Страница 6 из 92
Эти несложные подсчеты плачевно отразились на моральном климате в компании: новые сотрудники неделями подозрительно косились друг на друга в попытках определить свое превосходство. Я не мог похвастаться преимуществами перед коллегами: многие из них окончили Гарвард, Принстон, Йель, и у многих в «Бэйне» были производственные показатели получше.
И тут меня озарило: пусть у многих коллег блестящие резюме, но кто еще здесь внук председателя Американской коммунистической партии? Правильно: только я. Вот так-то.
Я подал документы в два учебных заведения — в Гарвард и Стэнфорд, и поведал им историю моего деда. Из Гарварда вскоре пришел отказ, но, к моему удивлению, в Стэнфорд меня приняли. В тот год из сотрудников «Бэйна» туда взяли только троих.
В конце августа 1987 года я закинул вещи в свою «Тойоту-Терцел» и пересек всю страну до города Пало-Альто, штат Калифорния. Там я свернул с Эль Камино Реаль на Палм Драйв, которая вела к главному корпусу Стэнфордского университета. Вдоль дороги росли пальмы и стояли аккуратные здания с терракотовыми крышами в испанском стиле. В ясном голубом небе сверкало солнце. Я был в Калифорнии и ощущал себя будто в раю.
А это и был рай. Звонкая синева неба, чистый воздух… Попавшим в Стэнфорд приходилось раньше вкалывать до изнеможения по восемьдесят часов в неделю на потогонках типа «Бэйна», где трудился я, — утопать в грудах таблиц и расчетов, засыпать по ночам за рабочим столом, жертвовать досугом ради успеха. Все мы, идя к своей цели, соперничали друг с другом за место в университете. Теперь же, поступив в желанный университет, мы обнаружили, что здесь господствует совсем иной подход. По правилам Стэнфорда студентам не разрешалось показывать свои результаты потенциальным работодателям, и все решения о приеме на работу принимались на основании собеседований и накопленного опыта. Как следствие, привычный дух соперничества уступил место атмосфере сотрудничества, товарищества и дружбы, чего мы совсем не ожидали. Я быстро понял, что успех в этом университете означает не высокие результаты, а просто жизнь здесь. Все остальное было чем-то вроде приправы. Для меня и моих сокурсников два года в Стэнфорде были лучшими годами жизни.
Получать удовольствие от пребывания здесь было, конечно, не единственной целью студента Стэнфорда: следовало решить, чем заняться после бизнес-школы. Так что я с однокурсниками с первых же дней стал посещать организованные различными компаниями информационные презентации, лекции, вечерние приемы, обеды и собеседования, выбирая из тысяч возможных вариантов ту работу, которая подойдет именно мне.
Я сходил на встречу с представителями компании «Проктер энд Гэмбл». Зал был набит до отказа. Младшие сотрудницы службы маркетинга в синих плиссированных юбках, белых блузках и галстуках с энтузиазмом рассказывали о том, как замечательно они продают мыло.
Я побывал на коктейльном приеме, организованном «Траммелл Кроу». Красноречивые импозантные техасцы, похлопывая друг друга по спинам, трепались там о бейсболе, больших деньгах и недвижимости — главном бизнесе компании. Я чувствовал себя настолько не в своей тарелке, что ретировался оттуда при первой же возможности.
Потом был прием, организованный офисом «Дрексель Барнем Ламберт» из Беверли-Хиллз — там я чуть не уснул под монотонный бубнеж лысеющих и дорого одетых трейдеров о мире биржевых операций с высокодоходными ценными бумагами, который казался им очень заманчивым. «Нет уж, спасибо, обойдусь», — думал я.
Чем больше таких мероприятий я посещал, тем отчужденнее себя ощущал. На одном собеседовании это проявилось особенно остро. Речь шла о летней практике в компании «Дж. П. Морган». Я не горел желанием работать у них, но нельзя ведь пропускать собеседование в одной из ведущих фирм Уолл-стрит.
Я вошел в небольшой кабинет центра карьерного консультирования, там меня встретили двое высоких широкоплечих мужчин с квадратными челюстями. Оба выглядели лет на тридцать, один блондин, другой шатен. На них были строгие рубашки с монограммой и воротником на пуговицах, красные подтяжки и темные костюмы «Брукс Бразерс». Блондин в приветствии протянул руку, и я не мог не обратить внимания на дорогущие часы «Ролекс». Они вручили мне свои визитки, на которых значилось что-то вроде Джейк Чип Брант III и Уинтроп Хиггинс IV.
