Страница 108 из 116
Платье оказалось сарафаном, то есть без рукавов, что несколько нарушило план, предусматривавший «завязать сухаря».
— Может, на подоле? — спросил он совета у приятеля. — С примочкой…
— Материя красивая… Может, не будем жмакать? — пожалел Рудик. — Подразним немного и всё.
Миша согласился, и они стали ждать, пока хозяйка накупается.
Спустя полчаса звонкое девчоночье племя высыпало на берег. Одни, стуча зубами, сразу же стали одеваться; некоторые — прыгали на одной ножке, наклонив голову и пытаясь вылить попавшую в ухо воду. Кто-то из них заметил наблюдавших из-за кустика пацанов, визгом оповестил остальных; похватав одежду, стайка упорхнула одеваться на безопасное расстояние. Лишь одна купальщица растерянно озиралась, не найдя сарафана и не зная, что же делать.
— А она ничего, — заметил Рудик. — И на мордочку, и вобще… Кто такая, не знаешь?
Миша, мочаливший в зубах длинную травину, обильно чвиркнул сквозь верхние резцы, ответил безразлично:
— Не нахожу ничего особенного… А вижу впервой. Отдадим, что ли?
— Дай-ка я сам… Нужно познакомиться.
Поднялись и, ухмыляясь, стали приближаться. Незнакомка хотела было убежать к уже одетым подружкам, но, узнав свой сарафан, осталась.
Подойдя ближе, Миша вряд ли изменил свою оценку, тогда как Рудик, уже начинавший «замечать» девочек, нашёл, что сблизка незнакомая и впрямь симпатяшка: стройная, светловолосая, голубоглазая, с «мордочкой», от которой не оторвать взгляда. Ровесница, прикрыв ладошками довольно крупные луковицы грудей, смотрела на него без страха, но осуждающе и с презрением.
— Не твой, случайно? У кутёнка отняли. — Он встряхнул сарафан, повертел, как бы давая возможность опознать. В то же время бесцеремонно, если не сказать — внаглую, изучал хозяйку, отчего миловидное личико её стало пунцовым.
— За дурочку принимаешь!.. Отдай сейчас же, бессовестный!
Не просьба — требование. Гордая, подумал Рудик. И стыдливая. Нашенская не стала бы краснеть да прикрываться — давно бы выхватила и удрала.
— Пожалста! — Он подошёл вплотную, протянул сарафан. Когда же та попыталась схватить, отдёрнул руку.
От Миши не ускользнула поспешность, с какой она тут же снова прикрыла ладонью оттопыренный коричневый сосец. Когда же Рудик предложил всерьёз, поднеся одёжку к самому носу, а она потребовала положить и обоим исчезнуть, это его задело, и он сказал:
— Под-думаешь, цаца какая, воще!.. — И добавил презрително: — Больно нужно нам смотреть на твоё вымя…
У жертвы от обиды и унижения повлажнели глаза.
— Не обращай на него внимания, он вобще грубиян! — Сказав так, посоветовал сочувственно: — Я выполню твой приказ в точности, но за это ты скажешь, как тебя звать. Идёт?
В ответ — косяк, полный презрения.
— Не скажешь, как звать, — потопаешь домой в одних трусах! — припугнул «грубиян». — Идём, повесим на вербу и нехай достаёт, воще, как хочет.
— Я скажу… — пошла на уступки девчонка, испугавшись.
— Ну так бери! — Рудик вернулся и положил сарафан к её ногам. — Или скажи имя и мы исчезнем.
— Помоги надеть…
— Пожалста! — Рудик накинул его на голову, подержал, пока просунет руки наружу.
И тут случилось то, чего он никак не ожидал. Едва продев руки, незнакомка с размаху влепила ему оглушительную пощёчину и кинулась наутёк.
— Ог-го! — подойдя, присмотрелся Мишка. — Всю пятерню видать…
Рудик оторопело смотрел, как удирает девчачья ватажка.
— Ну, с… синеглазка, погоди у меня!.. — погрозил кулаком вслед. — Это тебе даром не пройдёт!
— Давай догоним, воще, и наклепаем как следует!
— Чёрта с два их теперь догонишь… Говоришь, пятерню видать?
— Вся щека аж красная… Так тебе и надо, воще! Жаль, что сапатку не расквасила у всех на виду.
— Ты чё это? — удивился Рудик раздражению приятеля-соседа.
— А то! Что дался опозорить на виду у шмакадявок!..
