Страница 28 из 116
— Не-ет, — протянула та удивлённо. — А кто?
— Ну… может, мне только показалось, — ушла от ответа. — Ты присмотрись-ка сама.
«Наблюдение» подружки — а, надо сказать, девочки сошлись легко и сразу же подружились — Клаву немало заинтриговало… Ей шёл тринадцатый год, а это, как известно, тот возраст, когда подобная новость не может не взволновать.
С нетерпением дождавшись, когда ребята, лихо перемахнув через ивовый шапоринский плетень, отгораживавший подворье от улицы, с весёлым гомоном вновь появились в «садике», она старалась разгадать загадку по их глазам. И абсолютно ничего не заметила. Андрей, улыбаясь, тут же подошёл к Марте и стал что-то увлеченно рассказывать. Борису Вера сразу же вручила два порожних ведра, и он отправился к колодцу за водой. Про Ванька она знала, что тот долго ещё будет помнить Варю — ему не до неё. Мишка? Ну уж нет! Несурьёзный, баламут и девчонок за людей не считает; к тому же моложе её. Это он, Патронка несчастная, дал ей кличку «Пушок» — за то, что зимой ходила в школу в белой пуховой шапочке — мохнатой, из козьего пуха, которую бабушка связала ей ко дню рождения. Остаётся Федя… Он, конечно, мальчик что надо. Долго возился с нею, помогая разобраться с задачками про бассейн и трубы, когда через одну вода наливается, а через другую — наоборот. Долго потому, что умышленно делала вид, будто никак не «врубится «. Ещё тогда она влюбилась в него по уши, только он ничего не заметил…
На следующий день своими безрезультатными наблюдениями она поделилась с Мартой.
— Ну, значит, мне просто показалось, — не раскрыла подружка тайны и в тот раз. — А тебе, вообще, кто-нибудь из ребят нравится, если не секрет? — поинтересовалась на всякий случай.
— Признаюсь тебе по секрету: ещё с прошлой зимы мне нравится Федя. Но разве ж я ему пара?.
— Почему ты думаешь, что он тебе не пара?
— Да не он, а я ему не пара: он такой умный. И к тому ж ещё поэт.
— Ты, по-моему, тоже неглупая и к тому же очень красивая девочка.
Так ответила Марта и решила испробовать тот же приём по отношению к нерешительному влюблённому: «под большим секретом» поделилась и с ним своими якобы наблюдениями.
На следующий день уже он внимательно посмотрел в глаза Клаве и даже попросил помочь донести мачневскую малышку Олю. Та согласилась охотно. И с того вечера ей не страшно было возвращаться домой через балку: у неё появился постоянный, очень обходительный и надежный провожатый.
Андрей загодя предупредил Марту, что с утра придут выкопать дедушкину картошку. Она осталась дома и к приходу ребят напекла пшеничных оладьев, а Деда приготовил большую миску душистого майского мёду (он держал два улья пчёл).
Последнее время внуковы друзья нечасто баловали старика своим вниманием, и он был искренне растроган, когда те, прибыв, крепко жали ему руку, проявляя прежнее доброжелательное отношение. Не разлюбили, пострелята, старого наставника! А что может быть лестнее и дороже, чем добрая память тех, кому не скупился он в своё время на дружбу и внимание.
С восторгом встретил старых знакомых и Тобик: пёс помнил приятелей былой своей хозяйки…
Копкой картошки занимался обычно Ванько. И сегодня он прихватил свою, особую, лопату: по ширине — с совковую подборку, откованную из стального лемеха на заказ элеваторским кузнецом Серафимычем. Неподъемную для других, он легко вгонял её под куст без нажатия стопой, и уже через несколько минут, ковыряя, словно бульдозер, обеспечил всех работой; клубни дружно застучали о ведра.
Борис, из уважения к помощнице своей «мегеры», которая не могла ею нахвалиться, держался возле Марты и всячески старался услужить: относил высыпать наполняемые ею вёдра, развлекал байками, на которые был непревзойдённый мастак.
— Слышь, Марток, не утруждала бы ты свои нежные лапки, — предложил он ей. — Займись чем-нито, а мы и без тебя управимся.
— Посмотри, — обиделась она, показывая ладошки, — какие ж они нежные? Видишь мозоли — вот и вот. Я не белоручка!
— Это я уже давно заметил, — согласился доброхот. — Беру свои слова назад. А хочешь, поделюсь жизненным опытом, как нужно управляться с домашним хозяйством. С этим у меня — будь спок!
— Поделись, — не стала та чураться чужого опыта. — Позаимствую, если он стоящий.
— Оченно дажеть стоющий! Можешь не сумлеваться.
— А я и не сум-ле-ваюсь.
Ей знакома уже была его манера «украшать» речь простонародными словечками (в обычном разговоре он ими не щеголял), и она догадывалась, что Борис хочет её посмешить, воспользовавшись подходящим случаем.
