Страница 95 из 127
— Нужно узнать как можно больше людей, чтобы выбрать себе действительно хороших друзей.
— Да зачем же, голубчик вы мой, всякую-то дрянь — прости господи! — к себе в дом впускать, — говорила ему Марья Дмитриевна.
— Да как же узнать-то: дрянь это или нет, если не впустишь ее к себе в дом?
— Да ведь этак вас и оберут совсем…
— Ну, тогда и узнаю, что они дрянь. Попробуйте-ка замки везде навешать да стражу приставить, так, пожалуй, вы и весь век не узнаете, есть ли на свете воры…
— А! пусто бы им было!.. Дай бог, и весь век про них не знать, — открещивалась Марья Дмитриевна.
— Ну, а вот меня интересует, какие такие бывают воры, — смеялся Александр Прохоров.
— А вот погодите, как оберут вас догола, тогда и узнаете. По миру пустят!
— Не пустят, Марья Дмитриевна. У меня ведь свои крестьяне есть: сегодня меня обокрадут, завтра они оброк принесут, — добродушно шутил Александр Прохоров, показывая на своих крестьян — на свои руки и голову.
Марья Дмитриевна только головой покачивала.
— Сам не кутит, в карты не играет, так другие шаромыжники из него деньги вытягивают, — жаловалась она на Прохорова Катерине Александровне.
— Ну, мама, всего он не отдаст, а если что пропадет, так стоит ли об этом говорить, — ведь ему не для детей копить.
— Как не для детей? Ты думаешь, что так вы и весь век проживете? Выйдешь, голубка, замуж, будут и дети.
— Ну, когда еще будут, а теперь будем жить, как хочется…
С каждым днем Катерина Александровна все более и более сближалась с Александром Прохоровым и все сильнее и сильнее любила его. Мирные беседы молодых людей в обществе Антона и Леонида; веселые вечеринки в кружке Софьи Андреевны; уроки в приюте и подготовка к слушанию лекций акушерства; посещение дяди и заботы о его судьбе; хлопоты с Софьей Андреевной об улучшении положения приюта — все это отходило на задний план, все это на время забывалось в те минуты, когда молодые люди оставались одни.
— Иногда мне делается досадно и больно, что до нашей свадьбы еще нужно так долго ждать, — говорил Александр Прохоров.
Катерина Александровна молча и задумчиво склонялась ему на плечо.
— Ты знаешь, что теперь мне еще нельзя оставить приют, — тихо говорила она. — Там еще не все устроено по-моему, и сама я еще не вполне приготовилась к новому труду.
— Знаю, знаю… причин-то много, но ведь это тяжело…
Александр тихо целовал ее руки. Катерина Александровна молчаливо любовалась его молодым, энергичным и страстным лицом. С некоторых пор она начала замечать, что на это лицо набегают какие-то тучки, что Александр Прохоров как будто избегает оставаться с ней наедине. Порой, оставшись с ней вдвоем, он спешит приняться за чтение какой-нибудь книги… В его ласках явилось что-то порывистое… Катерина Александровна стала серьезно задумываться о своем положении и о положении своего друга. Ей и самой становилось тяжело. Иногда она долго ходила по комнате, не принимаясь ни за что; иногда она не слышала, что ей говорят. Выражение ее лица было то рассеянным, то каким-то сосредоточенным. Она заметно побледнела, хотя порой ее щеки вспыхивали ярким румянцем. Видно было, что в ее душе происходит какая-то новая, тяжелая борьба. Через несколько времени она сама как будто стала сторониться от Александра Прохорова. Это в свою очередь не ускользнуло от его внимания.
— Я, кажется, слишком поторопился приехать, — заметил он однажды каким-то нервным, раздражительным тоном.
— Ты раскаиваешься? — спросила Катерина Александровна, прямо взглянув ему в глаза.
— Нет, нет! — быстро произнес он и горячо прижался губами к ее руке.
А потом опять на его лицо набежали тучки… Однажды в обществе Софьи Андреевны, среди множества других споров, зашел спор о любви.
— Не понимаю я этих платонических вздыхателей и вздыхательниц, которые описываются в романах, — горячо заметил Александр Прохоров. — Это или идиоты, или лжецы, или просто куклы, созданные расстроенным воображением.
