Страница 34 из 116
Едва бедарка укатила, Ванька окружили ребята:
— Ну как, получилось?
— Прорезало?
Он пересказал весь разговор с приёмщиками. Все остались довольны, хотя получилось не совсем так, как хотелось бы: вместо этого барашка заберут у кого-то другого, собачатина пойдёт не на угощение коменданта и прочих высокопоставленных, а на «сашлык» Лёхе и его приятелям…
Под вечер, как это было уже не раз, Андрей с Мартой занесли Васятку, после чего балкой неспеша направились в конец хутора. Навестив мастерицу наматывать верёвку на кол, уселись под копешку, все ещё стоявшую с краю акациевой поросли.
Вчера по известной причине у Андрея не нашлось свободного времени, они не «встречались»; да и сегодня перебросились всего несколькими малозначащими фразами. Поэтому новостей накопилось множество.
По пути сюда он, похвалив и поблагодарив за помощь в спасении барашка, увлеченно рассказывал в подробностях об операции «Сашлык». Она слушала внимательно, иногда улыбалась, даже смеялась — в зависимости от излагаемых обстоятельств. Но при этом от Андрея не ускользнула перемена в её настроении — задумчивость, рассеянность, некая угнетённость. Заметив, что она и здесь уже в который раз украдкой вздохнула, он обеспокоился:
— Ты сёдни какая-то не такая… Не заболела, случайно? — Марта отрицательно крутнула головой. — Может, с девчонками не поладили?
— Ну что ты! нет…
— Но что-то же произошло? — Повернул её лицом к себе. — Посмотри мне в глаза. Теперь точно вижу: у тебя что-то на душе.
Высвободившись из ладоней, она склонилась к нему на грудь. — Боюсь даже говорить…
Не на шутку встревоженный, он замер в ожидании, что вот сейчас с её губ слетит некая ужасная новость. Но Марта, подняв на него глаза, спросила нерешительно: — Скажи, ты меня любишь?.
— Вот те на! Конешно! С самого первого дня.
— Почему ж до сих пор не сказал мне этого?
— Так ведь… ты ведь и так знаешь. И потом, я говорил…
— Это на ерике? Под водой: «Ихь либе дихь? «То не в счёт, я хочу услышать это по-русски.
— Пожалста: я тебя люблю. Очень! — Андрей обнял её, привлек и поцеловал в обе щёки.
— Не так… Поцелуй по-настоящему.
«По-настоящему» — значит, в губы. Такое «удовольствие» он уже однажды испытал. На свидании с Нюськой: она, помусолив, напустила ему в рот слюней, которые — не сплёвывать же у неё на глазах! — пришлось с отвращением проглотить… И он дал себе слово т а к вообще никогда не целоваться! Марта, конешно, не Нюська, но… мало ли чего взбрело ей в голову…
— Знаешь, что!.. Не дури, — отшатнулся от неё. — Что за блажь пришла тебе в голову!
— Значит, ты по-настоящему и не любишь… — На глаза её навернулись слёзы.
— Да люблю же! Очень люблю, чесно тебе говорю. Видя, что слова не помогают, Андрей прижал её к груди и принялся целовать в лоб, нос, бороду и обе щёки. Она не возражала, но и не отвечала взаимностью.
— Машка просится… — Освободилась от объятий. — Пойди отпусти, она уже знает дорогу домой.
Почувствовав свободу, коза, несмотря на брюхатость, вприпрыжку пустилась по стёжке наверх. Андрей сломил две веточки отгонять комаров (ещё не стемнело, как они припожаловали), сел рядом, прикрыл обоим ноги сеном.
— Так ты это боялась сказать? — вернулся к прерванному разговору, обняв и притянув её к себе.
— Я хотела сперва убедиться, что ты меня любишь. Потому что нашим встречам, Андрюшенька, приходит конец.
— Конец? Почему?. — В растерянности он повернул её к себе лицом: не шутит ли?
— Я вчера не успела… вернее, не решилась сказать, — вздохнула она. — Гулянку с шашлыками староста устроил по случаю награды здешнему представителю властей…
— А я сказал ребятам, что у него день рождения, — вставил Андрей.
— … за то, что он хорошо наладил работы по уборке урожая и поставкам с колхозных полей. Это мне мама сказала. Теперь его переводят в станицу с повышением то ли звания, то ли должности, и он забирает её с собой туда. Не подумай чего такого — просто как переводчицу.
