Страница 18 из 53
Володя недолго боролся с собой. Конечно, эти тетради, что дома в столе, не лишние. Во втором полугодии придется и ему, как другим, писать на газетах.
— Мария Максимовна, я принесу. У меня есть. На большой перемене сбегаю.
— Спасибо, Володя!
Сразу после звонка Володя побежал домой. Шесть минут туда, шесть — обратно. До звонка вполне успеет. Без завтрака останется, но это уж не такая беда: на ходу что-нибудь пожует.
Володя влетел через раскрытую дверь в коридор. Блестели чисто вымытые полы. Выбитые половики были аккуратно постланы в коридоре и в комнатах. Все дышало чистотой, свежестью, порядком: цветы в горшках и кадках, картины с протертыми рамами, кресла и диван под белыми чехлами, занавески на окнах. Вера Матвеевна прибрала уже в кухне. Светло-рыжие волосы были повязаны темной косынкой. На щеке пятно сажи.
— Володя, нельзя же так, — как запыхался! И наследил, наследил! Неужели забыла положить завтрак?
— Нет, не забыли. Мне тетради нужны, тетя Вера. А у вас сажа на лице.
Проговорив все это залпом и пошаркав для видимости ногами, Володя пролетел в кабинет. Здесь, конечно, Вера Матвеевна убрала в первую очередь. Зеленое сукно стола прикрыто вымытым настольным стеклом; протерты корешки книг; в самшитовом чурбачке с надписью «Сочи» веером стоят цветные карандаши.
Тетради лежали в верхних ящиках стола: десять штук в левом, десять в правом. Ящики переполнены; в них папки с гербариями, альбомы с коллекциями марок, различные очень важные винтики, гайки, — пришлось поэтому тетради разделить.
Володя выдвинул левый ящик. И здесь наведен порядок. Дно ящика устлано новым листом плотной синей бумаги. Он взял стопу тетрадей и вспомнил — эти нельзя: в одной из них черновик письма, а разбирать некогда.
Он положил тетради обратно и выдвинул правый ящик. Эти тетради можно. Ну, все! Теперь стрелой обратно. А все-таки здорово наследил…
— Володя, не беги же так! — кричит вслед Вера Матвеевна. — И непременно позавтракай!
— Хорошо-о, тетя Вера!
Он прибежал за две минуты до звонка. Позавтракать, ясное дело, не успел. Зато вовремя передал Марии Максимовне тетради.
И вот учительница держит в руках Володины тетради и еще десять своих. Все они в одинаковых светло-синих корочках, с одинаковыми серыми промокашками; в каждой двенадцать листиков. На обложке написано: «Новозыбковский бумкомбинат. 1941. 1 кв.» А теперь уже четвертый квартал, в Новозыбкове — фашисты, и бумкомбинат не работает.
Синие тетради разлетелись по партам: к Диме Пуртову и Вене Отмахову, к Ереме Любушкину и Феде Шамонину, к Нине Карякиной и Саше Коноплеву…
— Руки на парту. Тетради подпишете после. Слушайте.
Все готовы. В классе тихо.
Учительница раскрывает книжку. Пятиклассники любят слушать, как читает Мария Максимовна. Она читает негромко, голос звучит неровно, а слова произносит кругло, распевно.
Пятиклассники слушают и не догадываются, какие тревожные мысли донимают старую учительницу. Куда исчез Кайдалов? Говорят, его видели в шесть часов утра на разъезде с рюкзаком за спиной. Не сошел ли он с ума?
За окном ветер с гольцов кружит в воздухе осенние листья: прозрачно-желтые — тополиные и огненно-красные — осиновые. Словно желто-красный дождь падает из огромной синей чаши. Вот один листок шелестнул о стекло, прижался к нему, точно засматривает в класс, засветился на секунду — все прожилочки видать — и сорвался вниз… От сопок донесся паровозный свисток.
Дима и Веня, как по команде, повернули головы к окну. Мария Максимовна делает короткую паузу, и мальчики поворачивают лица к ней. Слушают.
А вертлявая Тамара Бобылкова — слушает ли она? Все время сдувает со своего платьица отсутствующие пылинки, что-то на себе поправляет: то фартучек разгладит, то бантики в косичках потрогает. Мария Максимовна отрывается от книги и секунду смотрит на Тамару. Та быстро кладет руки на парту, выпрямляется и застывает. Мария Максимовна не кричит, не сердится, не ругает. Взглянет или подойдет, будто невзначай, и руку на плечо положит, или тихо скажет, будто про себя. А то просто рядом постоит.
