Бриллианты из текилы

Если я не настою на своем или что-нибудь еще не сделаю. Я могу просто отказаться сниматься во втором варианте окончания, а могу просто начать запарывать съемки.

Но тогда я тоже покажу себя трусом, а этому не бывать.

– Ладно, хорошо, – говорит Осли. Он снова за баром, глядит в колбу огромными глазами, увеличенными очками. – Думаю, реакция окончилась.

Берет стакан, втыкает его в ведерко со льдом и наливает в него содержимое колбы. Судя по тому, как он держит колбу, она горячая.

Вино изменило цвет. Теперь оно более яркого красного оттенка.

Осли сует в стакан термометр и ждет, пока вино не достигнет комнатной температуры. Достает стакан из ведерка, выходит из-за бара и дает стакан мне.

– Давай-ка, Шон, – говорит он. – Попробуй и скажи, что ты думаешь.

Стакан снаружи мокрый от растаявшего льда. Я с определенным недоверием гляжу на него.

– Мне действительно надо выпить результат твоего химического опыта?

– Не траванесся, – отвечает Осли. Подносит стакан к носу, нюхает и отпивает добрый глоток. – Попробуй.

Я с сомнением беру стакан. Вспоминаю, что в прошлом бывало, когда люди пытались меня убить. Люди, которых я совсем не знал, и по причинам, о которых я ни малейшего понятия не имел.

– Ты понимаешь, что если отравишь меня, то съемки накроются и ты потеряешь работу?

Осли надменно глядит на меня, поджав губы.

– На самом деле это Контейнер Шесть Точка Один, – говорит он. – Я из них всех пил. Там ничего, что могло бы тебе повредить. По крайней мере, в необходимом для этого количестве.

Я подношу стакан к носу и нюхаю. И удивляюсь. В отличие от первого варианта, это пойло пахнет, как настоящее вино. Осли ухмыляется.

– Понял? – говорит он. – Запах, который ты унюхал, – ванилин. И немного лактонов, чтобы придать аромат дуба.

Юнаков, реквизитор, мне подмигивает.

– Это вино, чувак, – говорит он. – Я у Осли его пойло уже неделю пью. Все чудесно.

Я осторожно выливаю несколько капель себе на язык. Более-менее, как обычное столовое красное. Не отличное, но вполне приемлемое.

– Неплохо, – говорю я. – Намного лучше стало.

И передаю стакан костюмеру, справа от меня.

– Понял? – говорит Осли. – Обычно на то, чтобы получить вино такого качества, уходит не один месяц, а мой реактив сделал это за двадцать минут.

Костюмер отпивает вина и скептически облизывает губы.

– Ну, не Гран Крю, уж точно, – говорит она.

– Все еще только начинается, – отвечает Осли. – Еще пара лет, и буду делать такое вино, которое ты от О-Брион не отличишь.

Девушка приподнимает брови.

– А откуда ты возьмешь терруар? – спрашивает она.

Осли смеется.

– В терруаре нет ничего мистического. Терруар происходит не из того, что твои предки носили деревянные башмаки и молились святому Валерию. Это просто химия. Дай мне химический состав, и я наверняка смогу повторить результат.

Завязывается бурный спор насчет терруара, дебурбажа и подбора сортов, а я снова принимаюсь за пиво. Моя дешевка меня вполне устраивает, я не такой фанатик вина, чтобы обращать внимание на тонкости.

Мундштук кальяна проходит еще один круг, и я решаю, что пора ложиться спать. Комната Юнакова на первом этаже, так что я попросту перелезаю через ограду балкона на тротуар и размашисто шагаю к моей кабане.

Небо серебрится в свете звезд. Белесые тропические цветы покачиваются на ветру. Песок на пляже переливается молочным светом.

Если я закрою глаза, то могу представить себе, что вернулся в рай, в Южную Калифорнию.

Свернув за угол, я едва не подпрыгиваю, услышав вскрик. Оказывается, один из официантов отеля катит навстречу столик, на котором подают еду в номера. Бутылки и тарелки едва не падают, я бросаюсь вперед, чтобы поймать их, пока ничего не разбилось. Общими усилиями я и официант приводим все в порядок.

– Простите, мистер Мэйкин, – говорит официант. – Я не видел, что вы идете.

