избежать ее опять не получилось. Люди VII в. до н.э. (как и их далекие потомки) по-прежнему не могли договориться и сосуществовать — они были способны только побеждать или быть побежденными. На месопотамских равнинах, а точнее говоря, на всем Среднем Востоке, могла быть только одна империя: и будет только одна многие века[369]. Называться она будет по-разному, но сути дела это не меняет. Ассирия была только первой имперской инкарнацией, оттого ее путь кажется столь ошибочным, неудачным и бесплодным. Не потому ли, что создавали эту империю такие же люди, как мы, пытавшиеся идти по самому легкому политическому пути — пути насилия.

Еще об одном событии нельзя не сказать. Перед самой своей смертью не подозревавшая о близком конце Ассирия позаботилась о том, чтобы передать миру наиглавнейшую часть древневосточного наследия — свод знаний о древнейшей культуре человечества, о всей шумеро-аккадской цивилизации. Младший сын Асархаддона Ашшурба-напал создал величайшую библиотеку Древнего Востока: незадолго до того, как клинопись навсегда уступила дорогу алфавитной письменности и исчезла во тьме времен. За считаные годы до того, как исчезла Ассирия и всего несколько десятилетий перед тем, как стал клониться к закату Вавилон. Накануне того, как старые культы перестали быть нужными и понятными людям, и оттого отпала надобность в старых гимнах и легендах о героях, воевавших с древними богами. Аккадская культура не смогла переродиться еще раз и завоевать умы новых народов, новых повелителей. О причинах этого мы скажем чуть ниже, а сейчас напомним: древнемесопотамская эпоха исчезла бесследно. У клинописной традиции, у великих сказаний Древнего Востока не осталось культурных наследников-восприемников; у эпоса о «все повидавшем» не оказалось читателей. Библиотека ассирийского царя, дожидаясь археологов XIX в., пролежала спрятанной две с половиной тысячи лет и уцелела чудом: большинство табличек с текстами о сотворении мира, Всемирном потопе, хождении богини Иштар в царство мертвых и поисках Гильгамешем бессмертия было использовано потомками в качестве строительного материала.

363

В частности, знак, обозначавший количество лет, в течение которых Вавилону согласно Синаххерибову декрету надлежало «быть пусту» (70), был перевернут вверх ногами и таким образом переинтерпретирован (получилось 11) (Leighty E. Op. cit. P. 952). Обращают внимание на удивительное наследование перехода 70/11 (Glassner J.-J. Op. cit. P. 32–33): в Книге Есфирь (Эсфирь), созданной в персидской общине иудеев в III–II вв. до н.э., рассказывается о том, как персидский царь Артаксеркс по навету злого советника Амана велит запланировать повсеместное избиение иудеев. Планы эти составляются «в первый месяц, в тринадцатый день его» (Есф. 3:12), а расправа назначается на «тринадцатый день двенадцатого месяца (Есф. 3:13), т. е. ровно через 11 месяцев. Однако потом, как известно, вмешательство царицы Эсфирь расстраивает планы злоумышленников, которых ждет исключительно злая участь. Более того, по ее просьбе царь не просто отменяет свой приказ, а вместо этого разрешает иудеям «собраться и стать на защиту жизни своей, истребить, убить и погубить всех сильных в народе и в области, которые во вражде с ними, детей и жен, и имение их разграбить» (Есф. 8:11). Не будем обсуждать значение этого пассажа для истории мирового антисемитизма. Скажем лишь, что история праздника Пурим и связанных с ним традиций — вещь достаточно сложная, и мы не имеем возможности здесь на нее отвлекаться. В любом случае, в христианской традиции книга эта, несмотря на малую любовь к ней, например, Мартина Лютера, считалась вполне канонической. Жан Расин отнюдь не случайно смог написать на ее сюжет стихотворную пьесу для находившегося под королевским патронажем Сен-Сирского заведения для юных французских дворянок. Нам же интересно отметить следующее: второй царский указ был издан «в третий месяц, в двадцать третий день его» (Есф. 8:9), т. е. ровно через 70 дней после первого. Вот как бывает в культурной истории!

364

В своих надписях Асархаддон скромно называет себя и своего деда Саргона наместниками Вавилона, а Синаххериба — его царем, намекая, что он не является продолжателем политики отца по отношению к Городу.

365

Гласснер пытается доказать, что размеры Эсагилы соответствуют ковчегу спасшегося от Потопа древнего праведника Утнапишти, рассказ которого приводится в эпосе о Гильгамеше (Glassner J.-J. Op. cit. P. 171–172). Однако сторона Эсагилы равнялась примерно 90 м, а сторона ковчега Утнапишти была 120 локтей (так обычно обозначают эту меру длины). Локоть, как мы говорили и как любой читатель может с легкостью убедиться, должен быть около 50 см (или даже чуть меньше — народ-то за последние несколько тысяч лет немного подрос), но никак не 75 см. Впрочем, правильная кубическая форма месопотамского ковчега и кое-какие его конструкционные особенности: «Шесть в корабле заложил я палуб, / На семь частей его разделивши ими» (О все видавшем / Пер. И. М. Дьяконова. XI, 60–61), — напоминают многоступенчатый зиккурат. Поэтому не исключено, что постройка, которую иудеи и христиане в дальнейшем считали греховной (Вавилонская башня) в действительности символизировала ту, которую и те и другие считали священнейшей и наиважнейшей, — Ноев ковчег или даже так: была тем и другим одновременно.

366

Для сравнения: два предыдущих ассирийских царя умерли не своей смертью, и оба правили дольше, чем он.

367

Многообразие этих факторов (на примере иудео-израильской истории) детально изложено в Книгах Царств.

368

Очевидно, что города-государства часто бывали республиками, но как только они начинали расширяться, демократии приходил конец (Флоренция времен Медичи — это уже не республика). Ни одно большое территориальное государство, за исключением Древнего Рима, не смогло на протяжении значительного времени остаться хотя бы отчасти демократическим. Вплоть до Нового Времени и революций, сначала голландской, потом английской. Да и голландцы никак не могли обойтись без полунаемного-полуправящего главнокомандующего, штадтхальтера (так же как многократно не могли управиться без приглашенного князя новгородцы).

369

Геополитическое двоевластие на манер ассирийско-вавилонского тоже возникнет еще не раз. И всегда это сожительство будет приводить к яростным конфликтам, вплоть до недавней ирано-иракской войны.