Пострадавший не нашёлся с ответом, и они понуро побрели на свою лёжку.
— Ничего, мы ещё на ней отыграемся! — повторился Рудик, придумав, очевидно, достойную кару.
— Надо было отхлестать сразу. А через полмесяца — это будет не возмездие, а простое фулиганство.
— Почему — «через полмесяца»?
— Дура она, что ли, попадаться тебе раньше!
— Заставить прилюдно извиниться — не имеет значения, неделей раньше или позже, — оправдывался «оскорбленный», в душе соглашаясь, что дал-таки маху.
— Посмотрим, как это у тебя получится, — с сомнением отозвался Миша, снимая трусы. — Идём прыгнем ещё парочку раз да надо домой, я обещал долго не задерживаться.
Купание вернуло его в равновесие, и о случившемся он больше не вспоминал. Что же до Рудика, то душевно он был не в себе весь остаток дня. А потом ещё и ночью заснуть долго не мог.
Тут надо внести ясность: в мыслях его происходил сдвиг. Чувство оскорблённости и намерение сквитаться постепенно уступали место чему-то вроде одобрения и даже некоторого восхищения находчивостью незнакомки. Находчивостью и решительностью. Надо быть очень смелой, чтобы рискнуть на отомщение таким вот оплеушным способом! Из просто симпатяшки она постепенно превратилась в очаровашку. Такой неотразимой мордашки, таких синих-пресиних глаз ему ещё видеть не доводилось. И никогда так не хотелось познакомиться с девчонкой, подружиться, просто поговорить…
Только вот каким образом? Она же его теперь презирает, боится, станет всячески избегать. И всё-таки нужно попытаться! Сходить с Мишкой к Клавке — она была в той компании, выведать, кто такая, откуда, к кому и надолго ли приехала и всё такое прочее. А там видно будет, что делать дальше. Словом, засыпал Рудик без всякого гнева на Синеглазку и с ещё неясной, но приятной надеждой в сердце.
Наутро заявился к соседу спозаранку. Они с Клавой учебный год отсидели за одной партой, и Мишке запросто будет найти с нею общий язык. При этом нужно будет прикинуться, будто они осознали свою вину и даже готовы, если надо, попросить у новенькой прощения за некультурную выходку.
— Клавка обязательно передаст разговор, новенькая перестанет нас бояться, — пояснил «идею» Рудик. — Снова придёт на ерик купаться — тут мы с нею и поквитаемся!
Миша, не подозревая, что приятель влюбился в новенькую по уши, что затеяно всё это отнюдь не ради мести, идею одобрил и охотно согласился помочь.
Клаву заметили издалека: она присматривала за гусятами, щипавшими спорыш около двора. Рудик спрятался, а Миша направился к ней один.
— Привет Пушок! — отвлек он её от чтения какой-то книжки. — От шулики цыплаков стережёшь? — кивнул в сторону гусят.
— Во-первых, у меня есть имя… И это вовсе не цыплята — тебе что, повылазило? — не очень любезно обозвалась она.
— Разве? А похожи, воще, на индюшат. Но это неважно. Я к тебе, воще, по делу: что это за шмак… за девочка была с вами на ерике?
— А зачем тебе? — насторожилась бывшая одноклассница-однопартница.
— Ну, это, как его… Мы хочем перед нею извиниться за вчерашнее. Токо не знаем ни как её звать, ни где живёт, ни кто, воще, такая.
— А ты не брешешь? — усомнилась Клава Пушок. — Дай честное пионерское, что это правда и что вы не будете её бить.
— Может, потребуешь ещё и землю есть для доказательства? Нечего из-за пустяков, воще…
— Ну, тогда и не скажу!
Миша поймал её за косу:
— Хочешь, чтоб наполовину укоротил? Мне недолго! — Он достал из кармана складник, зубами откинул лезвие.
— Пусти, дурак! — схватила за руку. — Всё равно не скажу! Отпусти косу, а то укушу…
Миша отпустил со словами:
— Да пошутил я, воще… А ты и поверила. Чес-слово бить не собираемся. Рудик давно уже отсердился.
— Ну, смотри! — погрозила Клава пальцем, после чего сообщила о своей новой подружке и соседке нужные ребятам сведения.
Он узнал, что звать новенькую Ира, живёт она у дедушки с бабушкой, потому что папа с мамой ушли на войну — они оба медики. И что если побьют её за вчерашнюю пощёчину, то тогда они оба пошляки и подлецы.