Страница 61 из 124
Но уже тремя секундами позже он понял, что торопиться нет оснований: самолёт летит ровно, летит без его вмешательства в режиме плавного подъёма.
Ещё через несколько секунд самолёт достиг высоты трех тысяч метров, и тогда Жос почти успокоился, решив, что этой высоты вполне достаточно для спокойного катапультирования. Он снизил двигателям обороты и сообщил о заклинении управления на землю.
Потом Жос позволил себе порассуждать.
— Я сказал «позволил себе», — пояснил он, — потому что вы-то знаете, как не всегда в подобной острой обстановке у лётчика-испытателя есть для этого время!
Итак, заклинило управление… Заклинение ручки я ощутил, когда шасси пошло на уборку… «А что, если отказ управления вызван уборкой шасси?.. — продолжал размышлять он. — Ведь я почувствовал небольшой удар и рывок ручки!.. А тогда, если это так, попробую-ка я выпустить шасси: может, управление заработает снова?»
Рассудив так, он ещё несколько погасил скорость и отклонил кран шасси на выпуск.
Как только колеса стали выходить из ниш (это заметно по торможению машины, по погасшим лампочкам сигнализации), Жос сразу же ощутил на ручке, что тиски, сжимающие её, ослабевают. Рули ожили, и он почувствовал в груди радостное тепло.
Но ещё через полминуты Тамарин был вынужден сообщить на землю, что на его самолёте давление в основной гидросистеме упало до нуля. (Жос догадался, что, очевидно, разорвалась магистраль и выбросило гидросмесь.)
Однако и тут он сохранил спокойствие. Переведя управление на аварийную систему, продолжал докладывать земле о показаниях приборов. Когда же вполне убедился, что самолёт достаточно управляем, решил садиться.
— Ну а как произошла посадка, вы видели, — закончил своё сообщение Жос.
Друзья было налетели, стали его поздравлять с блестящим выходом из положения, со спасением себя и ценнейшей машины, а он только отстранился:
— Да погодите же, давайте лучше заглянем в ниши колёс, может, там и увидим, в чём причина заклинения?!
Но механик уже показал рукой, приглашая заглянуть в открытую нишу передней стойки шасси.
— Вы только взгляните, что тут произошло! — сказал он. — Нужно вызывать представителя завода…
Поломка произошла в узле замка носовой стойки. Когда стойка пошла на уборку, подъёмный механизм повредил основание замка. Сам узел замка сдвинулся с места и пережал трубки проходившей рядом магистрали управления. При этом, естественно, управление действовать не могло.
Разглядывая все эти повреждения, Стремнин то и дело бросал восхищённые взгляды на Жоса. Да и как тут было не восхищаться его хладнокровием, его разумными и смелыми действиями?.. Ведь у него были все основания катапультироваться: при заклинении управления в полёте можно ли рассчитывать на медленное развитие событий?..
В тот же день в лётной комнате был оглашён приказ начальника института, в котором «за проявленную лётчиком-испытателем 1-го класса Г. В. Тамариным самоотверженность и исключительно разумные и хладнокровные действия, приведшие к спасению повреждённой в воздухе ценной машины», объявлялась благодарность.
Но Тамарин при этом не присутствовал: сразу после полёта он уехал в город, к себе в вуз, где должен был во второй половине дня читать лекции.
Возвращаясь с работы, Сергей подумал о том, что было бы, если б Жос, не мудрствуя, сразу же воспользовался катапультным креслом и парашютом?
Ну что ж?.. Разбился бы самолёт… И не докопались бы, поди, до причины, приведшей к заклинению управления!.. Подумали бы, погадали и записали скрепя сердце: «Причину выяснить не удалось».
И тогда на других подобных самолётах могла бы возникнуть аналогичная аварийная ситуация. И может быть, не один раз. И неизвестно, с каким исходом для пилотов.
А на следующее утро на имя Тамарина была получена короткая телеграмма от главного конструктора 55-го:
«Поздравляю с геройством! Дефект, выявивший себя, можно считать навсегда устранённым! Спасибо. Мирнев».
Не все тогда знали, что главный был болен и телеграфировал из больницы.
Глава пятая
В конце недели Тамарин пригласил Стремнина провести вместе вечер.
— Ты будешь один?
— Нет, с Надей… Я тебе о ней рассказывал на Оке.
— Значит, студенты ещё не побили тебя за неё?
Жос рассмеялся:
— Слава богу, Серёжа, все обошлось.
Лицо Тамарина светилось, и Сергей с нескрываемым интересом разглядывал его, а потом сказал тихонько:
— Знаешь, Жос, я независтлив… А все же удивляюсь: какой-то ты вечно тёплый, и вокруг тебя тепло, и люди к тебе тянутся, и живёшь ты легко и добро, успеваешь всех согреть, и все-то у тебя выходит будто бы без трений — мило, просто и красиво!
Тамарин только отмахнулся:
— Ой, Сержик!.. Я твёрдо усвоил, что никому не доставляет удовольствие видеть кислые лица и тем более слушать о чужих болезнях!..
Некоторое время они молча глядели в окно. День клонился к вечеру, механики прибирались у самолётов, на некоторых машинах уже успели упрятать остекление под брезент. Тамарин спросил:
— Ну так как же, Серж, принимаешь моё приглашение?
Сергей повернулся к нему, глаза его потеплели:
— Где и во сколько?
— В Доме кино… Там хорошо и всегда гостеприимно…
— Но ты не сказал, во сколько?
— Приезжай к семи, будем ждать тебя в вестибюле.
— Хорошо, я буду… Постой, уж не торжество ли у вас какое?
Тамарин, обхватив его за плечи, сжал радостно:
— Да, да!.. Именно праздник, который мы в силах создать сами!.. И надеюсь, нам втроём будет чертовски хорошо!
— Дружище, кажется, ты и впрямь влюбился не на шутку?!
Жос стиснул что было сил веки, изобразив на лице жгучую страсть, но тут же, видно, устыдившись шутовской своей гримасы, тихо улыбнулся:
— Отвечу словами Тютчева:
Шагая по Брестской от Белорусского вокзала, Сергей увидел женщину с корзинкой незабудок. Его осенило купить букетик этих милых цветов.