Страница 10 из 10
– А сборщики? – спросил Аларик, глядя по сторонам.
– Сбежали, – ответил Пирос. – Может, к принцу, чтобы рассказать о нашем волшебстве, если осмелятся. Думаю, он все на порошок спишет. Может, просто в пустыне, ждут, пока мы уйдем. Без разницы. Нам они больше не нужны. На этот раз у нас порошка достаточно. Готов поспорить, до следующего года они все забудут.
– А я и ты?
– Вернемся в деревню и продолжим наш путь. Возьми-ка немного козлятины на завтра.
Аларик срезал несколько полос мяса с костей и убрал в мешок, в котором до этого был хлеб. Привязал к веревкам на боку Фолеро. Когда закончил, Пирос уже сидел верхом на верблюде.
– Как думаешь, многие ли еще знают про это? – спросил Аларик, пока Фолеро опускалась на колени, чтобы он сел в седло.
– Без разницы, – сказал Пирос. – Они пойдут за тем, кто вернется.
Скривил губы, но не в улыбке.
– Думаешь, меня в первый раз убить пытаются?
Аларик нахмурился.
– Промысел богатый, – продолжал Пирос. – По окончании всегда хорошо платят. Но иногда кому-нибудь хочется получить еще больше. До сегодняшнего дня Ганио всегда был на моей стороне. Я думал… ну, не важно, что я думал. Фолеро тебя ждет.
Аларик сел в седло, и верблюдица рывком встала, неуклюже и в то же время грациозно. Он уже к такому привык.
– Ты оставляешь здесь своего сына, – сказал он. – Может, вдвоем мы бы его уговорили.
– Нет у меня сына, – сказал Пирос и дернул поводья. Верблюд двинулся на север. Другие, привязанные веревками, зашагали следом. Пирос оглянулся и махнул рукой Аларику.
– Но это можно поправить позже, – добавил он.
Аларик ехал позади небольшого каравана и никак не мог отделаться от мысли, что Пирос имел в виду не то, что заведет себе другую жену, молодую.
На следующий день они все так же шли на север, и каждый раз, как менестрель оглядывался, он видел позади призрачный город, манящий. Он остался с Пиросом, стараясь не думать о парне, который пошел на зов, но никогда не достигнет города. Слова песни уже складывались в его голове, трагической сказки, которую хорошо петь длинными зимними ночами у пылающего очага, далеко, очень далеко от этих пустынь. Когда-нибудь он сможет спеть ее, не думая, что еще можно было сделать, чтобы у песни был другой конец.