Страница 9 из 10
Вот мы приехали к этим людям, спрашиваем — ну как, вы счастливы, что опять все вместе? Они наперебой, чуть ли не хором, торопливо отвечают:
— Да-да-да, мы очень счастливы, спасибо нашей мудрой и справедливой власти! Спасибо нашему Раису (президенту по-арабски).
Я снова спрашиваю:
— А как вы относитесь к Раису?
И тут все эти люди, ни за что ни про что отсидевшие в тюрьме, а также все, кто находится в комнате, включая совсем маленьких детей, начинают громко кричать:
— Да здравствует Саддам, наш отец! Всю свою жизнь, всю свою кровь за тебя отдадим, наш Саддам!
Согласитесь, поверить сложно, чтобы эта семья действительно так относилась к Саддаму Хусейну, так его любила! Но такие и им подобные лозунги мы слышали на каждом шагу. Было известно, что как только президент Ирака неожиданно появлялся в каком-нибудь из районов Багдада, якобы для того, чтобы пообщаться напрямую с народом — он любил такие жесты, подражал Гаруну-аль-Рашиду, — все люди, кто его видел, начинали выкрикивать хвалу Саддаму, при этом приплясывая и аплодируя. Та самая атмосфера праздника, которую заметили российские наблюдатели во время референдума.
При этом, когда Саддаму на одном из межарабских форумов намекнули на создание в его стране культа личности, он со снисходительной улыбкой ответил:
— Не могу же я запрещать своему народу выражать свои чувства так, как ему этого хочется!
И вот на фоне всего этого народ начинают усиленно готовить к войне. Не столько материально, сколько морально — призывают отдать жизнь за родину и президента.
Сам же президент и его приближённые не устают заявлять о своей решимости отразить атаку США и их союзников. Буквально накануне начала военной операции — то есть фактически вторжения в Ирак сил западной коалиции — 18 марта 2003 года Саддам наотрез отказывается принять ультиматум президента США Джорджа Буша и покинуть страну, как ему предлагается.
Государственное телевидение Ирака показывает подробный сюжет о том, как Хусейн проводит совещание кабинета министров страны.
— Ирак не выбирает свой путь по приказам иностранцев и не меняет своего лидера по указке из Вашингтона, Лондона или Тель-Авива, но только по воле и желанию великого иракского народа, — говорится в закадровом тексте.
Ранее на выступление Джорджа Буша откликается сын Саддама, Удай, известный своими крайне агрессивными выпадами в адрес противников своего отца:
— Предложение оставить Ирак было сделано беспомощным человеком. Любая агрессия против Ирака заставит американцев пожалеть о своем трагическом решении. Американские жены и матери будут плакать реками крови, — заявил он.
В западных СМИ мелькнула цифра — сто тысяч добровольцев-ополченцев, вызвавшихся воевать с американцами. Но мы видели и слышали совсем другое и рассказывали об этом в своих репортажах жителям России. По официальным данным, которые озвучивал буквально за день до начала операции Наджи Сабри — министр иностранных дел Ирака, насчитывался миллион только ополченцев-добровольцев плюс пятьдесят тысяч шахидов — потенциальных смертников, которые готовы добровольно расстаться с жизнью, унося с собой в могилу врагов. Получалось пять дивизий одних только смертников, приехавших из всех арабских стран.
Можно было бы счесть это пропагандистским приёмом, если бы мы не видели реально национальную гвардию Саддама, тех же шахидов. Возможно, уровень их военной подготовки, как и многочисленных ополченцев-добровольцев, оставлял желать лучшего.
Но тем не менее мы видели тысячи фанатически настроенных людей, которые истошно кричали:
— За тебя, Саддам, свою жизнь, свою кровь отдадим за тебя!
Поэтому если бы меня спросили, допустим, через десять дней после начала войны — а она началась 20 марта 2003 года, — если американцы войдут в Багдад, будет ли это означать их полную победу и окончание военной операции? — я бы, скорее всего, ответил: нет, всё ещё впереди, за свою столицу иракцы будут яростно драться.
