Страница 2 из 3
Однако, отбросив личностные или «теоретические» придирки, следует отдать Стерлингу должное: это писатель богатый на выдумку, образованный, оригинальный и — редкая черта в мире американской фантастики — предпочитающий не работать на публику! (Другое дело, что он, как и его друзья, наследники панков «докибернетической эпохи», — общественное мнение «в упор не видит», эпатирует его, как хочет, и это само по себе несколько навязчиво...)
А теперь пусть сам расскажет о том, кто такие киберпанки.
Стерлинг называет себя «НФ-парнем» («Just a sci-finut»), поясняя, что его любовь к фантастике — надолго: «У меня нет намерения поэксплуатировать эту жилу немного, выбрать из нее все, что удастся, а затем переключиться на что-то другое — например, написать убогую историю о том, как папаша путался с собственной дочкой, и получить за это премию Пулитцера. Я бы писал фантастику даже «за спасибо», задаром... Мои мысли — это научная фантастика, моя вера — это научная фантастика, мои сны — это научная фантастика!»
Однако к собственному стилю и особым, стерлинговским (правильнее было бы сказать: «стерлинговски-гибсонским», ибо сегодня творчество этих двух друзей-единомышленников трудно разъять и рассматривать поодиночке!) темам молодого писателя привела... прежде всего неудовлетворенность той фантастикой, которая досталась в наследство от Старой Гвардии. То есть, свою «преданность» ее стягам он начал доказывать методом разрушения всего, что построили предшественники!
«Мне хотелось, чтобы эта литература по-прежнему оставалась полезной, чтобы продолжала делать то, что, уверен, она действительно в состоянии делать. Хотелось вышвырнуть вон все ее шибболеты (у звучного слова shibboleth в американском языке множество оттенков: «особенность произношения, манера одеваться, привычки, свойственные определенному кругу», «модное словечко, указывающее на принадлежность к нему же», «молодежный слэнг» или «блатная феня», «последний писк моды», в то же время — «устаревший предрассудок»... — Вл. Г.) и порядком пронафталиненные идеи — все эти «загадки атомной энергии», Законы Робототехники, космические капитаны с квадратными плечами, парни в антигравитационных доспехах и декламирующие стихи дельфины. Все это убого и писано для младенцев, никто уже в подобную муть сегодня не верит; это просто современный фольклор, ничего не дающий людям.
Большинство научной фантастики написано о научной фантастике. Традиция этой литературы стала все более и более отрываться от реально происходящих в обществе процессов. Мы живем в научно-фантастическом мире — но он ничего общего не имеет с тем, что был предсказан фантастами прошлого. Однако нынешние авторы предпочитают стыдливо отворачивать лица от окружающей их реальности, поскольку она слишком сложна и депрессивно действует на психику... Моя задача — внести в эту реальность хоть какую-то долю концептуального порядка, и для этого мне просто необходимо избавиться от ненужного багажа, накопившегося за долгие годы».
Вместе с тем, как следует из дальнейших «программных» высказываний Брюса Стерлинга, и так называемый «основной поток» (mainstream, говоря по-нашему, обычная, реалистическая литература), — его также категорически не устраивает. Наивно, отстало, депрессивно; если и обращаются к фантастике, стараясь хоть как-то угнаться за реальностью, то сплошь и рядом — открытие америк... «Я-то америк не открываю. Я все это барахло читал и продолжаю, несмотря ни на что, любить. Я вырос на этой литературе, она что-то значит для меня. Но я понял, что дальше она — не работает».
А, следовательно, для поддержания необходимой (но частично утерянной) связи, коммуникации между обществом и технологией, все больше формирующей это общество, — нужно изобретать какие-то новые формы.
Стерлинг и другие киберпанки нашли свою новизну, как ни странно, не в стиле, а в прямо противоположном; говоря старыми словами, в «идейном содержании», в политике!
«Мы окружены опасными технологическими новшествами и вынуждены трепетать, как тростинки на ветру. Необходимо каким-то образом сдерживать технологию, решить наконец, где, на каком этапе социальной эволюции мы сейчас находимся — и где бы пожелали человечеству остановиться. Кто же примет эти жизненно важные решения? Хотели бы переложить ответственность на банду мандаринов в белых лабораторных халатах? Я — нет... Фантастика может быть использована в качестве агит-пропаганды (agit-propaganda), это хорошая форма политической литературы. Фантастика должна нести весть».