Софья Андреевна мельком вопросительно взглянула на Александра Прохорова и на Катерину Александровну. Этот взгляд не ускользнул от Катерины Александровны, и она покраснела. Александр Прохоров ничего не заметил в пылу спора.
— Впрочем, в жизни, к счастию, платоническая любовь оканчивается законным браком или приводит вздыхателей к тому сознанию, что они никогда не любили друг друга. Люди по большей части все-таки обладают настолько здравым смыслом, что не могут довольствоваться вздохами.
— Может быть, нынче, — возразил кто-то, — но ведь были же века романтизма, когда иной рыцарь был счастлив одним благосклонным взглядом обожаемой женщины.
— Во-первых, тут многое присочинено пылкими воссоздателями средних веков, а во-вторых, господа рыцари были настолько развращенный, пресытившийся в разврате со своими крепостными народ, что у них могла явиться потребность платонической любви и обожания. Ненормальные отношения к одним женщинам вызвали такие же ненормальные отношения к другим женщинам. С одной стороны, был разврат, с другой, игра в сантиментальные вздохи.
Катерине Александровне было тяжело. Она видела по волнению Александра Прохорова, что он говорил о чем-то близком для него. Ей было неловко выносить испытующие взгляды Софьи Андреевны, и она поспешила тихо шепнуть Софье Андреевне:
— Я согласна с Александром, я не могу себе представить, чтобы можно было любить и вечно жить, например, так, как мы. Конечно, мы разошлись бы, если бы мы не знали, что через год нам можно будет отпировать свадьбу.
Она говорила это тихо, в волнении и в душе сознавала, что и ей, и Александру покажется очень долгим этот год.
Наступила весна. У Катерины Александровны прошли экзамены в приюте, и настало свободное время. Она бывала чаще дома, чаще виделась с Александром Прохоровым, у которого также кончилась большая часть уроков. Иногда молодые люди в сопровождении Лидии, Леонида и Антона предпринимали дальние прогулки, иногда они просиживали вечера где-нибудь за городом в саду. Почти всегда Лидия, Леонид и Антон являлись их неизменными собеседниками.
— У нас нынче свои адъютанты завелись, — заметил как-то Прохоров насмешливым тоном.
Катерина Александровна промолчала.
— А ты, Катя, не думаешь и теперь проститься с приютом?
— Нет, ты знаешь, что многое еще требует изменения, — ответила она. — Софья Андреевна отличная женщина, но мотылек… Она способна перестраивать все, покуда ее подталкивают, а перестанут подталкивать — она и помирится на своих вечеринках…
— Да, это правда! — вздохнул Александр Прохоров.
— Притом же окружающие ее люди еще менее серьезны, чем она… Мне нужен еще год…
Александр Прохоров промолчал и переменил разговор. Но по его лицу было видно, что ему тяжело. Не легче было и молодой девушке, знавшей, что с ее свадьбой должна кончиться ее приютская деятельность. Прошло еще несколько дней. Он между разговором сказал Катерине Александровне, что он хочет взять отпуск на двадцать восемь дней.
— Отдохнуть хочется, — закончил он. — Поеду куда-нибудь проветриться.
— Уедешь?! — почти воскликнула Катерина Александровна и побледнела.
— Да, ненадолго, недели на две, — ответил он. — Тяжело как-то, прирос я к месту…
Катерина Александровна задумалась. «Нет, он не уедет, — мелькало в ее голове. — Я не хочу быть причиной его бегства из родного дома». Она вся раскраснелась и взволновалась. Через минуту она встала и положила руку на плечо Александра Прохорова.
— Милый, не лучше ли взять небольшую дачу… Это было бы полезно и твоему отцу, и Антону…
— А ты здесь останешься? — спросил он, подняв к ней глаза.
— Я возьму отпуск на месяц, — тихо ответила она.
Он не спускал глаз с ее раскрасневшегося прекрасного лица; она смотрела в окно на заходящее солнце и избегала встретиться глазами с взглядом Александра Прохорова.
— Глядите, глядите, она точно золотая вся! — крикнул Антон, вбежав в комнату и взглянув на сестру, облитую с головы до ног лучами заходящего солнца.