Страница 59 из 64
Третью версию осторожно попыталась внедрить газета ДПЛС "Унита". Уже сам заголовок одной из ее статей — "Фальшивка из Москвы"[385] — локализовал происхождение подлога, а фраза: "В стенах РЦХИДНИ, бывшего ИМЛ, началась "операция Тольятти": здесь хранится оригинал документа, публикация которого всколыхнула всю Италию, и отсюда надо исходить, чтобы понять смысл политической кампании" — должна была прямо указать место изготовления фальшивки. Более того, в данном здесь образе директора РЦХИДНИ, растерянно мятущегося под резким напором честных и прямых вопросов корреспондента, цинично требующего деньги или технику за документы, легко просматривалось и одно из лиц, причастных к подлогу.
Поскольку в этой заметке прямо затрагивалась честь архива, мы решили действовать. В актовый зал архива было приглашено около 50 аккредитованных иностранных журналистов, и в течение почти трех часов нам пришлось объяснять все обстоятельства, связанные с появлением публикации.
Имеется машинописная расшифровка магнитофонной записи пресс-конференции[386]. Она говорит о том, что обе участвовавшие в ней стороны, пытаясь разобраться в истории с письмом Тольятти, так и не смогли постичь многие очень важные детали, остающиеся неясными и до сих пор. Корреспондентка "Известий" Э.М.Максимова в заметке о пресс-конференции расценила событие как следствие "архивного пиратства" со стороны Андреуччи[387]. Отчаявшись в своих попытках доказать прежде всего итальянским журналистам непричастность к подлогу РЦХИДНИ, автор книги был вынужден обратиться с просьбой прислать все итальянские публикации, связанные с письмом Тольятти, и даже предложил создать некую международную комиссию, которая смогла бы изучить все обстоятельства дела. Идея создания комиссии впоследствии умерла сама собой, поскольку очень быстро исчерпала себя злободневность темы. Что же касается материалов итальянской прессы, то любезная предупредительность итальянцев оказалась сверх всяких мыслимых ожиданий: уже в начале апреля архив имел абсолютно полную подборку прессы, которая, увы, лишь констатировала и интерпретировала на свой лад уже известные факты.
И все же ясность и искренность ответов на многочисленные вопросы журналистов помогли снять с РЦХИДНИ тень подозрений. Во всяком случае, третья версия умерла, не получив дальнейшего развития. Сейчас, по прошествии нескольких лет, когда стерлись из памяти многие детали, но зато прояснился общий план и ход событий, по-прежнему многое, в том числе главное — кто и как совершил подлог, остается неясным. И все-таки открывается больше простора для размышлений.
Еще раз крупным планом посмотрим на события. Первые публикации фальсифицированного текста письма Тольятти вызвали шок у итальянцев. По свидетельству итальянской прессы, даже друзья Андреуччи после этого заболели, перестали выходить на улицу, пересматривая свои взгляды на прошлое. Левым силам был нанесен мощнейший и неожиданный удар. Прошло несколько дней, прежде чем выяснилось, что текст письма искажен. Искажен в сторону усиления "негуманного" образа Тольятти, но не настолько, чтобы говорить о кардинальном изменении подлинных мыслей автора и его позиций в отношении судеб пленных соотечественников. Однако левые силы ловко использовали сам факт искажений и попытались извлечь максимум политических дивидентов от раны, нанесенной противниками выстрелом в их прошлое. Они начали активную кампанию разоблачения подлога, закрывая ею сам дух и идеи подлинного письма Тольятти.
Что оставалось делать в этой ситуации их противникам? Выстрел письмом был сделан, но враг быстро оправился и перешел в хорошем темпе в наступление. Нужно было отступать. Версия о техническом браке при копировании оригинала письма Тольятти и легкомыслии Андреуччи позволяла более или менее достойно выйти из сражения. Андреуччи был принесен в жертву вымученного отступления, профессор пошел (или был вынужден по каким-то причинам пойти) на самопожертвование. Политика, как свидетельствует письмо Тольятти, была грязным делом в прошлом. Судьба того же письма в наши дни убеждает лишний раз в том, что за десятилетия политика не стала чище и не утратила атрибутов изощренности. Слава историку, способному пусть через годы, но все же донести современникам и потомкам всю мерзость и бесчестность политических интриг.