При этом мы все прекрасно понимали, что американцы рано или поздно додавят иракцев — в смысле иракскую армию. Слишком велика была разница между мощью вооружённых сил коалиции и иракскими военными. Чего стоило одно господство американцев и британцев в воздухе — оно было полным, подавляющим. Но всё же то, что произошло дальше, меня озадачило, если не сказать большего — потрясло. Война закончилась поразительно быстро — и мы увидели, как в Багдаде американскую армию встречают цветами и аплодисментами, ту самую армию, которая бомбила и разрушала дома иракцев.
Да, я согласен, может быть, не все были в восторге от режима Саддама Хусейна, это факт, хотя все были вынуждены такой восторг выражать. Но речь шла о тех самых святых для каждого человека понятиях, таких, как родина, своя земля, свой дом, своя семья, и так далее. И при этом встречать людей, которые бомбят вас на протяжении достаточно длительного времени вот так, как встречали американцев, — я этого для себя объяснить не мог.
Перо приравняли к штыку, журналистов — к мишеням
При этом мы, журналисты, не видели ни одного сгоревшего иракского танка, ни одного сбитого иракского самолёта — а ведь они были, пусть устаревшие, но были. Словно и не было никаких боёв. Кстати, многие мои коллеги заметили ещё одну странность — за всё время, что мы наблюдали за этой войной, не было показано ни одного боя, снятого со стороны иракцев, ни одной картинки с той стороны. Хотя там работали телеканалы «Аль-Джазира», «Абу-Даби» и другие. Вот такая странная получилась война — будто иракцы после долгой демонстрации своего боевого духа попросту сдались без боя. Багдад, кстати, действительно был взят почти без сопротивления.
Хотя сразу надо оговориться — журналисты, работавшие со стороны коалиции, говорили о другом. О том, что американцы и британцы испытали самый настоящий шок, когда встретили жуткое, отчаянное сопротивление со стороны иракцев. Они говорили, что арабы дерутся как бешеные псы и тому подобное. Расчёты на то, что, начав войну, они к вечеру же первого дня будут под Багдадом, никак не оправдались. Говорилось ещё многое о том, что главные иракские силы оказались сосредоточены вовсе не вокруг Багдада, а в других местах и американцев с британцами попросту обманули. Словом, картина складывалась более чем удивительная.
Раз уж мы заговорили о журналистах с той стороны — о тех, кто находился в Катаре, где был пресс-центр сил коалиции, то надо добавить: по признанию многих из них, они работали в условиях полной информационной блокады. Как известно, первый брифинг, который дал американский генерал Френкс, состоялся через два дня после начала операции. Это также было в Катаре, и журналистам объявили — вы допущены в «сердце операции». Можете снимать компьютеры, пульты, с помощью которых отправлялись ракеты, и так далее. А информации практически не было. И во время брифинга на большинство вопросов ответ был примерно таким — ничего пояснить не можем, мы по этому поводу некомпетентны.
При этом были другие журналисты — они находились на передовой вместе с солдатами американской армии, вместе с ними ели, спали, так же, как они, опасались газовой атаки со стороны войск Саддама и при первой тревоге надевали противогазы. Их также пугали слухи о возможном применении бактериологического оружия и тому подобное. Они передавали информацию, но надо учитывать, что эти журналисты фактически соединились в один сплав с солдатами коалиции, вместе с ними наступали на Багдад. Отсюда особенность их взгляда на события.
Точно так же и у нас, тех, кто сидел в Багдаде под обстрелами, было своё видение событий, мы поневоле воспринимали американцев как сторону, от которой исходит угроза, в том числе и для нас конкретно. Элементы информационной блокады ощущались и у нас — иракцы запрещали нам снимать свои военные объекты, эти места для прессы были полностью закрыты. Мы общались с шахидами — в сущности, не военными, а скорее полувоенными людьми, они выкрикивали лозунги, которые уже приходилось слышать и в Афганистане, и в Чечне.