Страница 9 из 28
Так оно и шло, пока Берни не согласилась поговорить с Хостином Пешлакаи, старшим братом матери и главой их рода. Берни даже обрадовалась возможности побеседовать с дядей. Она его очень уважала. Замечательный человек.
Да и денек выдался замечательный — над хребтом Карризо вздымались белые башни облачного замка, грозовые тучи клубились и над горами Чуска. Обычно, видя такие красоты, сулившие благословенный дождь, Берни принималась радостно напевать. Сегодня же, глядя на облака, она думала об опаленных засухой склонах, где паслись стада овец, принадлежавшие роду Высокий Дом, и о том, что сезон дождей запоздал и проку от него будет немного.
Можно было подумать, что причиной дурного настроения стали дотошные расспросы матери. Но дело даже не в них, а в том, что, вернувшись к пикапу, Берни обнаружила в голосовой почте мобильного телефона сообщение.
Звонил Джим Чи. Тон сержанта Чи был строго официальным.
— Берни, я не смогу приехать к тебе сегодня.
Затем последовало немногословное объяснение: Ковбой Дэши просит помочь его двоюродному брату, а для этого нужно съездить в Большой каньон, где ему, «возможно, придется провести день-другой».
Хорошо хоть не назвал меня «офицером Мануэлито», подумала Берни. Не ожидает ли ее и после замужества все та же знакомая роль подчиненной? Собственно говоря, мать спрашивала и об этом. Берни очень хотелось услышать в словах Джима хоть отдаленный намек на сожаление. И почему он не предложил ей поехать вместе с ним?
Возможно, Чи не помнит ее восторженного рассказа о давнем школьном походе по Большому каньону, куда они отправились как-то всем классом вместе с учителем естествознания. Можно списать все на забывчивость ее жениха. Но это означало бы, что Джим пропускает ее слова мимо ушей. А это ничуть не лучше. Быть может, даже и хуже.
Миновав Шипрок, Берни решила, что дядя может и подождать, и свернула на старое шоссе. Она проедется вдоль реки Сан-Хуан, посмотрит, не стоит ли машина Чи возле его дома — припаркованного на берегу жилого автофургона. Скорее всего, машины там не будет — рабочий день все-таки, — тогда, в отсутствие хозяина, она сможет без помех осмотреть его жилище.
Берни остановила пикап на том месте, где обычно стояла машина Чи, вышла. Автофургон был старый и довольно ветхий. Однако окна, отметила она, тщательно вымыты. Оси, на которые, когда придется переезжать, насадят колеса, бережно укутаны брезентом.
Берни обошла фургон, поднялась на сколоченную из досок веранду, пристроенную к домику со стороны реки, уселась в хозяйский шезлонг и огляделась.
Осень приглушила журчание реки Сан-Хуан до негромкого ропота. Земля истомилась жаждой в ожидании сезона дождей.
Что ж, может, недолго ждать осталось. Берни почувствовала, как привычный оптимизм возвращается к ней, сомнения уходят прочь. Она вспоминала улыбку Джима Чи, его доброе сердце, заставлявшее его подчас нарушать правила белого человека. Вспоминала его объятия, поцелуи.
Вот и тучи собираются на западе. А это всегда повод для оптимизма.
Джоанна Крейг старалась казаться невозмутимой. Ей во что бы то ни стало нужно было завоевать доверие низкорослого индейца, что сидел сейчас у окна и упорно разглядывал тыльную сторону своей ладони. Так что ей приходилось скрывать свое волнение.
А это было нелегко. Взять хотя бы эту комнату, обставленную в стиле пятидесятых. Старомодная помпезность этого гостиничного номера словно возвращала Джоанну в те времена, когда погиб ее отец. Заставила вспомнить все, что она узнала из газетных вырезок, найденных после смерти матери в ее шкафу.
Горестные рассказы, страшные фотографии искореженных обломков двух самолетов. Репортажи эти были такие подробные, что у нее создалось впечатление, будто она видела место катастрофы собственными глазами.
Билли Туве сидел, разглядывая свою ладонь, словно и не слышал только что произнесенных ею слов о богатстве, которое могут принести ему эти бриллианты. Похоже, богатство его не интересовало. Туве куда интереснее было поговорить о том, как тревожится его мать, как хорошо, что его двоюродный брат, помощник шерифа, пытается помочь ему.
