Обстановочка (сборник)

Один из них

Двухпудовые ботфорты,За спиной – мешок горбом,Ноги до крови натерты.За рекой – орудий гром… Наши серые когорты Исчезают за холмом.Я наборщик из Рязани,Беспокойный человек.Там, на рынке, против бани,Жил соперник, пекарь-грек: Обольстил модистку Таню, Погубил меня навек…Продал я пиджак и кольца,Всё равно ложиться в гроб!Зазвенели колокольцы,У ворот мелькнул сугроб… Записался в добровольцы И попал ко вшам в окоп.Исходил земные дали,Шинелёнка – как тряпье…Покурить бы хоть с печали,Да в кисете… Эх, житье! Пленным немцам на привале Под Варшавой роздал всё.Подсади, земляк, в повозку,Истомился, не дойти…Застучал приклад о доску,Сердце замерло в груди — Ветер рвет и гнет березку, Пыль кружится на пути.За оврагом перепалка:Пули елочки стригут…Целовала, как русалка,А теперь – терзайся тут! Хочешь водки? Пей, не жалко! Завтра всё равно убьют.Между 1914 и 1917

Привал

У походной кухни лентой —Разбитная солдатня.Отогнув подол брезента,Кашевар поит коня…В крышке гречневая каша,В котелке дымятся щи.Небо – синенькая чаша,Над лозой гудят хрущи.Сдунешь к краю лист лавровый,Круглый перец сплюнешь вбок,Откроишь ломоть здоровый,Ешь и смотришь на восток.Спать? Не клонит… Лучше к речке —Гимнастерку простирать.Солнце пышет, как из печки.За прудом темнеет гать.Желтых тел густая каша,Копошась, гудит в воде…Ротный шут, ефрейтор Яша,Рака прячет в бороде.А у рощицы тенистойСел четвертый взвод в кружок.Русской песней голосистойЗахлебнулся бережок.Солнце выше, песня лише:«Таракан мой, таракан!»А басы ворчат всё тише:«Заполз Дуне в сарафан…»Между 1914 и 1917

Письмо от сына

Хорунжий Львов принес листок,Измятый розовый клочок,И фыркнул: «Вот писака!» Среди листка кружок-пунктир, В кружке каракули: «Здесь мир», А по бокам: «Здесь драка».В кружке царила тишина:Сияло солнце и луна,Средь роз гуляли пары, А по бокам толпа чертей, Зигзаги огненных плетей И желтые пожары.Внизу, в полоске голубой:«Ты не ходи туда, где бой.Целую в глазки. Мишка». Вздохнул хорунжий, сплюнул вбок И спрятал бережно листок: «Шесть лет. Чудак, мальчишка!..»Между 1914 и 1917

В операционной

В коридоре длинный хвост носилок…Все глаза слились в тревожно-скорбный взгляд, —Там, за белой дверью, красный ад:Нож визжит по кости, как напилок, —Острый, жалкий и звериный крикВ сердце вдруг вонзается, как штык…За окном играет майский день.Хорошо б пожить на белом свете!Дома – поле, мать, жена и дети, —Всё темней на бледных лицах тень.А там, за дверью, костлявый хирург,Забрызганный кровью, словно пятнистой вуалью,Засучив рукава,Взрезает острою стальюЗловонное мясо…Осколки костейДико и странно наружу торчат,Словно кричатОт боли.У сестры дрожит подбородок,Чад хлороформа – как сладкая водка;На столе неподвижно желтеетНесчастное тело.Пскови́ч-санитар отвернулся,Голую ногу зажав неумело,И смотрит, как пьяный, на шкап…На полу безобразно алеетСвежим отрезом бедро.Полное крови и гноя ведро…За стеклами даль зеленеет,Чета голубейВоркует и ходит бочком вдоль карниза.Варшавское небо – прозрачная риза —Всё голубей…Усталый хирургПодходит к окну, жадно дымит папироской,Вспоминает родной ПетербургИ хмуро трясет на лоб набежавшей прической:Каторжный труд!Как дрова, их сегодня несут,Несут и несут без конца…Между 1914 и 1917

Легенда

Это было на Пасху, на самом рассвете:Над окопами таял туман.Сквозь бойницы темнели колючие сети,И качался засохший бурьян.Воробьи распевали вдоль насыпи лихо.Жирным смрадом курился откос…Между нами и ими печально и тихоПроходил одинокий Христос.Но никто не узнал, не поверил виденью:С криком вскинулись стаи ворон,Злые пули дождем над святою мишеньюЗасвистали с обеих сторон…И растаял – исчез он над гранью оврага,Там, где солнечный плавился склон.Говорили одни: «Сумасшедший бродяга»,А другие: «Жидовский шпион»…Между 1914 и 1917