Девять золотых нитей

Свой кинжал она и не подумала убрать в ножны. Но тут слово взяла другая девочка, помоложе, к бедру которой цеплялся ребенок. Во все глаза глядя на гостью, она воскликнула:

— Разве ты не видишь, Гуртен? Это же одна из них!

Дети стояли вокруг гостьи полукругом. Женщина прямо-таки чувствовала на губах привкус страха, сочившегося из детских душ, но к этому страху примешивалась и некая мрачная решимость, которая, собственно, и привела их в это древнее убежище, которая и заставила их выжить, когда умерли все остальные. Да, они будут достаточно прочны для основы, эти девять нитей, чудом сохранившиеся на разрушенной, разграбленной земле…

— Я — одна из Искателей, — сказала женщина. — Если я непременно должна откликаться на какое-то имя, то пусть это будет Лета.

— Ну да, точно одна из них! — упрямо повторила девочка с младенцем на руках.

Старший мальчик по имени Гуртен рассмеялся:

— Ты что, Алана? Все они давным-давно исчезли! А тебе всюду старые сказки мерещатся. Лета… — Он колебался, не уверенный, что может называть ее просто по имени, потом решился и заговорил со всей подобающей вежливостью: — Госпожа моя, здесь ничего нет! — И он, по-прежнему сжимая в руках лук, повел им вокруг себя, словно желая показать, что все здесь для нее открыто. — Мы никому не хотим зла. Мы, конечно, можем потесниться и предложить тебе место у огня, немного еды, кров над головой — но вряд ли что-то большее… Мы ведь и сами давно уже только странники, бездомные странники.

Лета подняла голову так резко, что капюшон плаща совсем соскользнул ей на спину.

— Прими мою искреннюю благодарность за любезное предложение дать мне кров и место у очага. А за то, что ты предложил это по доброй воле, пусть тебе воздастся стократ!

Алана, на минуту утратив бдительность, позволила малышу спрыгнуть на землю, и он, прежде чем девочка успела вновь сжать его в спасительных объятиях, бросился вперед и, чтобы не упасть, протянутой ручонкой изо всех сил ухватился за плащ Леты. Потом поднял мордашку и, заглянув ей прямо в глаза, спросил:

— Мамочка? — И тут же, не успев задать свой самый главный вопрос, весь сморщился и со слезами закричал: — Нет… не мамочка… не мамочка!

Алана наклонилась и снова подхватила мальчика на руки, а Лета мягко спросила:

— Это что же, братишка твой?

Девочка кивнула.

— Да. Его зовут Робар. Он еще… ничего не понимает, госпожа моя. Мы шли вместе с отрядом паломников, и на мосту нас настигли демоны… Мама… Мама велела мне спрыгнуть, а потом сбросила мне на руки Робара. И мы с ним спрятались в тростниках. И он… больше никогда ее не видел.

— Но ты-то видела, правда?

В глазах Аланы плеснулся ужас. Губы ее уже готовы были произнести какое-то слово, но у нее, казалось, не хватало на это сил. Посох Леты поднялся сам собой, и его конец легонько коснулся спутанных волос девочки.

— Пусть погаснет, — сказала женщина. — Пусть воспоминание об этом погаснет, детка. А через некоторое время тебе станет легче: наступит равновесие. Вот что, молодой человек, — обратилась она к Гуртену, — в данный момент я совершенно готова принять твое приглашение разделить с вами кров и место у огня.

С первого взгляда могло показаться, что все подозрения на ее счет у детей рассеялись. Они уже не так судорожно сжимали в руках свое оружие, хотя по-прежнему окружали ее плотным кольцом; а она шла к замку так уверенно, как если бы отлично знала здесь все входы и выходы, устремляясь прямо к тем дверям, что вели в главный зал приемов.

За стенами замка дневной свет быстро сменялся сумерками, но внутри было довольно светло. Шары, вделанные в стены, еще светились, но так слабо, словно то, что давало им жизнь, было на исходе сил. И освещенный этим слабым светом огромный зал являл собой полный упадок, еще усугубленный мрачным покрывалом сумерек.

Некогда эти стены украшали дивные гобелены, которые теперь скрывала такая густая паутина, что почти невозможно было различить то, что на них изображено. На небольшом возвышении, как помнилось Лете, некогда стояли прекрасные тяжелые кресла с высокими резными спинками. Теперь же кресла были опрокинуты и переломаны, и каждый из детей, проходя мимо, прихватил с собой охапку этих обломков. Даже маленький Робар поднял одну деревяшку; видимо, то была непременная обязанность каждого.

