Бенефис Лиса

— Хорошо, — сказал Мартиньи. — Оставим Кубельваген здесь.

Он достал канистру с бензином и встал на подножку Рено, Галлахер вел машину по ухабистой дороге между двух высоких оград. Они выехали на кромку обрыва над маленькой долиной, узкое ущелье слева вело вниз к скалам и дальше к морю.

— Годится, — одобрил Мартиньи, постучав по крыше.

Галлахер остановил машину, вышел из нее и пошел к багажнику. Они вытащили тело Клейста и отнесли его в машину, усадив за руль. Галлахер оставил мотор работать. Когда он хлопнул дверью, убитый навалился на руль.

— Порядок? — спросил Галлахер, понизив голос.

— Одну минуту. — Мартиньи открыл канистру и облил бензином переднее сиденье и одежду убитого. — Порядок, теперь отпускайте.

Галлахер отпустил ручной тормоз, поставив передачу на нейтраль, и вывернул руль. Он начал толкать машину, и она сошла с дороги и двинулась по траве.

— Берегитесь! — предупредил его Мартиньи, зажег спичку и бросил ее в открытое окно со стороны пассажира.

На мгновенье ему подумалось, что спичка просто погасла, но, когда машина уже переваливалась через кромку обрыва, расцвело оранжевое и желтое пламя. Они повернулись и побежали по дороге к оставленной машине, а у них за спиной раздавался скрежет, а потом короткий взрыв.

Они добежали до Кубельвагена, и Мартиньи сказал:

— На всякий случай, спрячьтесь сзади.

Все складывалось слишком гладко, чтобы длиться долго. Не прошло и пяти минут после поворота с дороги от Корбие на Рут-дю-Сад, как Мартиньи увидел на обочине два мотоцикла военной полиции. Один из полицейских вышел на дорогу, освещенную лунным светом, и поднял руку. Мартиньи немедленно затормозил.

— Военная полиция, — предупредил он Галлахера. — Пригнитесь ниже.

Мартиньи открыл дверь и вышел из машины.

— В чем дело? — При виде его формы, полицейские вытянулись по струнке. Один из них продолжал держать в левой руке дымящуюся сигарету. — Аа, понятно, то, что можно назвать перекуром, — сказал Мартиньи.

— Штандартенфюрер, не знаю, что и сказать, — откликнулся курильщик.

— Лично я считаю, что самое лучшее, не говорить ничего. — Тон, которым произносились эти слова, был как-то особенно угрожающим. — Так что вы хотели?

— Ничего, штандартенфюрер. Просто нам нечасто приходится видеть транспорт в этих местах в такое время.

— Ну что ж, вы должным образом выполняете свои обязанности. — Мартиньи достал свои документы. — Вот мое удостоверение СД. Поторопитесь! — Он повысил голос, и он стал хриплым и неприятным.

Полицейский едва взглянул на удостоверение и трясущейся рукой протянул его Мартиньи.

— Все в порядке.

— Вот и хорошо. Тогда вы можете вернуться к своим обязанностям. — Мартиньи сел в машину. — Что касается курения, я бы посоветовал быть более осмотрительными.

Он уехал. Галлахер сказал приглушенно:

— Как вам удается звучать так убедительно по-нацистски?

— Практика, Шон, только практика. Много практики, — ответил Мартиньи и свернул на Ля-Рут-Оранж и двинулся к Ред-Хаусес.

Как только они подъехали к коттеджу, Сара открыла дверь.

— Все нормально?

— Да, — ответил ей Галлахер, входя за Мартиньи в дом. Мы столкнули машину с обрыва около Ля-Мой и позаботились, чтобы она загорелась.

— Это было необходимо? — спросила, вздрогнув, Элен и обхватила себя руками.

— Мы хотим, чтобы он был найден, — объяснил Мартиньи. — И если часовые на береговых укреплениях даже наполовину спят, они не могут не заметить пламени. С другой стороны, мы не хотим, чтобы он оказался в хорошем состоянии, поскольку тогда будет необходимо искать объяснение ножевой раны.

— Следует понимать, что у вас не возникло никаких проблем? — поинтересовался Келсоу.

— На обратном пути нас остановила военная полиция, — рассказал Галлахер. — Я спрятался, а Гарри продемонстрировал свои нацистские замашки. Нет проблем.