— А вы с дедушкой?
— Мама сказала, что заберёт с собой и нас…
— А как же… как же теперь мы?
— Я, как узнала, весь вечер проплакала… Даже мама не смогла успокоить.
— Она знает, что ты меня любишь?
— У меня от неё секретов нет. Жалеет, что так получилось, но по-другому ей поступить нельзя.
— Да… Вот так новость… — Андрей помолчал в задумчивости, затем добавил: — Ну и что! Мне в центр ходить не привыкать. Разузнаю, где вы поселились, и буду приходить в гости. Не так часто, конешно…
— Пока не надоест… А потом отвыкнешь, найдёшь себе другую девочку — и всё…
— Напрасно ты так… — Он взял её ладошку и крепко сжал. — Кишки из меня вон, ежли я когда тебе изменю! Хочешь, поклянусь?
— Очень хочу!
— Слышишь, как стучит, — прижал он её ладошку к груди. — Этим вот любящим серцем клянусь, что ни через год, ни через сто лет ты мне не надоешь, не отвыкну и не полюблю другую! Поклянись и ты.
— И я клянусь… быть верной тебе и нашей любви до самой смерти! Она подставила лицо для поцелуя, но Андрей предупредил:
— Только не по-взрослому, ладно?
— Да ладно уж… — и взяла инициативу на себя.
Подтвердив словесные заверения такими вот действиями, посидели молча, слушая взволнованный стук сердец. Несмотря на предстоящую разлуку, оба чувствовали себя в эти минуты вполне счастливыми. И неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не всё то же комарьё, заставившее вспомнить о приготовленных веточках.
Вскоре услышали радостный визг, и Тобик ухитрился лизнуть сперва хозяйку, потом Андрея.
— Ты как нас нашёл? — удивился тот. — А ну брысь! Ляжь и не топчись по ногам.
— Пойдём уже отсюда, — предложила Марта. — Посидим на навесе, он уже свободен. Я вчера спала там напару с ним. Ветерок, ни одного комарика. Правда, долго не могла уснуть…
— А мы тебя вспоминали, не икалось? Наверно, когда добром поминают, тогда не икается. Хотел прийти, но пока откопали да дотащили зтого «барашка», пока сняли шкуру… Он, несмотря что больной, а жирный оказался и мясистый. И псиной почти не вонял. Идём, а то комарьё совсем обнаглело!
На навесе лежало старое ватное одеяло. При свете месяца было видно, что одна сторона его сшита из разноцветных лоскутков. Сложенного вдвое, его хватило для обоих впритирку, но в душе каждый находил, что это даже хорошо.
Едва они умостились, как скрипнула дверь.
— Тобик идём-ка со мной!
Мать отвела пса к будке, привязала, вернулась в сени и тут же вышла снова. Не одна.
— Сюда больше приходить не следует, — услышали они слегка приглушенный голос. — Где поселюсь, пока не знаю, но установить это вам трудностей не составит. Да, передайте…
Тут залаял Тобик, учуяв чужого, и ребята дальнейшего разговора не расслышали.
— Кто это? — спросил Андрей шёпотом.
— Наверное, связной партизанского подполья, — ответила она так же тихо.
Проводив гостя, Ольга Готлобовна отпустила пса снова и ушла в хату.
— Часто приходят? — теперь уже громче поинтересовался он.
— При мне второй случай.
— Знали б они, что мы с тобой здесь!
— Мама, возможно, догадывалась.
— Ещё мне знаешь, почему жаль, что вас не будет? Теперь, в случае чего, некому будет предупредить, как это было с зерном и барашком.
— Ничего не поделаешь… — вздохнула она. — Мама говорит, что теперь женщинам станет полегче — перестанут, что ни день, гонять на работы. Да и вам не надо будет возиться с малышами.
— У нас окромя них забот хватает. С огородами почти управились, теперь надо подумать о кормах для худобы, о топливе на зиму. Придется также всем подшефным выкопать ямы для картошки, упрятать её так, чтоб не нашли, если вздумают отобрать на прокорм «новых властей».
В отличие от Марты, всякий раз просившей «посидеть ещё немножко», Андрей свидания старался не затягивать дольше полуночи: «во всём надо знать меру». Но в этот раз они просидели, вернее — пролежали, почти до утра: ведь это последнее их ночное свидание здесь, на хуторе. Как будет дальше — неизвестно, но лучше — вряд ли…