Страница 4 из 42
СЦЕНА 2
Кориолы. Сенат.
Входят Тулл Авфидий и сенаторы.
Итак, предполагаешь ты, Авфидий,
Что римлянам известны наши планы
И все, что мы ни делаем?
А ты?
Успели ль мы хоть раз решенье наше
В деянье претворить, пока о нем
Рим не пронюхал? Дня тому четыре
Пришло ко мне послание оттуда.
Оно гласит… Но где ж письмо?.. Да вот:
(Читает.)
"Войска собрались, но никто не знает,
Пошлют их на восток или на запад.
Хлеб дорог, чернь бунтует, и, по слухам,
Коминий, Марций, враг твой давний (в Риме
Его сильней, чем сам ты, ненавидят),
И римлянин отважнейший Тит Ларций
Поход подготовляют на кого-то,
Всего же вероятней — на тебя.
Будь начеку".
Что ж! Наше войско — в поле.
Не сомневались мы, что Рим отпор
Готов нам дать.
Сочли вы мудрым в тайне
Держать ваш план великий до того,
Как он созреет и наружу выйдет,
А Рим меж тем о нем уже проведал.
Наш замысел расстроен. Мы не сможем
Взять много городов без боя, римлян
Врасплох застав.
Авфидий благородный,
Спеши к войскам, прими их под начальство,
А нам доверь охрану Кориол.
Коль враг осадит город, на подмогу
Ты подоспеешь к нам, но полагаю,
Что не готовы римляне.
В противном
Уверен я. Уверен даже в большем:
Часть рати их уже идет сюда.
Отцы, прощайте. Если мне случится
Столкнуться с Каем Марцием, я буду —
Мы клятву дали в том — с ним драться насмерть.
Да сохранят тебя в сраженьях боги!
И вас, отцы!
Прощай!
Прощай!
Прощай!
Уходят.
Рим. Комната в доме Марция.
Входят Волумния и Виргилия, садятся на два низких табурета и шьют.
Прошу тебя, дочь моя, спой что-нибудь или будь повеселее. Если бы Марций был моим мужем, я больше радовалась бы его отсутствию, когда он уходит добывать себе славу, чем самым пылким объятиям на супружеском ложе. Еще когда он был хрупким ребенком и единственным плодом моего чрева, когда его отроческая красота пленяла все взоры, еще тогда, когда ни одна мать ни на час не отпустит сына от себя, даже если ее об этом целыми днями будут просить цари, я уже понимала, что такой человек, как он, создан для чести, что, не одушевясь стремлением стать знаменитым, он будет лишь картиной, украшающей стену; поэтому я охотно позволяла ему искать опасностей — и с ними славы. Я послала его на жестокую войну, и он вернулся с дубовым венком на голове. Поверь, дочь моя, я меньше ликовала, узнав, что родила мужчину, чем тогда, когда узнала, что он показал себя доблестным мужем.
А если бы он погиб на войне? Что тогда?
Тогда сына заменила бы мне его добрая слава, и в ней я обрела бы потомство. Скажу тебе правду: будь у меня двенадцать сыновей и люби я каждого из них столь же горячо, как нашего славного Марция, я легче бы смирилась с доблестной смертью одиннадцати за отечество, чем с трусливой праздностью двенадцатого.
Входит прислужница.
Вас желает видеть благородная Валерия.
(Волумнии)
Позволь мне удалиться.
Нет, оставайся здесь.
Мне кажется, я вижу, как твой муж
За волосы под грохот барабанов
Авфидия влачит и гонит вольсков,
Бегущих, словно дети от медведя,
И, топая ногой, кричит солдатам:
"Вперед, вы, трусы, что зачаты в страхе,
Хоть в Риме рождены!" — и кровь стирает
С чела рукой в броне, вперед шагая,
Как жнец, который не получит платы,
Не сняв весь хлеб.
Чело в крови? О боги!
Безумица, умолкни! Кровь мужчины
Сверкает ярче золота трофеев.
Груди Гекубы, Гектора вскормившей,
Прекрасней лоб его, чья кровь пятнала
Мечи данайцев.
(Прислужнице.)
Выйди и скажи,
Что мы принять Валерию готовы.
Прислужница уходит.
Спаси, о небо, мужа моего
От страшного Авфидия.
Наш Марций
Его повалит и пятой раздавит.
Входят Валерия с прислужницей и привратником.
Добрый день, мои благородные друзья.
Милая Валерия!
Я рада видеть тебя.
Здоровы ли вы? Вы заняты по дому? Что это вы шьете? Право, прелестная вышивка. (Виргилии.) А как твой сынок?
Благодарю тебя, он здоров.
Его больше тянет глядеть на меч и слушать барабан, чем учиться.
Значит, весь в отца. Клянусь честью, чудесный мальчик. Нет, правда, я в среду с полчаса наблюдала за ним; он такой решительный! Он гонялся за золотой бабочкой: поймает, потом отпустит, и снова за ней; поймает и опять отпустит. А один раз упал и рассердился, — то ли из-за этого, то ли из-за чего другого, не знаю; но только стиснул зубы — вот так! — и разорвал бабочку. Ах, видели бы вы, как он ее рвал!