Рухнувшие небеса

Шестидесятилетний Эллиот Кромвелл был полной противоположностью Мэтту – живой, обаятельный, излучающий дружелюбие и благожелательность. На гладком лице сияла неизменная улыбка. Всему свету было известно, что состояние Кромвелла огромно, но никто не знал, как именно он приобрел свои миллиарды. По этом поводу существовали десятки догадок и предположений – причем далеко не всегда лестных. В журналистской среде, где основной целью была добыча информации, Эллиот Кромвелл оставался загадкой.

– Мэтт сообщил, что вы снова нобили все рекорды. Ваш рейтинг растет с каждым днем, – заметил он.

– Рада это слышать, Эллиот.

– Дейна, я каждый вечер слушаю несколько выпусков новостей, но ни один не может сравниться с вашим. Сам не знаю почему, но я не могу оторваться от телевизора.

Дейна могла точно объяснить Кромвеллу, в чем причина. Другие ведущие не говорили, а вещали, обращаясь к безликой аудитории, беседовали не с публикой, а на публику. Дейна решила стать своей в каждом доме. Выходя в эфир, она мысленно обращалась то к одинокой вдове, то к беспомощному калеке, не покидавшему постели, то к одинокому коммивояжеру, оказавшемуся вдалеке от семьи. Ее сообщения звучали тепло и интимно, и зрители все чаще предпочитали слушать канал WTN.

– Насколько я понял, сегодня у вас знаменитый гость, – вставил Мэтт Бейкер.

– Гэри Уинтроп, – кивнула Дейна.

Гэри Уинтроп считался Сказочным Принцем Америки. Молодой, красивый, обаятельный и к тому же отпрыск одной из самых известных династий.

– Он терпеть не может всяческой шумихи, – удивился Кромвелл. – Каким образом вы добились его согласия на интервью?

– У нас общее хобби, – призналась Дейна. Кромвелл удивленно поднял мохнатые брови.

– В самом деле?

– Честное слово, – улыбнулась Дейна. – Я люблю импрессионистов, особенно Моне и Ван Гога, а он обожает их собирать. А если серьезно, я уже беседовала с ним раньше, и мы успели подружиться. Сначала мы дадим запись его пресс-конференции, которую освещаем днем, а уж потом – интервью.

– Превосходно, – просиял Кромвелл. Весь следующий час они обсуждали новую передачу – «Следы и улики», посвященную самостоятельному расследованию преступлений, которую должна была снимать и вести Дейна. Цель при этом преследовалась двойная: исправлять причиненную несправедливость и пробудить в публике интерес к разгадке давно забытых злодеяний.

– В эфире и без того полно шоу подобного рода, – предупредил Мэтт, – так что конкуренция достаточно велика. Нужно начать с сенсации. Чего-то захватывающего. Такого, что сразу же привлечет внимание публики, и… Из переговорного устройства донесся голос Эбби:

– Прошу прощения, звонят мисс Эванс. Из школы Кемаля. Судя по всему, дело срочное. Мэтт Бейкер взглянул на Дейну:

– Первая линия.

Пытаясь унять стук сердца, Дейна дрожащей рукой схватила трубку.

– Алло…, с Кемалем все в порядке? Понятно… Да…, хорошо. Я немедленно приеду.

– Что случилось? – встревожился Мэтт.

– Меня просят немедленно забрать Кемаля. Эллиот озабоченно нахмурился.

– Того мальчика, что вы привезли из Сараево?

– Его.

– Невероятная история.

– Да, – неохотно выдавила Дейна.

– Кажется, он был беспризорником?

– Совершенно верно, – кивнула она, начиная раздражаться.

– Он еще, кажется, подцепил какую-то заразу? – не отставал Эллиот.

– Нет, – твердо ответила Дейна, до сих пор избегавшая говорить о тех страшных днях. – Кемаль потерял руку при бомбежке.

– И вы его усыновили.

– Официально – пока нет. Но собираюсь. Пока я его опекун.

– Что ж, поезжайте. Обсудим «Криминал» позже.

Приехав в среднюю школу Теодора Рузвельта, Дейна немедленно направилась в кабинет заместителя директора Веры Костофф. Вера, изможденная, седая, преждевременно постаревшая женщина лет пятидесяти пяти, оказалась на месте. Напротив нее сидел Кемаль. Для своих двенадцати лет он выглядел чересчур маленьким, худым и бледным. Только упрямый подбородок и взъерошенные светлые волосы выдавали своевольную, свободолюбивую натуру. Пустой правый рукав небрежно свисал ниже колен. Стены неуютной комнаты, казалось, пригибали к земле его тощее тельце. Общая атмосфера была явно натянутой.