— Теперь надпишите тетради. И приступайте к работе.
Учительница ходит меж рядами, и, если задержится около чьей-нибудь парты, значит, надо искать ошибку. Но не заглядывай Марии Максимовне в глаза, не жди подсказки — сам, сам ищи.
Учительница смотрит на часы. И это не ускользает от школьников. Осталось десять минут. Второй раз посмотрит — останется три. Как-то раз Володя решил проверить — выпросил у отца часы. Мария Максимовна на свои часики посмотрит, Володя — на свои. Учительница снова взглянет, и он за нею. Точно: десять и три. И все равно, устное ли объяснение или контрольная. Десять и три.
Как второй раз посмотрит, можно вопросы задавать, а потом уроки на дом будут записывать; если письменная, дежурный начнет парты обходить и тетради собирать.
Вот и сейчас Лиза Родионова пошла по рядам. Растет кипа тетрадей у нее в руках. И те десять, в синей корочке, тоже слетаются обратно, к учительнице. Они уже не Володины. Но ему не жаль их…
А здорово он придумал насчет магнита!
14
Сеня Чугунок пришел в школу до звонка. Он разоделся: на нем синий костюм, шелковая сорочка, цветастый галстук, полуботинки с узким носком.
Елена Сергеевна, встретившая Чугунка в коридоре, неодобрительно взглянула на его волнообразно уложенные волосы, на баки, косо сходившие от висков к щекам.
— Ох, фасонистый какой! — сказала старая женщина. — Куда это ты, парень, вырядился?
— Да вот… Тоня просила зайти. — Выражение лица у Чугунка было в полном разладе с одеждой и прической: постное, натянутое. Впрочем, говорил он своим обычным, небрежно-игривым тоном. — Она где? Отфизкультурила?
— А, понимаю! — не отвечая на вопрос, сказала техничка. — В клуб собираетесь? Дело хорошее.
— Не в клуб, тетя Лена, — проговорил Чугунок. Он картинно выставил ногу, пригладил волосы. — На пионерский сбор я. Вожатым у вас буду.
— Ты — вожатый? Сеня Чугунок — вожатый? — Елена Сергеевна шагнула назад. Она заговорила с сердитой неторопливостью: — Или забыл, сколько нам нервов испортил? Ты седьмой когда закончил? Годков пять, а то шесть назад? А я до сих пор помню, как тебя в учительскую таскали! Уж очень ты, парень, охоч был на кино, на погулянки да на развлекательные дела! Почему дальше-то не пошел?
— Тетя Лена, — развел руками Чугунок, — я же в самостоятельность ударился. Разве плохо? Заработок свой… Вот и костюм завел, и баян, и гитару. А вы мне проборку делаете! Я как работаю? Я же на драге вовсю вкалываю, хоть дядю Яшу спросите, если не верите.
— Ну-ну, и спрошу, — помягче сказала Елена Сергеевна. — Обожди в учительской — звонить пойду. А косички свои подрежь — экая красота, подумаешь!
Тоня и Чугунок вошли в класс вместе. Володя подошел к старшей пионервожатой четким строевым шагом. Из воротника белой рубашки выступала длинная, худая шея. Галстук у Володи был такой яркий, что, казалось, по рубашке шли от него алые отсветы. Лицо у Володи сосредоточенное; светлые жидкие брови сдвинуты. Рука взлетает к голове. Рапорт отдан.
— С вами поговорит новый вожатый, — растягивая слова, сказала Антонина Дмитриевна. И, бросив на Сеню ободряющий взгляд, она вышла из класса.
Сеня поправил галстук, пригладил волосы, откашлялся.
— Вы меня знаете? — коротко спросил он.
— Знаем! Знаем! — раздались голоса. — Вы — Чугунок! Сеня!
— Правильно! Сеня — в воскресенье, Чугунок — каждый денек.
Школьники рассмеялись.
— А еще вас Самотягом зовут! — выкрикнула Лиза.
— Самотяг мой дед был. По пятнадцати пудов шутя подымал. А я только Самотяжек. Но тоже ничего, силенки есть. А еще что вы про меня знаете?
— А еще вы на баяне! — вдруг сказала Маша Хлуднева. — «Скакал казак через долину!» Ужасно красиво!
— Не только «Скакал казак…» — ответил Сеня. — И «Ермака» могу, и «Славное море». Хоть кого переиграю.