Страница 24 из 42
Гуманитарная идея 1968 года признана «достаточно сумасшедшей», раз Сахарова наградили Нобелевской премией мира.
Мне очень хочется, чтобы и его физическая идея 1967 года оказалась плодотворной. И не только для того, чтобы ею украсить биографию моего нынешнего героя. Очень уж сама эта идея красива.
Сахаров увидел в гравитации – всем известном всемирном тяготении – результат микроскопических свойств пространства и времени. Как упругость прутика или пружины коренится в микроскопической атомной структуре материала, так и всемирное тяготение, по его гипотезе, коренится в квантовых свойствах пространства и времени. Гравитация – упругость «пустого пространства-времени», или, по-научному, вакуума. «Упругость пустоты» – видали такое?!
Разумеется, Сахаров сформулировал свою идею на физико-математическом языке, но все же лишь как эскиз, как архитектурный план. Этот план произвел сильное впечатление на того самого американского теоретика, который переоткрыл проблему квантовой гравитации. Впечатление настолько сильное, что он начал горячо рекламировать сахаровскую идею в своих книгах и статьях. И этим, быть может, сглазил ее – вот уже три десятилетия из сахаровского цветка никак не разовьется плод. И не известно, то ли это красивый пустоцвет, то ли просто еще время не пришло.
С такими мыслями 2 марта 1996 года я пришел на заседание в Бостонском университете. Сел себе в зале, осматриваю окрестности. Вижу американского историка физики, который, судя по программе, председательствует на этом заседании. Я с ним знаком, но никогда больше двух минут не беседовал. Очень уж у него быстрая речь – во всяком случае, для моих русских ушей. Человек он весьма видный в истории науки – под его редакцией, к примеру, вышли первые тома полного собрания трудов Эйнштейна.
Председатель двинулся к трибуне – открывать заседание, и я увидел у него под мышкой книгу в ужасно знакомом переплете. Он начал свое вступительное слово, и после нескольких фраз сказал, что еще в 1936 году молодой российский теоретик Matvei Petrovich Bronstein впервые, и притом замечательно глубоко, проник в суть проблемы, которой посвящено сегодняшнее заседание. Тут он открыл книгу в знакомом переплете и прочитал те самые слова М.П.Б., завершающиеся немецким талером…
Тогда я подумал: «Так вот и входят в историю мировой физики? Как же быстро выполняется предсказание Лидии Корнеевны!»
А ей об этом я не мог уже рассказать. 8 февраля она ушла из жизни.
Такой вот грустный получился у меня триумф.
Разумеется, все это мне отрадно знать. Но, по правде говоря, если кто- то сейчас не ведает о достижениях М.П.Б., меня это особенно не трогает, мне скорее жаль этих неведающих.
Не дает мне покоя другое.
Не дает мне покоя письмо Бронштейна с датой «5 апреля 1937». Оно адресовано начальнику Дети злата, под чьим присмотром к тому времени уже разгромили редакцию Маршака и отняли у Л.К. Чуковской книги, которые она редактировала: «Так как среди этих книг есть и начатая мною книга о Галилее, то я считаю своим долгом и своим правом высказать Вам мои соображения по этому поводу».
И высказал, назвав все своими именами – «бездушный чиновник- бюрократ», «наглое литературное воровство», «литературный бандитизм».
«Со своей стороны я вынужден реагировать на Ваш цинический поступок следующим образом: так как редактор Л.К. Чуковская руководила моей работой в области детской литературы с самого начала этой работы и так как без ее редакторских указаний я никогда не смог бы написать написанных мною детских книг, то я не считаю для себя возможным согласиться на передачу другому редактору подготовляемой мною книги о Галилее. Поэтому я расторгаю договор, заключенный мною с Вами на эту книгу».
Это письмо он показал Лидии Корнеевне только после того, как отправил его. Необычная корявость слога говорит не столько об отсутствии редактора, сколько о душевном состоянии автора. Лидии Корнеевне казалось, что именно это письмо каким-то образом привело к аресту четыре месяца спустя. Сейчас, умудренный знаниями о 37-м годе, я так не думаю.
Но не разгадка Митиного ареста сейчас волнует меня более всего, а загадка книги о Галилее, которую он «начал», которую он «готовил».
Это была не просто его четвертая научно-художественная книжка.
Для трех предыдущих Бронштейн брал сюжеты из жизни физиков-экспериментаторов и изобретателей, хотя сам был физиком-теоретиком. Теоретическую физику с экспериментальной связывает единая кровеносная система, но язык теорий слишком далеко отстоит от повседневной жизни, чтобы его употреблять «без словаря».
Галилей дает уникальную возможность рассказать простыми словами о всей физике – и экспериментальной, и теоретической. Галилей имеет основания считаться первым физиком – и экспериментатором, и теоретиком. Он сделал первые великие открытия в экспериментальной физике и – на их основе – в теоретической. Об этих открытиях можно рассказать простыми словами, потому что все гениальное просто и потому что все идет от простого к сложному.
Одно из самых великих открытий он сделал, сбрасывая шары из разного материала с высокой башни. Он обнаружил, что шары достигали земли за одно и то же время, независимо от своего веса. Это противоречило высоким авторитетам, но Галилей поверил своим глазам и, главное, своему методу поиска истины – задавать природе вопрос на языке эксперимента и записывать ответ на точном языке математики.
Простой закон Галилея позволил Ньютону создать полный свод законов движения земных и небесных тел и теорию гравитации, а тремя веками позже Эйнштейн в законе Галилея разглядел искривленное пространство-время как основу более точной теории гравитации.
И заблуждения Галилея были не менее поучительны, чем его открытия.
Поэтому я и думаю, что, рассказывая о Галилее, М.П.Б. рассказал бы и о том, что такое теоретическая физика. И, значит, объяснил бы что-то о своей работе, о себе.
Вот почему мне так необходимо найти хоть что-нибудь из его набросков для книги о Галилее. Поэтому я и пользуюсь возможностью – обращаюсь к читающим эти строки: если вы каким-то образом обнаружите листочки, сохранившиеся с 1937 года и упоминающие о 1апилее, пожалуйста, сообщите мне.
Где они могли бы сохраниться? Вернее всего, в доме у Пяти Углов в Петрограде. В этом доме всего два года, 1935 -1937, длилась семейная жизнь Лидии Корнеевны Чуковской и Матвея Петровича Бронштейна. В этом доме они вместе работали над «Солнечным веществом». В этом доме М.П. сделал свою главную научную работу о квантовой гравитации и начал готовить книгу о Галилее. В этих же стенах после ареста мужа Л. К. написала повесть «Софья Петровна» – единственную повесть о Большом терроре, написанную в то самое время.
Сейчас на этом доме установлена мемориальная доска:
Александр Волков
Приключения пыли
Джорджо Моранди. «Натюрморт»
Пыль. От нее никуда не деться! Она встречается на каждом шагу. Ее можно найти на подоконнике, книжной полке или в шкафу. Мы замечаем ее всюду, где по недосмотру не прогулялась тряпка или швабра. Стоит протянуть руку, и на наших пальцах может оказаться она, неизменная спутница человека – пыль.
А. Ротстайн. «Бегство от пыльной бури», 1936