Страница 22 из 127
— Дура! — пробормотал прапорщик, увидав, что Катерина Александровна тем же спокойным и ровным шагом переходит к будке.
Молодая девушка осталась одна и, пройдя еще несколько улиц, добралась до дома.
— Где ты запоздала? — промолвил Антон, встречая ее на улице. — Я уж хотел идти отыскивать тебя. А мы тоже сегодня находились с матерью. Кланялись, кланялись, — завтра, говорят, покланяйтесь…
Сестра нагнулась к брату и поцеловала его.
— Погоди, все скоро кончится, все кончится, — проговорила она.
Брат посмотрел на нее и удивился, что его Катя так весела.
— Да ты нешто место достала? — спросил он.
— Кажется! завтра узнаешь, — успокоила она брата. На следующий день она снова шла к дому княгини Гиреевой. Подойдя к парадному подъезду, она стала ходить у дома. Погода была довольно ясная, хотя и холодная. Но Катерина Александровна, по-видимому, решилась не обращать внимания на холод. Она уже раз десять прошлась мимо дома, когда наконец ее заметил старый телохранитель княгини. Он начал следить за нею из окна. Молодая девушка не переставала мелькать перед его окном. Старик покачал головою и неторопливо вышел на подъезд.
— Что вы, голубушка, тут прохаживаетесь? — спросил он у Катерины Александровны, когда она поравнялась с ним.
— Княгиню жду, — ответила она.
— Что же, разве ее сиятельство княгиня Марина Осиповна назначила вам, чтобы вы ее здесь ждали? — спросил старик.
— Нет, не назначала, — послышался ответ. — Но до нее иначе не добраться. Вот я и решилась ждать ее здесь.
— А если она не поедет никуда сегодня?
— Завтра приду.
— Ну, а если вас гнать станут?
— Посмотрим, авось и не прогонят.
— Гм! вот как! — промолвил старик. — А холодно! Ишь солнце-то нынче светит, а не греет. Вы войдите-ка на подъезд.
Катерина Александровна вошла в теплые сени. Старик вынул, табакерку и пощелкал по ней пальцами.
— Так-так, вы и решились ждать ее сиятельство княгиню Марину Осиповну на улице? — глубокомысленно произнес он, поднося открытую табакерку к носу.
— Да.
— Это вы на днях заходили сюда?
— Я.
— Ну что же: просьбу подавали?
— Подавала, только ответа нет, да, кажется, и не будет; Воронов у вас никого не допускает к княгине.
— Не велено, значит, — со вздохом качнул головою старик.
— Неужели княгиня не желает помочь тем, кому она может помочь?
— Ее сиятельство княгиня Марина Осиповна — ангел, — внушительно произнес швейцар. — А принимать посетителей она сама не может, потому что их как собак нерезаных, а она одна. Вот и заведен такой порядок, чтобы в домовую контору просьбы подавались.
— А Воронов о них и не докладывает!
— Это его дело! — как-то уклончиво произнес швейцар. — Ее сиятельство княгиня Марина Осиповна ангел.
— Ну, так вот вы и дайте мне возможность ее видеть, — попросила Катерина Александровна.
— Ни-ни! Не могу, — замотал головою старик. — Не приказано! Сверху не приказано!
— Ну так я буду ждать ее на улице, — решила Катерина Александровна, направляясь к двери.
Старик пристально посмотрел на нее и молча, с какой-то таинственной миной, остановил ее за рукав салопа.
— Стойте!..
Он неторопливо подошел к дверям, замкнул их на ключ и, возвратясь к Катерине Александровне, провел ее в низенькую дверь под лестницей. Они очутились в маленькой комнатке с небольшим окном, это была чистенькая крошечная конура старика.
— Слушайте, — тихо заговорил он. — Очень мне вас жаль стало, понапрасну вы будете здесь пороги обивать. Поедет ее сиятельство княгиня Марина Осиповна, выйдут с нею два лакея и отгонят вас от кареты. И я помогу им, а она скажет вам на ходу: обратитесь в домовую контору. Так ничего и не выйдет.
Старик стал нюхать табак. Катерина Александровна начала терять всякую надежду. Ее собеседник встал, выглянул из дверей своей конурки, осмотрел сени и потом снова возвратился на свое место.
— А если вы хотите чего-нибудь добиться и если только вы меня не выдадите, так я вам скажу, что делать.
Молодая девушка дала честное слово старику, что она не выдаст его.