Дело происходит в Кинтана Ро, и официант явно ведет род от майя, ростом метр пятьдесят, широколицый, с крючковатым носом. Он робко улыбается. Я смотрю на него сверху вниз.

– Все нормально, – говорю я. – Хорошего тебе вечера.

Я не то чтобы совсем не привык, чтобы люди вскрикивали, когда я неожиданно выхожу им навстречу, так что я необычная кинозвезда.

В юности я был миловидным самодовольным ребенком-актером, когда вся Америка ждала меня в своих гостиных в качестве звезды ситкома «Фэмили Три». Однако, когда я вырос, то стал высоким, а голова продолжала расти даже тогда, когда тело перестало. Это называется педоморфоз – у меня необычно большая голова, а черты лица остались детскими, с курносым носом, большим лбом и необычно большими глазами.

А теперь я выгляжу особенно зловеще, поскольку для нынешней морально двусмысленной роли побрил и так лысеющую голову и отпустил бородку. Выгляжу так, что вряд ли кому-то понравится увидеть подобного субъекта выходящим из-за угла темной ночью.

Внешний вид – главная причина краха моей карьеры в тот самый момент, когда я перестал быть миловидным, и главная причина того, почему я больше десяти лет не мог найти работу, пока меня не спас непрошеный спаситель – разработчица игр по имени Дагмар Шоу, которая наняла меня в качестве звезды картины «Бегство на Землю», транслировавшейся по Интернету. Я играл Рохина, нечто среднее между инопланетянином и ангелом. «Бегство на Землю» стало мегахитом, как и продолжение. В настоящее время я держу связь с Дагмар по поводу новых проектов с Рохином, пытаясь обрести еще большую известность игрой в полнометражной картине.

Странное лицо гарантирует мне, что я никогда не стану героем романтической комедии, но меня с готовностью возьмут на роль злодея – за те годы, когда я отчаянно пытался найти хоть какую-нибудь работу, я чаще всего играл громил. Так что в «Рифе Отчаяния» я играю несколько злодейского персонажа, который обретает искупление и превращается в хорошего парня.

Даже если я великолепно отыграю, совершенно гениально, совсем не факт, что люди согласятся платить деньги за то, чтобы во весь экран увидеть мою здоровенную голову. В конце концов, все мои успешные роли на большой экран никогда не выходили.

Раздумывая насчет всего этого, я иду к кабане. Это покрытый белой штукатуркой домик с островерхой крышей в стиле майя, покрытой пальмовым листом. Сплошной местный колорит. Я открываю дверь и вижу, что Лони Роув пришла раньше меня. Она сидит в кресле, попивая мой апельсиновый сок и набивая текст в смартфоне, но, увидев меня, откладывает его в сторону и встает.

– Привет, – говорит она. – Тут над головой беспилотник с камерой летает, решила зайти в твою кабану, чтобы им было, что написать.

Она бледная и рыжеволосая, поэтому все время от солнца прячется, а на съемках ей приходится дико краситься, чтобы скрыть веснушки. У нее большие блестящие зубы с небольшим перекусом и роскошная фигура, которая дала ей мировое признание. Плакаты с изображениями Лони продаются миллионами, и сложно представить себе комнату американского подростка мужского пола, где не было бы плаката Лони с частично торчащей над брюками задницей.

Лони – амбициозная юная актриса, в фильме она играет любовницу наркобарона. Еще она моя подружка, вернее – Официальная Подружка для Таблоидов, самая подходящая, чтобы наши имена были на виду у всех.

Хотя наши отношения, по большей части, служат популярности, мы время от времени занимаемся сексом. Подростки, которые каждый день ложатся спать, глядя на плакат с Лони, разочаровались бы, если бы узнали, что это приятно, но не более того. Ничего особенного. В наших отношениях нет ни капли страсти, поскольку мы оба страстно любим лишь нашу карьеру в кино. Однако Лони и я – друзья, несмотря на то, что пользуемся друг другом, и, думаю, друзьями и останемся, когда закрутим другие романы, ради таблоидов.

Лони, если вспомните, та самая красотка, что увела меня у прошлой моей подружки для таблоидов, Эллы Свифт. Элла – звезда куда круче Лони, и увести меня было большой удачей для последней. Дико подняло ее популярность.