— Так что осталось только Гвидо поговорить с Савари, — подытожила Сара.

— Нет, — откликнулся Мартиньи. — На самом деле весь план существенно изменился.

Ответом было всеобщее изумление.

— Господи милостивый, что вы еще придумали? — спросил Галлахер.

Мартиньи закурил сигарету, встал спиной к огню и сказал спокойно:

— Вам лучше всем сесть, тогда я расскажу.

14

На следующий день в девять утра Галлахер поехал в Сент-Хелиер с двумя мешками картофеля в фургоне. На этот раз он не заглядывал на центральный рынок, а сразу отправился на базу снабжения армии, что располагалась в старом гараже на Уэсли-стрит. Первые грузовики с продуктами для армейских подразделений, находившихся в разных частях острова, выезжали обычно в восемь тридцать, что Галлахер и учитывал, планируя свой визит. Фельдфебель Клингер пребывал в своем стеклянном офисе и был занят завтраком. Колбаса, яйца, бекон, все очень по-английски. И кофе тоже настоящий, Галлахер ощутил это по запаху, когда поднимался по лестнице.

— Доброе утро, господин генерал. Что у вас есть сегодня для меня?

— Пара мешков картофеля, если вас это интересует. Взамен я взял бы любые консервы и кофе. — Он взял кусочек бекона с тарелки Клингера. — Как я вас ни увижу, вы всегда едите.

— А почему нет? В этой паршивой жизни это все, что мне осталось. Выпейте со мной кофе. — Клингер налил ему кофе. — Почему люди так глупы? До войны у меня был в Гамбурге хороший ресторан. У меня бывали все лучшие люди. Моя жена старается, как может, но на прошлой неделе он пострадал от бомбежки и никакой компенсации.

— То ли еще будет, Ганс, — сказал Галлахер. — Скоро они высадятся на пляжах, все эти томми и янки, и двинут на фатерлянд, а с другой стороны подходят русские. Вам повезет, если удастся сохранить дело. Эти рейхсмарки, которые вы копите, не будут стоить той бумаги, на которой они напечатаны.

Клингер прикрыл рот рукой.

— Перестаньте. От ваших разговоров с утра пораньше у меня будет несварение.

— Конечно, деньги вроде вот этой монеты никогда не утратят своей ценности. — Галлахер достал из кармана монету и положил на стол.

Клингер взял ее в руки и ахнул:

— Английский соверен.

— Точно. Золотой соверен.

Клингер попробовал монету на зуб.

— Настоящая.

— Разве я стал бы предлагать вам фальшивку? — Галлахер достал из кармана маленький полотняный мешочек и, дразня, покачал им из стороны в сторону.

Он положил мешочек на стол. Клингер высыпал из него монеты и стал прикасаться к ним пальцами.

— Ладно. Что вы хотите?

— Морскую форму. Военную морскую форму, — сказал Галлахер. — Как говорят наши американские друзья: ничего особенного. У вас их целые мешки здесь на складе.

— Невозможно, — сказал Клингер. — Абсолютно невозможно.

— Кроме того, нужны сапоги, штормовка и фуражка. Мы ставим пьесу в приходе Сент-Брелад. В ней есть очень хорошая роль для немецкого моряка. Он влюбился в девушку с Джерси, а ее родители…

— Чушь какая! — воскликнул Клингер. — Пьеса? Что за пьеса?

— Хорошо, — сказал Галлахер. — Если вас не интересует…

Он начал собирать монеты в мешочек, но Клингер придержал его руку.

— Вы знаете, господин генерал, военной полиции в Серебристом приливе будет очень интересно узнать, зачем вам немецкая форма.

— Не сомневаюсь, только мы им не скажем, так ведь? Я имею в виду, что вы ведь не хотите шума вокруг этого места, Ганс? Все это спиртное, сигареты и консервы в погребе. А еще и кофе, и шампанское.

— Хватит!

— Я понимаю, сейчас весна, — продолжал Галлахер безжалостно, — но в штрафном батальоне на русском фронте все же, я полагаю, обстановка для здоровья не полезная.

Угроза в голосе Галлахера звучала совершенно явно, и обещание было слишком ужасающим, чтобы даже думать об этом. Клингер чувствовал себя в ловушке и проклинал тот день, когда связался с ирландцем. Однако плакать теперь поздно. Лучше дать ему то, что он хочет, и надеяться на лучшее.