Страница 53 из 148
— Н-да. Так за всё мне следует благодарить нежить?
Молотов стушевался и замолчал.
— А мечи, смотрю, припрятал. Понравились?
— Да почему же? Просто так вышло…
— А чего ж не спишь? Совесть поди мучает?
Молотов огляделся по углам и шёпотом ответил:
— Мне сон вчерась был. Вещий… И страшный, аж жуть! Дело такое: стая ворон налетела и села на заборе вокруг моего дома. Пригляделся, а то и не забор вовсе. Мечи из земли торчат. Точь-в-точь, как твои… Я хотел было прогнать ворон, а некто во сне и говорит, что нельзя этого делать.
— Почему?
— Вороны, мол, прилетели охранять мою семью. Их прогонять никак нельзя.
— Некто? Кто именно?
— Не знаю… Кажется, женщина. Молодая… Помню, что рядом с ней была… собака… или ещё кто. Крупное животное.
— Рысь?
Ефим задумался, а потом продолжил:
— А за оградой — волки. Много волков. Такие свирепые, ободранные… С зубов кровь капает… Страшно. Я утром сходил в церквушку к Вере… Смирновой… Помолился Тенсесу, ей рассказал, а она говорит, что вороны всегда не к добру. Кровь прольётся… скоро…
— Мои мечи — Братья Вороны, — сообщил Молотову я. — Небось, не ведал?
— Что?..
Молотов побледнел. Тут дверь в светёлку распахнулась, и внутрь стремительно вошли двое: Лешук и ещё один высокий крепкий человек. Они стали в проходе, свирепо уставившись на меня.
— Так-с! — растянуто проговорил Лешук. — Вернулся?
— А ты не ждал, — усмехнулся я, подвешивая пояс с мечами.
Больше никаких разговоров не было. Громила за спиной Лешука бешено вытаращил глаза и прыгнул на меня.
Такой прыти я не ожидал. Его кулаки лихо пробежались по моим рёбрам, выбивая из нутра тяжёлый вздох.
Признаюсь честно, что впервые столкнулся с таким мастером кулачного боя. Бился он весьма искусно. Несколько секунд, и я отлетел к дальней стене, больно ударяясь затылком о брёвна. Молотов испугано попятился, вжимаясь в стену.
Я поднялся, сплёвывая на пол сгустки крови.
«Вот, кажется, и первая кровушка полилась», мелькнуло в голове, что-то вроде мрачной шутки.
Так драться мне ещё не приходилось. Да и глупо казаться крутым в том деле, в котором ты не мастер.
— А если так? — ухмыляясь, спросил я, вытаскивая сакс и фальшион.
Громила чуть попятился, а потом сделал глупость и бросился вперёд, видно рассчитывая выбить оружие из моих рук. Два движения и его тело глухо рухнуло на пол. К моему сапогу потянулась темная струйка крови.
Лешук от неожиданности даже открыл рот. Он как-то неуверенно потянулся к своему клинку, но я сделал несколько шагов, всаживая ему в живот фальшион.
— У всех бывает конец, — сказал я, уже обращаясь к Молотву. — У «волков» тоже…
Купец испугано смотрел на меня, всё ещё вжимаясь в стену.
— Где их лагерь?
— З-з-за… з-за-а… посёлком… с-севернее…
Он с большим трудом смог выдавить из себя слова.
— Знаешь, почему я тебя оставлю в живых?
— Н-нет… Почему?
Я усмехнулся и вышел вон, бросая напоследок: «Чаще ходи молись. А не то грехи к земле придавят»…
Накануне поздно вечером я наконец доплыл до пристани. Благо, что тут никого не было и мне удалось практически незамеченным добраться к матушкам Глазастикам.
Они несколько удивились, глядя на мою усталую фигуру.
— Ты где пропал? — начали спрашивать гибберлинги, но потом замолчали, ошарашенные увиденным.
На стол с глухим звуком опустился сундучок.
— Это… это…
— Оно самое. Ни о чём сейчас не спрашивайте и никому пока не говорите, что я вернулся в Гравстейн.