– Здравствуйте, миссис Костофф, – жизнерадостно приветствовала Дейна. – Кемаль!

Кемаль продолжал упорно смотреть в пол.

– Насколько я поняла, возникла какая-то проблема, – продолжала Дейна.

– К сожалению, мисс Эванс.

Она протянула Дейне листок бумаги. Та с недоумением уставилась на ровные строчки.

Vodja, pizda, zbosti, fukati, nezakonski otrok, umreti, tepee.

– Н-не понимаю, – ошеломленно пробормотала она. – Ведь это сербские слова, не так ли?

– Именно, – сухо подтвердила миссис Костофф. – К несчастью для Кемаля, я тоже оказалась сербиянкой, так что ему не повезло. Все эти выражения он употребляет в школе. – Обычно бесстрастное лицо Веры на этот раз возбужденно пылало. – Поверьте, мисс Эванс, даже сербские дальнобойщики так не выражаются, и я не допущу, чтобы маленький мальчик сыпал подобными ругательствами. Камаль обозвал меня зассыхой.

– За?… – не поняла Дейна.

– Я понимаю, что в этой стране он недавно, все для него ново, и пыталась быть снисходительной, но его…, его поведение возмутительно! Он постоянно затевает драки, а когда я сегодня утром сделала ему замечание, оскорбил меня. Это уж слишком!

– Вы, разумеется, знаете, как трудно ему в новой обстановке, миссис Костофф, – тактично заметила Дейна, – и…

– Я уже сказала, что готова сделать скидку, но он безбожно испытывает мое терпение.

– Ясно, – вздохнула Дейна, глядя на Кемаля. Но тот по-прежнему угрюмо смотрел вниз.

– Надеюсь, этот инцидент будет последним, – заключила миссис Костофф.

– Я тоже на это уповаю, – кивнула Дейна.

– Сейчас я найду вам его табель. Миссис Костофф открыла ящик стола, вынула табель и протянула Дейне. Та с облегчением поблагодарила. По пути домой Кемаль молчал.

– Что мне с тобой делать? – сетовала Дейна. – Почему ты вечно ввязываешься в потасовки да еще употребляешь такие слова?

– Я понятия не имел, что она говорит по-сербски. Открыв дверь квартиры, Дейна предупредила:

– Мне придется вернуться на студию, Кемаль. Ничего, если побудешь один?

– Аск!

Услышав впервые ответ такого рода, Дейна посчитала, что Кемаль ее не понял, но потом быстро научилась понимать молодежный жаргон. «Аск» означало «да», «завязать шнурки» – остаться дома без родителей, «козебака» – сексуальная, привлекательная, яркая девушка. Положительное отношение к действительности выражалось терминами «клево», «отпад» и «я тащусь». Отрицательное – презрительным «срань» и «херня».

Дейна поспешно вытащила табель и, просмотрев, едва не схватилась за голову. История: D, английский – D, науки – D, общественные дисциплины – F, математика – А [D и F – очень низкие оценки; А – отличная оценка].

Господи, что же ей теперь делать?

– Поговорим позже, – пообещала она вслух. – Мне нужно бежать.

Кемаль оставался для нее загадкой. При ней он вел себя идеально, был любящим, заботливым и милым. По выходным Дейна и Джефф превращали для него Вашингтон в огромную площадку для игр. Они ходили в Национальный зоопарк с изумительной коллекцией диких животных, настоящей звездой которых стал гигантский панда, посещали Национальный музей авиации и космонавтики, где Кемаль увидел первый летательный аппарат братьев Райт, подвешенный к потолку, прогулялся по модели «Скайлэб» [Первая американская космическая станция. В 1979 г] сгорела при вхождении в плотные слои атмосферы] и потрогал лунные камни. Заглянули в Кеннеди-центр [Центр исполнительских искусств имени Дж. Кеннеди в Вашингтоне. Национальный культурный центр США и официальный мемориал Джона Кеннеди] и театр «Арена». Кормили Кемаля пиццей в «Том Том», такое [Горячая свернутая маисовая лепешка с начинкой из рубленого мяса, сыра, лука и бобов с острой подливкой] в «Мекстеке» и жареным цыпленком «по-южному» в «Джорджии Брауне». Кемаль обожал такие походы и общество Дейны и Джеффа.