Страница 19 из 27
Въ этомъ забытьи она просидѣла до поздней ночи. Богъ знаетъ, что она думала, что придумала.
V
Невинныя управительскія барышни, между тѣмъ, явились въ слезахъ къ своему папашѣ послѣ сцены съ Лизой.
— Что это вы, мои цыпочки, расплакались? — приласкалъ ихъ нѣжный отецъ, котораго онѣ очень тяготили своею пансіонерскою неспособностью ни къ какому дѣлу. — Ну, стоитъ ли вамъ связываться съ этой дѣвчонкой. Ее вамъ ничѣмъ нельзя пристыдить, у нея весь стыдъ давно потерянъ. А она вамъ всегда можетъ непріятностей надѣлать.
— Да зачѣмъ же она насъ оскорбляетъ, мы честныя дѣвушки! — восклицали, всхлипывая, невинныя барышни.
— А, все-таки, надо терпѣть и молчать, — наставительно говорилъ отецъ. — Вы можете и Михаила Александровича вооружить противъ себя, связываясь съ ней, потому что онъ увлеченъ ею. «Не борися съ сильнымъ», сказалъ премудрый Соломонъ, — окончилъ управляющій, не зная точно, говорилъ это Соломонъ, или не говорилъ.
— Намъ обидно, что онъ эту низкую дѣвчонку выше насъ ставитъ.
— Не выше васъ, нисколько не выше, чистыя мои птички! Онъ, просто, играетъ съ нею, потому что съ такими дѣвчонками можно играть молодымъ людямъ. Хорошо она поетъ, только гдѣ-то сядетъ. Будетъ время, и близко это время, когда онъ ее броситъ, какъ выжатый лимонъ. А вы молчите и ждите. Блаженъ мужъ, иже не иде на совѣтъ нечестивыхъ. Помните, что это въ священномъ писаніи сказано… Графиня стара, не сегодня, завтра умретъ, — тогда Михаилъ Александровичъ самъ себѣ господинъ будетъ и о какой-нибудь Лизаветѣ Николаевнѣ и думать не станетъ. Ему будетъ нужна невѣста со средствами… Ну, тогда и мы подумаемъ, что дѣлать, и мы лицомъ въ грязь не ударимъ. Кто знаетъ, можетъ-быть, тогда Бабиновка-то и съ молотка продастся, можетъ-быть, и мы помѣщиками будемъ… Будущее только одинъ Богъ знаетъ. Въ руцѣхъ Его сердце… Нѣтъ, это не то! — махнулъ управляющій рукою, неудачно подобравъ текстъ. — А и не сдѣлается ничего, такъ все же Михаила Александровича намъ раздражать не слѣдуетъ, потому что не самъ же онъ управлять имѣніемъ станетъ, и намъ же выгоднѣе, если онъ другого управляющаго не возьметъ.
Отецъ поцѣловалъ дочерей и еще разъ замѣтилъ имъ, что надо молчать и терпѣть, что всѣ честные и невинные люди всегда молчали и терпѣли, что это и въ священномъ писаніи сказано. Въ подтвержденіе послѣдняго, управляющій привелъ цитату изъ заповѣдей блаженства и, вполнѣ довольный и самимъ собою, и своими текстами, сталъ пить чай.
Управляющій графини, надворный совѣтникъ Андрей Андреевичъ Терпуговъ, кругленькій, какъ арбузъ, жирненькій, какъ сало, выглядѣвшій какимъ-то куцымъ херувимчикомъ съ вербы, былъ человѣкъ сдержанный, онъ какъ кротъ рылся гдѣ-то незамѣтно, во мракѣ, скопилъ многое невѣдомо для людей, постоянно обладалъ манерами смиреннаго кота, незамѣтно выпускающаго свои когти изъ мягкихъ лапъ; онъ всегда говорилъ: «Моя изба съ краю — ничего не знаю!» Люди называли его — то примѣрнымъ и набожнымъ человѣкомъ, то продувною бестіею; то добрымъ простякомъ, то кремнемъ и кулакомъ; такія разнорѣчивыя мнѣнія зависѣли вполнѣ отъ того, кто говорилъ про него, такъ же, какъ и его образъ дѣйствій зависѣлъ отъ того, съ кѣмъ онъ велъ дѣло. Только въ двухъ случаяхъ оставался онъ неизмѣннымъ въ сношеніяхъ съ людьми различныхъ званій и состояній, это въ непреодолимой страсти говорить не то, что думаетъ, и думать не то, что говоритъ, да въ любви опираться во всемъ на священное писаніе, которое онъ коверкалъ безъ всякой пощады. Онъ ухитрялся какъ-то такъ подбирать его тексты, существовавшіе иногда только въ изображеніи Андрея Андреевича, что оно давало ему возможность и учить повиновенію слугъ, такъ какъ власти отъ Бога; оно же давало ему возможность холодно относиться къ страданію ближнихъ, такъ какъ мзда ихъ будетъ великою на небесахъ; оно же мотивировало его взяточничество, такъ какъ онъ признавалъ, что всякое даяніе благо и всякъ даръ совершенъ; однимъ словомъ, Андрей Андреевичъ выворотилъ наизнанку всякое библейское выраженіе, да этимъ и оградилъ свою совѣсть отъ всякихъ нападеній… Говоря не то, что онъ думаетъ, Андрей Андреевичъ очень часто говорилъ невообразимо глупо, но поступалъ чрезвычайно умно. Иногда онъ прикидывался такимъ дурачкомъ, что люди, изъ сожалѣнія, начинали поучать его, а онъ, похлопывая въ умиленіи глазками, выслушивая ихъ умныя рѣчи до конца, узнавалъ до тонкости умственныя способности своего собесѣдника, такъ сказать, раскусывалъ его, да потомъ и нападалъ на него съ самой слабой стороны, если ему приходилось столкнуться на практической почвѣ. Теперь онъ рѣшился не вмѣшиваться въ отношенія Лизы и Задонскаго, чтобы не раздражать послѣдняго, и надѣялся, что время сдѣлаетъ свое. Планы его невинныхъ дочерей насчетъ любви Задонскаго къ которой-нибудь изъ нихъ не имѣли въ его глазахъ почти никакого серьезнаго значенія, и поэтому онъ дѣлалъ видъ, что они имѣютъ для него значеніе; но очень большое значеніе придавалъ онъ своему плану забрать въ руки Задонскаго и, главнымъ образомъ, его имѣніе, когда умретъ графиня, и потому никогда не высказывалъ этихъ надеждъ. Иногда онъ даже улыбался, помышляя о томъ, что первые будутъ послѣдними, а послѣдніе — первыми, и почему-то ему казалось въ эти минуты, что не Задонскій, а онъ самъ, Андрой Андреевичъ Терпуговъ, будетъ хотя не номинальнымъ, но зато фактическимъ наслѣдникомъ Серпуховской, то-есть приберетъ къ рукамъ все Приволье.
Рѣшимость Терпугова молчать и терпѣть спасла Лизу отъ непріятныхъ послѣдствій ея необдуманной ссоры съ невинными дѣвицами. Графиня ничего не узнала объ этой исторіи и снова прислала за Лизой экипажъ. Это было на другой день послѣ пріѣзда Ивана Григорьевича въ Приволье. Онъ, какъ мы видѣли, рѣшился узнать подробно объ отношеніяхъ Лизы и Задонскаго, и потому дня черезъ три завернулъ въ управляющему. Невинныя барышни обыкновенно имѣли привычку «презирать» поповича и говорили съ нимъ только изъ снисхожденія къ его студенческому сюртуку. Но въ настоящее время, сверхъ всякаго ожиданія, онѣ очень обрадовались молодому гостю. Это немного удивило Ивана Григорьевича, и онъ сталъ тщательно доискиваться причинъ такой неожиданной привѣтливости. «Вѣрно что-нибудь сообщить хотятъ!» — подумалось ему. Сначала разговоры шли о столицѣ, барышни охали и вздыхали о столичномъ обществѣ, котораго онѣ никогда не видали во время пансіонской жизни; онѣ жаловались на деревенскую скуку и на провинціальныхъ жителей, съ которыми еще не были знакомы, и, наконецъ, перешли къ болѣе интересному предмету.
— А вы были у Баскаковыхъ? — вдругъ спросили онѣ въ одинъ голосъ.
Иванъ Григорьевичъ насторожилъ уши и сразу почувствовалъ въ этомъ вопросѣ желаніе барышень разсказать ему нѣчто интересное.
— Былъ, — отвѣтилъ онъ.
— Ну, какъ нашли у нихъ все? Не замѣтили ли какихъ перемѣнъ?
— Нѣтъ, кажется, ничего не замѣтилъ…
— Ахъ, что вы! — воскликнули разомъ обѣ сестры. — А Лизу вы видѣли?
— Видѣлъ.
— Ну, такъ какъ же не замѣтить перемѣны!
— Право, я никогда не могу ничего сразу замѣтить. Ужъ вы лучше сами объясните мнѣ, какая тамъ перемѣна случилась, — улыбнулся онъ, догадываясь, что именно возможность сообщить объ этой перемѣнѣ заставила барышень разсказать даже ему, презрѣнному поповичу.
Дѣйствительно, барышни, краснѣя и потупляя глазки, таинственно прошептали:
— Да вѣдь она влюблена!
За этими стыдливо произнесенными словами вдругъ полился цѣлый потокъ такихъ же таинственныхъ разсказовъ, какъ «они» сидѣли вечеромъ въ саду, какъ «они» катались вдвоемъ, какъ «они» играли въ четыре руки на фортепіано, какъ «они» избѣгали общества, и тому подобное, все въ томъ же родѣ. Иванъ Григорьевичъ чутко слушалъ невинную болтовню и старался составить по ней кое-какія заключенія о степени серьезности дѣла. Наконецъ, эта болтовня была прервана появленіемъ Андрея Андреевича
— А, это онѣ вамъ про наши сельскія исторіи разсказываютъ, — засмѣялся Андрей Андреевичъ жирнымъ смѣхомъ. — Какъ же, какъ же, и у насъ своя романы затѣваются. Только глупости все это, шалости… Вотъ, къ концу лѣта уѣдутъ наши за границу, и конецъ весь!