Цена слова

Большего всего в детском доме хотелось жрать.

Я сидел вдали от всех за отдельным столом. Слухи разлетаются быстро. Шёпоток, слушок и вот весь детдом от мала до велика, знает и о вчерашней драке, и о ночном случае. Знают и молчат. Месть Аркашки страшна. Запугал, пуще смерти, старый сукин сын. По глазам детским видно. Даже Людки в столовке нет. Вряд ли горит желанием встретиться со мной на глазах у всех. Как раз две мелкие девчушки утащили со столовой в комнату тарелку каши, хлеб с маслом, стакан чая, да яблоко. Ей. Кому же ещё?

От мыслей отвлёк Паша. Вырос перед столом, ехидно скалясь. Всем видом напоминает мне шакала. Почему некоторых людей просто хочется избить за один вид?

— Рыжий, тебя Аркадий Петрович зовёт.

— Убрал улыбку, а то зубы растеряешь, — коротко бросил я и поднялся из-за стола. Резкий почти незаметный удар-тычок выбил из Паши дыхание. Я резко посадил его на свой стул отдышаться, шепча на ухо. — Для тебя я исключительно Игорь Данилович…

Прогулка до кабинета директора была не долгой. И столовка, и сам кабинет — на первом этаже. Вошёл без стука и, не здороваясь — буду я ему ещё здоровья желать — сел напротив.

— Как это понимать, Мирошников?! — Повысил голос Аркашка.

— Хрена ты орёшь, селезень? Яйца болят? Так это мы мигом. — Я поднялся и направился к нему, обходя широкий стол. — Где у тебя ножницы?

Аркашка растерял весь напор, голос изменился, стал тревожным и взволнованным:

— Не подходи! Сядь… — и добавил почти шёпотом. — Прошу тебя, сядь.

Я приблизился ближе, втирая костяшки пальцев в лысину старикану. Больно и доходчиво. Чтобы больше не думал на меня повышать голос.

— А дети тебя как просили? Аркадий Петрович, не надо! Не надо! Или называли тебя дядей Аркашей? А? Тут в детдоме есть вообще хоть один человек, кто тебя любит?

Я вдоволь зачесал лысину маньяку. Синяки на весь череп обеспечены. Или кепку оденет или придётся придумывать историю с падением кирпича или утюга. На само деле мне искренне хотелось ему что-нибудь сломать, но ярости, как вчера ночью, не было. Всё суд должен решать, всевидящая Фемида со странной повязкой на глазах. Вот только по глазам детей в столовке понял, что никто показаний не даст. Придётся брать весы богини правосудия в свои руки. Та всё равно не видит с этой самой повязкой. Только без крови. Надо что-нибудь придумать. Надо стать умнее.

Рыжий, думай. Думай!

Я вернулся на стул и вперился в Аркашку неумолимым взором. Тот охал, держась за голову, бубнил проклятья.

— Да какие ещё проклятья, Аркаша? Разве может быть что-то хуже, чем теперь? Чего звал-то? Говори или расстроюсь.

Директор выдвинул верхний ящик сбоку от себя. Я напрягся. Мало ли что он там достанет. Но тут же расслабился, допустил мысль, что если он достанет пистолет и пристрелит меня, это будет не таким уж плохим финалом. А его всё-таки посадят.

Но Аркашка достал лишь какие-то бумаги, придвинул ко мне поближе.

— И что это? — Безразлично спросил я, не прикасаясь к листкам.

— Бумаги на твою квартиру. — Аркашка изобразил лицо рецидивиста. Таинственно начал, сложив пальцы в замок. — Я вот что подумал. Тебе здесь жить ещё несколько лет. Ты мог бы за это время неплохо заработать. Не только ты… МЫ могли бы неплохо заработать. Квартиру можно сдавать внаём и с этого иметь неплохой заработок. Конечно, часть я возьму себе, но и ты в накладе не останешься. К тому же, я переведу тебя в лучшую комнату, посажу на усиленное питание. Как тебе? А от тебя требуется только переоформить кое-какие бумаги…

Такой «шпалы» он не получал никогда. Резко подскочив из-за стола, я припечатал по лысине такой шлепок пальцем, что Аркашка отлетел вместе со стулом, треснувшись затылком о шкаф за спиной.

— Я, по-твоему, совсем без мозгов? Ты хату у меня отобрать хочешь, а я по миру пойду? — Я медленно обошёл край стола, намереваясь задушить это существо, называемое человеком. — Или в общагу институтскую?

