Оборотень

Андрэ Нортон

ОБОРОТЕНЬ

Иногда бывают поступки, которые человек должен совершить, даже рискуя всем, что ему дорого.

Герта нетерпеливо натянула капюшон, который беснующийся ветер пытался сдернуть у нее с головы. Бороться с ним было все равно, что протискивать свое тело, каким бы выносливым оно ни было, сквозь стену. В сумерках проснулись тени, на которые никому не хочется смотреть, разве что краешком глаза. Перехватив поудобнее свой знахарский мешок, Герта постаралась вызвать в памяти мысль об огне своего камина, дымящемся горшке с похлебкой и поджидавшей ее кружке травяного напитка, восстанавливающего силы.

Ветер продолжал завывать, и Герта улыбнулась внутри своего капюшона. Пусть Тьма идет своим путем, этим вечером ей не поймать в свои тенета ни одного новорожденного. У Густавы, жены лесоруба, уже родился мальчик, он сейчас в безопасности у ее груди, сильный, здоровый мальчик.

Внезапно она ослабила свою борьбу с ветром и даже немного сдвинула капюшон, чтобы лучше слышать. Нет, ей не показалось, это и впрямь был крик, а в нем боль и страх.

На ближайшем поле стояло ветхое сооружение, которое Ранфер когда-то кое-как сладил для того, чтобы укрывать овец от непогоды, но нынче ночью все стада были надежно укрыты в своих загонах. Она не могла ошибиться — то был крик одинокого человека, полный отчаяния, не оставлявшего места надежде на помощь.

Герта подобрала свои толстые юбки и, подбросив повыше свой мешок, с трудом протиснулась через прореху в полусгнившей ограде. Она позволила себе тяжело вздохнуть. Здесь пахло болью, а она была знахаркой, и не было для нее другого пути.

Герта оторвала от плаща вцепившуюся в него колючку и побежала к концу навеса. Где и остановилась как вкопанная, ее изумленный выдох вырвался белым морозным облачком.

На остатках гниющей соломы распростерлась какая-то фигура. Огромные зеленые глаза, все еще таившие в себе золотые искры, в упор смотрели на Герту. Тело, извивавшееся от невыносимой боли, было… покрыто мехом. И все же по очертаниям оно несомненно принадлежало женщине.

Герта скинула плащ и набросила его на дырявую стену, чтобы защитить лежавшую от ветра. Свет дня угасал, а у нее не было даже сальной свечки. Тем не менее Герта прожила уже достаточно лет, чтобы безошибочно определить, что перед ней лежало существо из легенд, живое и даже собиравшееся рожать.

Когда Герта опустилась на колени подле корчащегося тела, между бледными губами роженицы появились белые клыки.

— Я помогу, — сказала знахарка. Она уже развязывала свой мешок. Но у нее не было огня, чтобы согреть хотя бы малую толику воды, а половина ее навыков, добытых с таким трудом, была связана именно с водой.

Она сбросила манто и принялась трясти микстуру, согревая ее в ладонях. Существо между тем высунуло бледный язык и стало вылизываться.

Засучив рукава, Герта наложила руки на средостение. «Вниз ступай, — нараспев приговаривала она слова, которых ее пациентка могла и не понимать, но которые составляли необходимую часть ритуала. — Ступай вниз и наружу, в этот мир, без промедленья».

Она даже не поняла, как долго провозилась с роженицей, настолько трудно ей было обходиться без всего, что было необходимо для повивалки. Но вот, наконец, появилась струйка бледной крови, и в руках у Герты оказалось маленькое влажное существо. Та же, что произвела его на свет, издала скорбный крик — или то был вой?

То, что Герта держала на руках, кутая в свой передник, было несомненно ребенком женского пола. Между тем у породившего его тела вновь начались судороги. Пена сочилась между челюстями, распространяя сильный животный запах. Но глаза, полные страдания, метались между Гертой и ребенком. И в них, в этих гаснущих глазах, читалась мольба, столь ясная, словно была высказана словами.

Сама не зная почему, просто повинуясь своей внутренней сущности, Герта кивнула: «Я позабочусь о ней, как смогу, не брошу».