Трудно не согласиться — нам, воспитанным на аналогичной идее. Но для среднего американского читателя, для которого книга — такое же , средство убить время в полете, как плейер или снотворное, подобные высказывания — это, того, чересчур... Впрочем, сам себя Брюс Стерлинг безоговорочно причисляет к радикалам — от мирно настроенных гуманистов, по его словам, он порядком устал...
В самое последнее время Стерлинг расписался, и с каждым новым романом его образ все более раздваивается — критик, «зав. агитпропом» продолжает выпускать в свет громкие инвективы против «старичков», а писатель — пишет себе свое...
Одну из своих последних книг — «Острова в сети» (1989) — Стерлинг определяет как «тип уэллсовского предупреждения, роман о политике в XXI веке» (видно, и старики на что-то еще годятся!). Это не утопия и не антиутопия, скорее — аккуратная экстраполяция тенденций, видимых уже сегодня. И вообще, на мой вкус, это очень неплохо написано (с чем «согласилось» и авторитетное жюри, присудившее Стерлингу престижную премию имени Кэмпбелла за прошлый год), — если только, как я уже предлагал, выкинуть из головы все, что по этому поводу вещал Министр Пропаганды!
Последняя же совместная работа Стерлинга и Гибсона, насколько можно судить по прессе, — это вообще пока самый амбициозный и любопытный их проект.
Роман назван так — «Дифференциальная машина», хотя, с корректировкой на сюжет, название можно перевести и как «Двигатель различия» (по аналогии с двигателем прогресса). Это еще одна «альтернативная история», которая отделилась от истории всем известной и пошла своим путем в конце прошлого столетия. Случилось это, когда английский изобретатель Чарлз Бэббидж, автор пионерского проекта «парового компьютера» (друзья-соавторы немедленно придумали для своего нового произведения термин «steam-punk novel» — «паропанковый роман»!), действительно преуспел в своем замысле и... построил машину! Как известно, в нашей — реальной истории он не пошел дальше чертежей и общих идей... Бэббидж сначала называл свой агрегат «дифференциальной машиной», позже сменил прилагательное на «аналитическую» — отсюда и название романа.
Что касается сюжета... Только представьте себе: викторианская Англия — в эпоху, информационных технологий!
Брюс Стерлинг любит серьезных авторов фантастики — таких как Олдисс, Баллард, Лем. («Отличным агит-пропагандистом был Уэллс...») Но, вероятно, сенсационным для наших читателей будет сообщение (оттого-то я и припас его на десерт), что главный идеолог американских киберпанков во многом берет пример с... советской литературы! Более того, с большим пиететом пишет о таких ее «непреходящих» чертах, как социальность, даже партийность!
Не знаю уж, насколько молодой киберпанк знает то, о чем судит, но для меня были откровением строчки из его интервью журналу «Локус». Не могу отказать себе в садистском удовольствии привести их здесь без комментариев, дабы читатель самостоятельно подумал над всем этим на досуге:
«Лучше всего понимали эту (политизированную — Вл. Г.) функцию литературы — русские. Они верят в то, что книги опасны, потому что сами относятся к книгам чрезвычайно серьезно. Для русских книги — это не стаканчик с кукурузными хлопьями, который можно, не доев, выбросить в ближайшую урну для мусора. В России поэты до сих пор могут декламировать свои стихи на переполненных стадионах, потому что убеждены, что слова опасны, идеи опасны и эти слова и идеи могут изменить мир. Мы уже перестали верить в это. Мы окружены болтовней и неразберихой, оттого нам трудно уверить себя, что наши слова могут дойти до кого-то. Я вовсе не хочу сказать, что мечтал бы оказаться в положении советского писателя. Это настоящее бремя — проходить идеологический тест на «правоверность» в их Союзе писателей... На самом деле их литература вовсе не так смертельно опасна; они этого не знали, потому что никогда не позволяли кому-либо сказать эту чертову правду: о том, что слова не опасны... А сейчас у них все переменилось, и началось подлинное кипение. И для писателей все стало действительно чертовски опасным... Если мы делаем настоящее дело, должно быть чертовски опасно».