Собеседование началось со стандартного вопроса:
— Почему вы хотите работать в «Дж. П. Морган»?
Я подумал было ответить что-нибудь в духе: «Потому что вы меня пригласили, и мне нужна работа на лето», — но понимал, что от меня ждут не такого ответа, и вместо этого уверенно произнес:
— Потому что компания «Дж. П. Морган» совмещает преимущества инвестиционного и коммерческого банка, и я полагаю, что это сочетание является наиболее привлекательной формулой успеха на Уолл-стрит.
А про себя удивился, что выдал такое. Я понятия не имел, что это значит.
Чипа и Уинтропа мой ответ не впечатлил. Они задали еще несколько стандартных вопросов — я отфутболил их такими же стандартными ответами. Под конец Уинтроп задал вопрос полегче, давая мне возможность найти какие-нибудь точки соприкосновения:
— Билл, расскажите, какими видами спорта вы занимались в университете.
Тут всё предельно просто: я был ботаником и совершенно не интересовался спортом. Я с трудом находил время поесть и умыться, о каком спорте речь.
— Э… ну… вообще-то никакими… но я люблю лыжи и горный туризм, — сказал я, надеясь, что упомянутые виды спорта прозвучат для них достаточно солидно.
Но нет. Они уставились на стопку резюме и больше не произнесли ни слова. Собеседование закончилось.
Я вышел из здания и подумал, что на самом деле им до лампочки мои ответы. Они хотели определить, вписываюсь ли я в культуру «Дж. П. Морган». Очевидно, не вписывался. Я не возражал, но все равно был удручен и подавлен.
На автопилоте я доплелся до столовой, отстоял в очереди, взял что-то поесть и сел за столик, механически жуя. Тут появился мой лучший друг Кен Херш[3]. Судя по костюму, Кен тоже шел с какого-то собеседования.
— Привет, Кен. Ты откуда? — спросил я.
Он подтянул себе стул и подсел рядом.
— Только что проходил собеседование у «Дж. П. Морган».
— Да ну? Ты тоже встречался с Чипом и Уинтропом. Как прошло?
Кен посмеялся над кличками, которые я им выдал, и пожал плечами.
— Трудно сказать. Поначалу не очень, пока я не сказал Чипу, что мои лошади для игры в поло в Хэмптонском клубе — в его распоряжении. Это здорово разрядило обстановку.
Кен хмыкнул. Он был невысоким еврейским пареньком среднего достатка из Техаса и лошадей для игры в поло видел разве что на логотипе рубашек «Ральф Лорен» в каком-нибудь магазине города Далласа.
— А у тебя что слышно?
— Теперь мы наверняка будем работать вместе! Меня-то они точно возьмут. Я пообещал Уинтропу прокатить его на своей лодке в яхт-клубе Кеннебанкпорта.
Ни я, ни Кен предложения от «Дж. П. Морган» не получили, зато с тех пор Кен звал меня Чипом, а я его — Уинтропом.
С того дня я снова и снова спрашивал себя, зачем позволяю всяким Чипам и Уинтропам отказывать мне. Я не был одним из них, не собирался на них работать. Я выбрал свой путь наперекор родителям и вопреки воспитанию, но глупо отрицать, что я остался Браудером.
И я начал искать работу, которая подходила бы лично мне. Зашел на интересную лекцию главы профсоюза Объединенных рабочих сталелитейной промышленности. Я был в полном восторге от его выступления. В его речи я будто слышал голос деда, вспоминал его мужественное лицо, густые усы и седые волосы, представлял, как дед сидит в своем кабинете, пропитанном сладким ароматом табака его трубки, в окружении многочисленных книг. Речь главы профсоюза так вдохновила меня, что я потом подошел к нему и спросил, не примет ли он меня на работу, чтобы помочь профсоюзу в переговорах с эксплуатирующими сталелитейщиков частными корпорациями. Он поблагодарил меня за проявленный интерес, но сказал, что в головной офис профсоюза нанимают только сталелитейщиков.
3
Тот самый Кен Херш, который впоследствии возглавит Natural Gas Partners, одну из самых успешных частных инвестиционных энергетических компаний в мире.