— Мистер Туве, — сказала Джоанна, — мне кажется, я плохо объяснила вам, зачем я сюда приехала и почему внесла залог, благодаря которому вас выпустили из тюрьмы. Но я хочу вам сказать: я уверена в том, что вы не убивали того человека. И я хочу, чтобы в вашем случае справедливость восторжествовала. Но вы мне не доверяете, и я догадываюсь почему.
Билли Туве посмотрел на нее и слабо улыбнулся.
— Да нет, — сказал он. — Просто я знал совсем немного белых людей. И у каждого из них была какая-то цель.
— Не скрою, что и у меня тоже имеется цель. И я хочу рассказать вам о ней и попросить вас о помощи.
Похоже, Туве заинтересовался. Он кивнул.
— Бриллиант, который вам дал незнакомец в каньоне и в краже которого вас несправедливо обвинили, принадлежал моему отцу. Его звали Джон Кларк. Он летел в одном из самолетов, столкнувшихся много лет назад в небе над каньоном. Джон Кларк занимался бриллиантами. Он вез в Нью-Йорк наполненный этими камнями чемоданчик. Один из бриллиантов предназначался моей матери. Они собирались пожениться.
Туве обдумал услышанное.
— И что же?
— Отец погиб, — сказала Джоанна. — Бриллианта моя мама так и не увидела.
Туве молча смотрел на нее, размышляя.
— Ну так вот, — продолжала Джоанна. — Она была беременна, и вскоре должна была состояться свадьба. Однако после смерти отца семья его не пожелала иметь с ней ничего общего. И со мной тоже.
Джоанна умолкла. Почему все это должно интересовать Туве? Но ведь, похоже, интересует.
Он покачал головой.
— Неужели даже дедушка и бабушка?! Как плохо, — сказал он.
И вдруг Джоанна поняла, что ей действительно хочется рассказать этому простому человеку обо всем. В умственной отсталости его сомневаться не приходится. Но ведь и с ним обошлись дурно. И уж такие-то вещи он понимает.
— Да, — говорил между тем Туве. — Моя бабушка много чему меня научила. А дедушка научил ездить верхом, охотиться на кроликов. А когда я лежал в больнице, они меня навещали, оба. И всегда что-нибудь мне приносили.
Джоанна продолжила свой рассказ. О том, как мать, умирая, оставила ей письмо, в котором рассказала обо всем — и о своей любви к Джону Кларку, о назначенной свадьбе, о том, как после смерти Джона она побывала в роскошном особняке семейства Кларков. О том, как холодно ее встретили. И как никто не вышел попрощаться с ней, когда она уезжала.
— Никто не вышел попрощаться? — переспросил Туве.
Джоанна позвонила дежурному, попросила принести ленч в номер. И, ожидая, когда принесут еду, рассказала, что работала медсестрой, потом вышла замуж за ученого, а после смерти мужа приехала в Большой каньон, чтобы отыскать могилу отца.
— Я пошла на кладбище, созданное при Университете Аризоны для погибших в одном из тех самолетов, однако мой отец летел на другом, и его имени в списках не было. Тогда я обратилась в администрацию национального парка Большой каньон. Имена тех, кто летел на другом самолете, значились на монументе «Усыпальница веков», под которым похоронили неопознанные останки жертв катастрофы.
Джоанна примолкла, смахнула ладонью слезу. Она оплакивала отца, увидеть которого ей было не суждено. Или то, чего лишилась из-за его смерти.
— Извините, — сказала она. — В общем, один старожил рассказал мне, что искалеченные, обугленные останки собрали и захоронили в общей могиле. И еще он сказал, что кто-то видел оторванную руку, застрявшую в куче плавника над одним из порогов, и что к этой руке был прикреплен наручником какой-то ящичек, однако, прежде чем к руке удалось подобраться, ее унесло течением.
Она снова замолчала, внимательно посмотрела на Туве:
— Вы понимаете, к чему я все это говорю?
Туве ответил, хоть и не сразу:
— Нет.
— Человек, который дал вам бриллиант, должно быть, нашел ту руку с прикованным к ней ящичком.