У нее даже дыхание перехватило, когда она поняла, что пообещала. Но то была крепкая клятва, и у нее не было пути назад. Зеленые глаза жадно вглядывались в глаза Герты. Потом они помутились, и покрытое мехом тело дернулось последний раз. Герта наклонилась, придерживая у груди вопящего ребенка. Перед ней теперь лежало, коченея, тело серебристо-белого волка.

Рука Герты начала было двигаться в традиционном ритуале прощания с теми, кто ушел за пределы, но вдруг замерла. Все живущие в том мире, который Герта знала, отдают свою дань Запредельному Миру, но попадают ли Оборотни в этот приют? Кто она такая, чтобы судить о таких вещах? Она закончила короткую церемонию надлежащими словами, уже почти безо всяких колебаний.

— Спи с миром, сестра. Пусть день твоего пробуждения будет теплым и ясным.

Она неловко поднялась на занемевшие ноги. Малыш хныкал, и она прикрыла его полой плаща. Надвигалась ночь. Герта не знала, как и зачем женщина-оборотень пришла на окраину человеческого селения, но либо сородичи найдут ее тело, либо, подобно лесным тварям, чья кровь, как говорят, текла в ее жилах, она будет покоиться здесь, пока не станет частью земли.

В кромешной тьме добралась Герта до своего домика на самом краю деревенской улицы. Фонари теплились у каждого порога, как полагалось по Закону, и она должна была засветить свой. К счастью, сейчас улица была в ее распоряжении. Настало время вечерней трапезы, и все сидели за своими столами.

Войдя в дом, она положила ребенка, все еще укутанного в передник, на свою кровать, затем нашла фонарь и принялась изо всех сил раздувать угли в камине, подкармливая их хворостом. Она даже позволила себе безумство и зажгла свечу в закапанном воском подсвечнике.

Согреть котелок воды на пробуждающемся огне было делом одной-двух минут, после чего она стала перебирать свои запасы чистых тряпок, которые держала наготове для тех бедняков, которые не могли хорошенько подготовиться к родам.

Искупав ребенка и внимательно осмотрев его, она удивилась, обнаружив, что то было человеческое дитя — здоровенькое телом, родившееся с густой копной серебристо-светлых волос, но в остальном несомненно человеческое, как и то дитя, которое Герта когда-то сама произвела на свет.

Она остановила голодный вопль малышки, дав ей пососать тряпочку, смоченную в козьем молоке. Глазки ребенка раскрылись, и Герта могла поклясться, что они смотрели на нее со странным узнаванием.

Эрикой — Вереском — назвала ее Герта, и имя, похоже, подошло. Приготовила она и историю ребенка: никто не смог бы оспорить ее рассказ о нищей женщине, которую роды застали в лесу.

Деревня приняла Эрику, пожимая плечами и перешептываясь. Если Герте угодно взвалить на себя эту ношу и кормить в голодные месяцы лишний рот, заботиться о неизвестно чьем приплоде — это ее дело. Слишком многие были обязаны Герте жизнью или здоровьем, чтобы поднимать этот вопрос.

Со временем, однако, Герте все труднее стало объяснять некоторые вещи. Например, почему ее воспитанница росла так быстро, выказывая разум и силу, которых не было у деревенских детишек ее возраста. Правда, хотя Герта внимательно следила за девочкой, особенно в полнолуние, никаких признаков оборотня она в ней не замечала.

Эрика рано начала ходить и с тех пор стала тенью Герты. Говорила она редко и только отвечая на прямые вопросы, но, когда Герта садилась вечерами у камина с теплым травяным настоем в кружке, вытягивая ноги к огню, она всегда чувствовала, как маленькая ручонка гладит ее руку, потом щеку, и тогда она брала ребенка на колени и прижимала к себе. Возможно, из-за того, что она так долго жила сама по себе, Герта чувствовала потребность выговориться, поэтому сначала она начала рассказывать Эрике о своем собственном детстве, затем истории о старых временах. Однако никогда не упоминала об Оборотнях, не рассказывала связанных с ними легенд. Вместо этого она повторяла названия трав и растений, секреты своего мастерства, даже такие, какие ребенок, которого она держала на коленях, еще не мог понять. И все же Эрика, казалось, находила в речах Герты радость, ибо, когда знахарка укладывала ее в кровать, она просила рассказывать еще.