За резной ширмой скрывалась еще одна дверь, ведущая в коридор и дальше — в зал поменьше, служивший детям основным убежищем. Посреди зала прямо в полу зияла огромная яма — кострище, над которым висел котел. Он был таких размеров, что Робар вполне поместился бы в нем целиком. Вокруг стояли и лежали прочие кухонные принадлежности.

Огромный продолговатый стол да несколько табуреток — вот и все, что сохранилось из мебели. По одну сторону от очага в ряд тянулись постели, весьма комковатые на вид, устроенные из старых плащей, шкурок убитых зверьков, сена и сухих листьев.

В очаге горел огонь, и один из близнецов тут же подбросил туда дров из той кучи, в которую все дети дружно свалили принесенные ими обломки кресел, а кто-то принялся ворошить головни и раздувать слабое пламя, возрождая его к жизни.

Гуртен, освободившись от ноши, повернулся к Лете и, немного поколебавшись, сказал чуть хрипловато:

— Ты прости, госпожа моя… Но сейчас моя очередь в дозор идти. Мы всегда выставляем стражу.

И он ушел.

— Значит, есть и другие? Те, за кем вы должны следить? Кого опасаетесь, выставляя дозор? — спросила Лета.

— Да, но мы не видели ни одного с тех пор, как пришли Труза и Триста. — Старшая из девочек мотнула головой в сторону близнецов. — Труза и Триста пришли к нам из-за горы три десятка дней назад. Но в тех краях, у моря, демоны сотворили свои злые дела еще раньше. Там когда-то была деревня…

— Да, — кивнула Лета. — Была.

— Ее они захватили давным-давно. — Вперед вышел мальчик, по-прежнему державший в руках дубинку. — А мы… мы все из-за горы — и Ласта, и я… Меня зовут Тиффин, сын Хильдера с Четвертой излучины. Мы тогда были в поле с дядюшкой Стэнселсом. И он велел нам спрятаться в лесу, когда над деревней, что за холмом, поднялись клубы дыма. А сам пошел туда, да только… — Кулаки мальчика сжались сами собой, и его юное лицо помрачнело. — Назад не вернулся. Мы тогда уже слышали и о демонах, и о том, что они делают с деревнями, но все-таки ждали его. Спрятались и ждали. Только зря. Никто не пришел.

Девочка Ласта смотрела в огонь, теперь уже весело пылавший.

— Мы хотели вернуться домой, — сказала она, — но увидели демонов. Они скакали верхом, и мы поняли, что дома мы больше никогда не увидим.

Труза, приглядывавший за очагом, оглянулся через плечо и сообщил:

— А мы скот пасли и были далеко от деревни — у нас несколько коров от стада отбились, и мы их разыскивали. Демоны нас заметили, но мы-то знали в скалах каждую тропку! Хорошо, что эти дьяволы по крайней мере летать не умеют!

— Гуртен служил оруженосцем у лорда Вергана, — заговорила старшая девочка. — Во время схватки на перевале он был ранен в голову, и его бросили, посчитав убитым. А меня зовут Марсила. Это мой брат Орффа. — Она указала на мальчика помладше, который спрыгнул тогда со стены. — Наш отец был командующим в Дальней башне… Когда они пришли, мы охотились в лесу и оказались отрезанными…

— А как получилось, что вы сошлись все вместе? — спросила Лета.

Марсила растерянно посмотрела на нее, словно этот простой вопрос поставил ее в тупик.

— Мы встретились совершенно случайно, госпожа моя. Алана и Робар… убежали в лес Борс и там наткнулись на Ласту и Тиффина. А мы с Орффой отыскали Гуртена и оставались с ним до тех пор, пока у него голова не зажила, а потом тоже пошли по лесной дороге… Мы надеялись, что, может быть, Скайлен или Варон все-таки выстояли… И только когда мы встретили остальных, Алана сказала нам, что демоны перекрыли все пути…

— И тогда, значит, вы решили уйти за гору? Но почему? — Лета должна была это знать. Она уже чуяла, где начало того рисунка, который способен был выткать лишь Ткач, иначе она не была бы призвана. Иначе им не понадобилась бы ее помощь.