— Вы воспитывались под ведением ее сиятельства княгини Марины Осиповны, — заговорил он. — Так, может, вы знаете камер-юнгферу нашу, Глафиру Васильевну, Она к вам в школу ездила.
Прилежаева ответила утвердительно.
— Чего ж вы к ней-то не шли? Думали-то чего?
— Из памяти она вышла.
— То-то: из памяти она вышла! — повторил старик. — А ее надо помнить: как она что скажет, так тому и быть. Ее сиятельство княгиня Марина Осиповна ангел! Ну так вот идите вы к нашей камер-юнгфере Глафире Васильевне и просите ее. Да смотрите, ни гугу о том, что я это вам совет дал.
Старик встал, снова осмотрел сени и тайком выпустил Катерину Александровну на улицу.
Через пять минут девушка уже сидела в комнате худенькой высокой старушки в темном шелковом платье, в тюлевом чепце. Старушка ласково хлопала Катерину Александровну по плечу и поила ее кофеем. Эта старушка была Глафира Васильевна, бывшая крепостная, выросшая вместе с княгиней и оставшаяся навсегда в девушках только потому, что княгиня не хотела ее отпустить от себя и говорила, что без Глафиры она, княгиня, не может жить. Глафира Васильевна, как бы в вознаграждение за жертву, принесенную ею барыне, пользовалась сильным влиянием на Гирееву. Она, усадив Прилежаеву, поминутно выбегала из своей комнаты в комнаты только что проснувшейся княгини и каждый раз говорила Катерине Александровне:
— Погодите, погодите! Сейчас вернусь! Ах, бедная, бедная!
Катерина Александровна рассказывала старушке свою историю. Наконец история была досказана. Глафира Васильевна допила кофе.
— Ну, повернитесь-ка передо мною, — обратилась она к Прилежаевой и начала оправлять ее платье. — Так хорошо! Теперь ступайте к княгине.
— Как же без доклада? — удивилась Катерина Александровна.
— Как без доклада? Да я уж ей и историю-то вашу всю рассказала, она уж с четверть часа ждет, когда вы кофей допьете.
Катерина Александровна не могла прийти в себя от изумления. Миновав небольшую гардеробную и раздвинув двойные тяжелые занавесы, отделявшие вместо дверей эту комнату от следующей комнаты, Катерина Александровна очутилась в уютной, убранной цветами спальне княгини. Княгиня сидела на маленьком диванчике и быстро поднялась с места, увидев Катерину Александровну.
— Черненькие глазки, милые черненькие глазки! — заговорила она и, взяв своими пухленькими руками голову молодой девушки, поцеловала ее в лоб. — И не стыдно забыть меня! столько горя перенести и не обратиться ко мне!
— Я боялась… — начала Прилежаева.
— Меня-то, меня-то боялась? — быстро перебила ее княгиня, качая своею седою головой.
— Боялась беспокоить вас.
— Да кого же вам и беспокоить, как не меня. Я должна быть матерью тех детей, которые воспитывались у меня.
— Я подавала вам просьбу…
— Когда?
— Неделю тому назад.
— Глафира, Глафира! — позвала княгиня.
— Я здесь! — отозвалась из гардеробной Глафира Васильевна.
— К нам опять письмо не дошло. Каково это тебе покажется?
— Что ж тут удивительного! — отозвалась Глафира Васильевна, гремя ключами.
— Она ничему не удивляется! — добродушно махнула рукой княгиня. — Как же вы, мой друг, послали просьбу, хорошо ли написали адрес?
— Я сама ее передала господину Воронову.
— Глафира, Глафира! — позвала княгиня. — Ты слышишь, она сама Воронову отдала просьбу. Это он опять позабыл передать.
— Ну да, позабыл! — Сердито отозвалась Глафира Васильевна и хлопнула дверцами шкапа.
— Сердится! — тихо проговорила княгиня.
— Он вам и никогда ни одной просьбы не передаст, — послышался голос Глафиры Васильевны.
— А я его выгоню, вот и все! — ответила княгиня.
— Вы выгоните! — с упреком отозвалась Глафира Васильевна.
— Ну, теперь пойдет ворчать! — добродушно промолвила княгиня. — Ведь он мой крестовый брат, — обратилась она к молодой девушке. — Он пятьдесят лет нам служит. Сколько он тоже вынес на своем веку! — вздохнула старушка и задумалась.