Зуб даю, что я не первая жертва.

— Нет, нет! Ты не так понял… Не так понял. — Запричитал Аркашка. — Я хочу лишь помочь тебе заработать. Да, заработать на дальнейшую жизнь.

Поднял и затряс его за воротник.

— И скольким ты так «помог», добродетель?

Снова захотелось треснуть этим лысым черепом о какую-нибудь батарею и покончить с этим раз и навсегда.

Заставил себя разжать пальцы.

Нельзя! Нельзя становиться таким, каким меня хочет сделать жизнь. Стать моральным уродом — последняя грань, за которую я не могу перейти.

Больше не глядя на это чудовище, я вышел из кабинета, хлопнув дверью так, как никто и никогда до меня.

Внутри всё бурлило. Мысли метались, как разогретые атомы. Добрался до подоконника на втором этаже, присел и погрузился в раздумья, силясь успокоиться и взять себя в руки.

Значит, Аркашка занимается не только педофилией. Ещё и на жизнь решил заработать. Квартиры сироток распродаёт, если таковые имеются. Что ж, даже не знаю, повезло ли мне иметь подобную. Не отстанет же! Старый, лысый динозавр теперь не успокоится, пока не добьётся подписания бумаг.

Так, что он может сделать? На что способен? Если и не удастся подговорить всех ребят сломать меня, то призовёт кого-нибудь со стороны. С квартирами в одиночку не работают. Наверняка, есть сообщники.

Перед глазами появилась мелкая девчонка, защебетала:

— Игорь, тебя Людка зовёт. Она в женском туалете на третьем этаже. Заходи, не бойся.

— Чего? Людка? В женском туалете?

— Ага.

Наградить, что ли, захотела? Нет уж, нет. Нет! Я не хочу быть даже отдалённо похожим на Аркашку. Никакой любви по туалетам и подсобным помещениям. Что за воспоминания должны остаться от первого раза?

— Занят я. — Ноги сами понесли на улицу. Через плечо бросил. — Пусть не ждёт… никогда.

Глава 6 — Старый мир -

На улицу! На улицу! К свежему воздуху. Прочь от этого безобразия. Даже видеть не хочу, как Людка начнёт раздеваться в сортире. И просящие глаза будут говорить лишь об одном: «Сделай это по-быстрому».

Господи, нет. Она мне ничего не должна. Здесь вообще никто никому ничего не должен! Ублюдочный директор ублюдочной системы, не менее ублюдочного конвейера сломленных душ!

Впору реветь, но слёз нет. В груди все заморожено абсолютным нулём, внутри только лёд.

— Стой! Ты куда собрался? — Преградила дорогу одна из воспитательниц.

Моложавая. Рано располневшая. Ей не было ещё и тридцати, но пара мясистых подбородков грозила приобрести ещё один.

— На прогулку. — Сухо обронил я.

— Кто разрешил?

— А кто запретит? — Взгляды встретились как скрещенные клинки. Я сделал выпад и победил одним ударом. — Ваш главный педофил? Или молчащие соучастницы? Знаешь, что за сокрытие преступлений бывает?

Она отшатнулась к стенке, лицо побледнело.

Ну и чёрт с ней! Её жизнь, её выбор. Цепляется за эту работу, словно тут свет клином сошёлся. И Аркашка, о, царь и бог, волен делать на своем рабочем месте всё, что пожелает. Начальство. Как же.

Лёгкие вдохнули горячий воздух раскалённого асфальта. Дышал часто и много, не останавливаясь и не оборачиваясь. Ушёл за территорию детдома, почти побежал. Хотелось сбежать куда угодно, жить на улице, лишь бы обратно не возвращаться.

Понимаю. Понимаю теперь детдомовских. Тех, кто собирается в ватаги, и идут за пределы рушить всё, что кажется отличительным от того места, куда возвращаются.

Отсюда пиво, водка, много курева. Если, конечно, удастся достать денег. Ведь достать денег для тех, кто не работает — всегда риск. И зона даёт следующие уроки жизни.

Детдомовцам просто некуда возвращаться. Человек, у которого есть надёжный тыл — спокоен и вразумителен. Человек без семьи и крова — агрессивен и… зряч. Он видит всё в своём естественном обличье. С первого взгляда. Таких, как они и… с некоторых пор я, сложно обмануть. Только я рождён и воспитан в семье, во мне заложены все нормы и понимания, а они впитывают их с криками и ударами жизни. Без альтернативы.

Конец ознакомительного фрагмента.