— Токо я не у виде лекции. Расскажу один пизот, случившийся — Мишка не даст сбрехать — у самом деле. Вот токо опорожню вёдра.
— Ну щас накидает, хуть эскиватором отгребай! — усмехнулся Миша. — Не стоко правды, скоко присочинит.
— Дело, значитца, було так, — начал, вернувшись, Борис. — Собрались однажды мои папаня с маманей в станицу за покупками. Было это давно, еще до войны… в конце, кажись, июня и под воскресенье. Ну, даёт мне маманя с вечера наказ. Ты ж, говорит, сыночек, смотри тут: мы возвернёмся где-то аж после обеда, оставляем хозяйство на тебя — чтоб был полный порядок. Долго не спи, а как встанешь, первым делом выпусти квочку с цыплятами, посыпь им пшена и налей в сковородку воды. Да почаще потом поглядывай, не нашкодила бы шулика. Коршун, значит. Хрюшка заскургычет — наложи ей в корыто жратвы, ведро будет возле сажа. И ещё, сынок, вот что: в сенцах на скрыне макитра с тестом, придём — буду хлеб печъ. Так ты поглядывай и на неё: станет лезть наружу — потолкай качалкой, опара и осядет. И последнее: там же стоит махотка с топлёной сметаной — постарайся сколотить масло. Ну и, конешно, жди гостинцев — пряников и конфет.
Ванько, пропахав треть делянки, воткнул лопату и тоже хотел переключиться на выборку клубней.
— С этим мы и без тебя справимся, — заметил ему Борис. — Ослобони лучше мешки, а то ссыпать некуда.
— Ой, они же тяжёлые, надо бы вдвоём, — обеспокоилась Марта.
— Ко-во? Плохо ты нашего Кульку знаешь! На него, верблюда, хуть три навали — не крякнет.
И действительно: к её удивлению, тот, позавязывав, подхватил по мешку на каждое плечо и легко понёс во двор.
— Слухай, чё было дальше, — вернулся он к прерванному рассказу. — Проснулся я, аж когда солнце через окно стало так припекать, что мне приснилось, наче сам Змей Горыныч мне в глаза огонь из ноздрей пуляет. Свинья не то чтоб скургычет, а орёть так, как ежели б ей в пятачок второе кольцо замастыривали. Аж Тузик из конуры подвывает — то ли с перепугу, то ли из солидарности. Схватился, выбегаю узнать, чё излучилось. Оказалось, хавронья всего-навсего жрать требует. Перебьешься, говорю, не околеешь; сперва цыплаков выпущу. А она, каналья, увидела меня — и пуще прежнего завизжала. Ладно, сам себе думаю, ублаготворю, а то аж в ушах лящит. А у ней в сажу, как всегда, дерьма выше копыт. Хотел из корыта вычистить, открыл дверку, а она, вражина, ка-ак сиганёт через него наружу, чуть меня не повалила. Бодай ты, говорю, сдохла! 3нал бы, что такая наглая, не стал бы и гигиену наводить!.. Ну, вытащил корыто из сажа, почистил, вывалил в него всё, что было в ведре, — жри, тварюка, хуть тресни, чтоб ты подавилась! А она, подлая, почавкала-почавкала, поковыряла — да как подденет рылом, корыто ажно вверх торомашками очутилось… Ах, вот ты как, ж-жупела вонючая! Ну, трескай вместях с мусором. Плюнул и пошёл выпускать квочу. Отодвинул заслонку (они ночевали под грубой), а оттуда — десятка два жёлтых шариков: шустрые такие, пищат с голодухи, ищут, чего бы схавать. Поймал одного, самого сим-патичненького, разглядываю, а эта дурёха мамаша решила, видно, что я хочу слопать её выродка живьём, — ка-ак сиганёть, как меня долбанёть!.. Хорошо, хуть не в глаз. Хотел, придурастую, ногой завдать, да промахнулся. Ну, посыпал им пшена — налетели, как цыганчата на орехи. Вертаюсь в сени, припоминаю: чтой-то мне ещё наказывали? Ах, да: самое приятное из занятий — сбить масло. Взял махотку, сел на доливку, зажал промеж колен, шурую сбивалкой да время от времени на язык пробую. Тебе не приходилось масла сбивать? Э, жаль: вкуснотища! Через каких-нибудь минут пять слышу — кричит моя квоча да так усердно, будто из неё перья дёргают. Выскочил, смотрю, а шулика величиной с орла, держит в когтях цыплёнка и норовит ещё одного сцапать; я к ней, а она — дёру, токо ее и видел. «Эх ты, задрипанная, — говорю мамаше, — со мной так храбрая, чуть глаз не выдрала, а тут сдрейфовала? Ну, я те устрою!» Принёс суровую нитку, её накрыл ведром, а семейство поместил в тазик; связал всех за лапки, сантиметров по двадцать друг от дружки, и опосля прикрепил к ноге воспитательницы. Вот так, говорю, — не будете шастать, где неположено! И тебе, убогая, хлопот будет меньше, здря токо на меня выступала…