Случай с письмом Тольятти, конечно же, не прибавил славы РЦХИДНИ. Впрочем, он скоро был стерт событиями более впечатляющими, связанными уже с внутриполитическими обстоятельствами. Разворачивался процесс в Конституционном суде по так называемому "делу КПСС". Президентская команда со всей серьезностью подошла к подготовке этого процесса. Идея о том, что партия являлась государственной и даже надгосударственной структурой, требовала историко-документального подтверждения, которое в изобилии имелось в архивах. Распоряжением Президента России была создана Специальная комиссия по архивам, в состав которой вошли представители МИД, МБ, МВД, других ведомств, в том числе и Росархива. На Росархив, который в комиссии представляли Р.Г.Пихоя и автор книги, была возложена задача организационного и документационного обеспечения деятельности Комиссии.
Возглавил комиссию один из тогдашних вице-премьеров М.Н.Полторанин, предложивший довольно жесткий режим работы по выявлению, рассекречиванию и копированию документов, а также весьма своеобразные критерии рассекречивания и процедуру доступа к рассекреченным материалам широкой общественности. Ни автор книги, ни Пихоя не были согласны во многом с тем, что предлагал делать Полторанин, но в то время в правительстве именно он курировал архивы, а, следовательно, мы были его прямыми подчиненными.
После того как рассекреченные секретные и совершенно секретные, а также особой важности архивные документы стали появляться на страницах печати, в стенах Росархива начал мелькать почти всегда нетрезвый бывший диссидент А.Буковский. Вел этот человек себя довольно высокомерно[388], однако именно он поставил перед Специальной комиссией задачу выявления и рассекречивания архивных материалов по истории инакомыслия в СССР.
Это была благородная и сравнительно с другими легко решаемая проблема. Нам открывалась изощренная и мерзкая картина преследования тех, кто в разные годы сумел найти силы и мужество, чтобы говорить правду о нашей истории и современности. Сотни документов были рассмотрены комиссией и стали достоянием общественности. Буковский был одним из первых читателей. Скоро он вооружился сканнером и в течение нескольких дней копировал рассекреченные материалы. 22 июля 1992 г. в комиссию была представлена очередная порция документов для рассекречивания, связанная в основном с так называемым "делом Синявского и Даниэля", известных советских литераторов середины 60-х годов, осужденных после того, как КГБ СССР установил, что один из них — Андрей Синявский — публиковал на Западе повести и рассказы под псевдонимом "Абрам Терц". Синявский был осужден на семь лет лагерей, отсидел большую часть срока, затем был помилован и уехал в Париж, где вместе со своей женой, известным литературоведом М.В.Розановой, основал журнал "Синтаксис".
Рассекречивание шло легко и спокойно, поскольку ни один из документов не содержал каких-либо признаков государственных секретов. Однако внимание автора книги привлек документ, подписанный председателем КГБ СССР Ю.В.Андроповым и датированный 26 февраля 1973 г., за номером 409-А. Андропов докладывал в ЦК КПСС о том, что КГБ СССР проводится работа "по оказанию положительного влияния на досрочно освобожденного из мест лишения свободы" Синявского. Принятыми мерами, сообщал Андропов, удалось скомпрометировать имя Синявского в глазах творческой интеллигенции, в том числе с помощью слухов о его связях с органами КГБ СССР, а через его жену "удалось в выгодном нам плане воздействовать на позиции отбывших наказание Даниэля и Гинзбурга, в результате чего они не предпринимают попыток активно участвовать в так называемом ""демократическом движении", уклоняются от контактов с группой Якира".
385
385 Там же.
386
386 Хранится в архиве автора и в РГАСПИ.
387
387 Максимова Э.М. Указ. соч.
388
388 Спустя несколько лет в своей книге Буковский попытался нарисовать своеобразный обобщенный портрет российского архивиста образца 1992–1993 гг. В его представлении это — жалкое детище советского строя, раб, привыкший подчиняться только силе, трусливый и жадный до денег, человек, который в мрачной архивной храмине, показывая свою значимость, стремится всячески унизить пользователя. "Великий гуманист", оплакивающий гибель 60 миллионов соотечественников, утомленный попытками получить доступ в российские архивы, вдруг с вожделенным наслаждением мечтает расстреливать архивистов группами. Замысел, достойный человека, который в послеавгустовской чахарде и эйфории смог увидеть среди архивистов России лишь типажи А.С.Грибоедова и М.Е.Салтыкова-Щедрина.