Ночная воровка

Надя фыркнула, а ему понравилось, как нежно порозовели ее щеки. Стасик ухмыльнулся.

— Я улетаю из Москвы «Люфтганзой» в Германию.

— В Германию?

— Да. У меня дела в Кельне с одним издательством, мы делаем в России некий проект. Я менеджер этого проекта, кроме всего прочего.

— А что ты должен будешь делать? — неожиданно для себя проявила любопытство Надя.

— Ты очень любознательная, соседка. Ты такая во всем? — Он улыбнулся, изучающе глядя в темные глаза. Она покраснела, но очень аккуратно, шея Нади не залилась краской, а только щеки. Ему не нравилось, когда у женщин краснеют уши и шея. — Давай встретимся, когда я вернусь, и я все тебе расскажу. А может быть, — он сделал паузу, желая разжечь любопытство девушки, — может быть, и тебе найдется работа в нашем проекте. Ты, наверное, как всякий студент, не прочь заработать, к примеру, сотню-другую дойче марок?

Сердце Нади подпрыгнуло к самому горлу. Да может ли такое быть? Работать вместе со Стасиком? И вообще — эта встреча реальность? Здесь, на даче, она была тысячу раз, и никогда ничего даже отдаленно похожего с ней не случалось, летняя жизнь текла медленно, так же медленно, как Земля вращается вокруг Солнца.

— А ты споешь мне на прощанье, Надя? — спросил Стасик, наклонившись и положив голову поверх штакетин. Он смотрел на нее с нарочитой мольбой, так обычно гипнотизируют взглядом своих хозяев добродушные лабрадоры, когда очень чего-то жаждут, а им не дают.

— Ну… если ты на самом деле хочешь. — Надя пожала плечами. — Я люблю петь. Итальянскую, русскую?

И, не дожидаясь ответа Стасика, Надя запела «У церкви стояла карета».

Голос у Нади был не сильный, но чистый и низкий. О таких голосах говорят, что они очень сексуальные, Стасик не стал бы спорить с точкой зрения специалистов по голосам. Он чувствовал, как желание нарастает, переполняет его, распирает, в джинсах стало так тесно, будто он надел чужие и на размер меньше, а песня длинная, Надя красивая, воздух пропитан ароматами лета — цветами, плодами, землей, всем очень живым и невероятно телесным. Стасику пришлось призвать на помощь всю волю, чтобы не перемахнуть через забор и не схватить, не повалить Надю на мягкую густую траву под роскошной яблоней и не взять сразу, не играя и не раздумывая ни о чем.

Но нет, не время, уверял он себя, он получит ее непременно, он это знает точно. Невинная юная девушка будет его, он станет ее первым мужчиной. Но чуть позже. Когда плоды созревают, они сами падают тебе в руки.

Надя умолкла, а Стасик покачал головой, потом с трудом проглотил слюну и сказал шутливо:

— Мне жаль старушку Бичевскую, она сама отправилась бы в утиль, если бы услышала, как ты поешь ее песню. Ты поешь лучше, это я говорю. Хочешь, устрою тебе гастроли?

— Нет, нет! — Надя замотала головой, волосы заплясали и заблестели на солнце. — Это любительское пение.

— А я бы сказал, это салонное пение. Тебе вообще пошло бы держать салон, как это было в прошлые века. У тебя собирались бы гости… Ты, дорогой мой историк, наверняка помнишь: для таких любительниц пения графья строили дворцы.

— И, между прочим, брали их в жены, — неожиданно для самой себя добавила Надя.

— Что ж, таких не грех и в жены взять.

Она засмеялась, а Стасик помахал рукой и, с трудом переставляя ноги, почел за благо отойти от забора подальше.

— До встречи! — крикнул он ей, оборачиваясь.

— Пока, — махнула в ответ Надя.

А как же он найдет ее и когда? — с внезапной печалью спросила она себя.

Он нашел ее. Это произошли ровно через десять невыносимо долгих дней, в каждый из которых Надя просто не знала, куда себя девать.

Она думала, как ей лучше поступить — уехать с дачи в Москву или остаться, как ему будет проще ее найти? Да, она мечтала о нем и днем и ночью, она ворочалась на жесткой кушетке, сминая любимую дачную простыню — по желтому полю голубые васильки, она прислушивалась к шагам за окном в тишине дачной ночи, но, увы — это не он. Потом Надя стала злиться на себя — ну с какой стати Стасик поедет на дачу, если он не появлялся здесь тысячу лет? Откуда ему знать, что она все еще здесь? Искать ее? А может, это просто были вежливые слова — для чего ему искать ее? На сколько же лет он ее старше?

Надя садилась в кровати и прижималась к стене затылком. Густые волосы не позволяли ощутить прохладу остывшего за ночь дерева. Так на сколько Стасик старше ее? На десять лет? На двенадцать? Потом ей стало не по себе, когда перед глазами проплыла эта дачная сцена — господи, ну просто какой-то октябренок, которого попросили спеть песенку, только не поставили на табуретку — рост подходящий у зрителя, потому и не попросили подняться повыше, Стасик и так ее прекрасно видел.

Да, он видел ее. Всю. Даже то, что она была без лифчика. В животе стало горячо, а дыхание перехватило. А ему понравилось то, что он увидел, сказала она себе откровенно.

Утром Надя решила уехать в Москву. Ведь Стасик сказал, что найдет ее, и если захочет, то и на самом деле найдет. А она, кажется, уже отдохнула. Хватит прохлаждаться. И в Москве все будет казаться иным, расстояние ставит на места еще и не такое.

Бабушка встретила ее с радостью, ей надоело одиночество, она быстро сварила кофе и стала расспрашивать, что и как зреет в саду.

— Я туда поеду, но позже, меня пригласили поработать. — Она подмигнула Наде.

Могла бы и не говорить, подумала Надя, она хорошо знала: если на седой челке красная бельевая прищепка — чтобы волосы не лезли в глаза, — значит, бабушка в рабочей форме. Надя не раз покупала ей заколки и очень красивые, но бабушка стояла на своем: они ей мешают работать, а прищепка нет. — Машинистка ушла в отпуск.

— Да кто сейчас на машинке печатает?

— Как кто? Я.

— Но везде есть компьютеры.

— Компьютер у них был один, и тот в отпуск ушел. Отправился в ремонтную мастерскую. Поэтому меня и пригласили. — Она с удовольствием развернула золотистую бумажку и вынула халву в шоколаде. — Заработаю и куплю нам с тобой разных сладостей.

— Слушай, бабуля, может быть, и у меня появится работа.

— Твоя работа — учеба, милочка. — Бабушка поджала подкрашенные губы, собрала их щепоточкой. — Еще год, и ты начнешь зарабатывать.

— Но ты знаешь, на даче…

И Надя рассказала бабушке о встрече со Стасиком. Конечно, без подробностей и чувств, только канву беседы, из которой и на самом деле можно было понять лишь одно: у парня проект, и ему могут понадобиться исполнители.

Бабушка допила чай.

— Стасик Рублев всегда был лихим парнишкой. Но подумать только — иконописная мастерская! — Она помолчала, словно пытаясь осознать, что это на самом деле такое и почему это могло произойти. Потом, видимо, не найдя точного ответа или, напротив, что-то твердо решив для себя, бабушка заговорила о другом: — Не знаю, сколько раз он женился, но два безусловно. — Она посмотрела на Надю и засмеялась. — А помнишь, как ты… Ой, не могу! — Она откинулась на спинку стула и захохотала так искренне, что Надя, еще не зная, о чем услышит, улыбнулась на всякий случай. — Однажды ты напялила на себя тюлевую накидушку, залезла на забор и запела во весь голос. А он тогда уже был подростком, лет пятнадцать ему точно исполнилось. И знаешь, что ты пела?

— Не-ет… — Надя похолодела.

— Ты пела, дорогуша, очень громко, и я бы сказала, нагло, одну и ту же фразу: «А я Стасика невеста!»

Надя вспыхнула, кажется, загорелось все тело, до самых корней волос, и вот сейчас у нее покраснели даже уши.

— Не может быть.

— Еще как может. Клянусь. Он ведь был прехорошенький парнишка. Белые волосики, голубые глазки, стройный такой. Он занимался плаванием и, кажется, был каким-то чемпионом. Не то Москвы, не то бассейна. Но соседи Рублевы… они… как бы тебе сказать, очень закрытые люди. А в те времена мы все жили нараспашку, душевно. Только от Рублевых ничего не дождешься, кроме сухого «здрасьте». Матушка у них отличалась суровым нравом. Но ее уже нет, царствие ей небесное. А все дети, трое сыновей, выросли и на даче давно не появляются. Самый младший, Мишутка, жил с отцом. Но Рублев-старший несколько лет назад скончался. Старенький. Так что дача давно пустует. Старший брат как-то наведался, сказал, мол, оставим пока как памятник семейному прошлому. Ты видела, у них там все травой поросло?