Матушки, кажется, меня не слушали, глядя на ларец. Первым решился дед. Он резко открыл крышку и охнул.
— Слава… слава…
Дальше они забормотали на своём языке.
— Молотов в посёлке? — спросил я, наскоро перекусывая копчёной колбасой и заедая её пресным хлебом. — Мне нужен тулуп или что-то в этом роде. Замёрз, как собака!
Гибберлинги пропустили мои слова мимо ушей, всё ещё не в силах поверить в то, что я вернул их святую книгу.
— Эй, вы меня слышите?
— О, Бор! Ты не представляешь, что сделал для нас!
— Представляю. А теперь внимательно слушайте, что я вам говорю. Люди Молотова — разбойники. Мятежники. Они связаны с тем бунтом в Орешке.
— Что? Не может быть!
— Я точно знаю! Прикажите, чтобы усилили охрану на воротах и стенах. Особенно этой ночью.
— Почему именно этой?
— Во имя Святого Арга! Не задавайте вопросов, а просто делайте.
Закончив есть, я схватил тулуп, шапку и вышел вон.
И вот теперь, разобравшись с Лешуком и выяснив, где лагерь наёмников, я тихо вышел из дома Молотова и направился в сторону Ухающего леса.
17
В небе висела холодная полная луна. Было светло, почти как днём. Я осторожно двигался вдоль отвесной серой скалы на север. Чёрные сосны отбрасывали длинные чёткие тени, глядя на которые мне в голову начинали заползать мысли о нежити.
Как мне повезло тогда в Черной Избе. Если бы не совет Стояны…
Где-то впереди периферийным зрением я отметил тусклый свет, похожий на свет от костра. Несколько мгновений понадобилось, чтобы я снова определил источник, и после этого чуть изменил свой курс, направляясь в лагерь наёмников.
Это тебе не с водяниками драться, — говорил сам себе. — Эти ребята поматёрей будут.
Тут в голову пришли слова Молотова про его вещий сон. Да, крови сейчас прольётся столько, что ой-ой-ой!
Ухающий лес прозвали так за то, что здесь обитали полярные совы. Гибберлинги приспособили их для передачи почты. Говорят, что они даже умудрялись отправлять этих птиц через астрал.
Конечно, в это было трудно поверить, но в последнее время, много сказок превращалось в быль. А с помощью колдовства и не такое можно было сделать.
Полчаса и я приблизился к источнику света.
Впереди, на большой поляне, огороженной с двух сторон отвесными скалами, виднелись несколько простеньких изб, подле которых горел один большой костёр. Возле него дежурили четверо людей.
Эти ребята выглядели достаточно бодро, и ждать, что они прилягут, или где-то присядут отдохнуть, не приходилось.
Я достал лук и стал осторожно натягивать тетиву.
Легкий порыв ветра донёс запах человеческого жилья. Сразу же подумалось, что там, в этих маленьких заснеженных избах, дремлют люди. А, может, о чём-то тихо переговариваются, вспоминают былые дела. Или своих родных. И они даже не думают, что многие, если не все, сейчас отправятся в чистилище…
От подобной самоуверенности, я даже внутренне ужаснулся. Никак не ожидал от себя, что порой могу быть таким чудовищем.
— Неужели тебе их не жаль? — вдруг спросил у самого себя, натягивающего тетиву и проверяющего её на прочность.
— Жалость — это первый враг справедливости. За всё надо платить! А считать это личной местью — глупо. (Сказано в пику Стояне.) Так уж получилось, что я лично оказался затронут в столь крупном деле, связанным с мятежниками.
— Хороший же ты выход придумал — всех убить. Без суда, без…
Я сердито цыкнул на самого себя.
Что за сопли? Как баба, прямо!
Тетива глухо тенькнула и я вытянул первую стрелу. Пальцы вдруг перестали слушаться. Их охватила какая-то нервная дрожь, хотя внешне я полностью сохранял спокойствие.
Прицелился, и тут же пришлось опустить руки.
Надо точно знать, чего я хочу, и что собираюсь сделать для этого. В противном случае не стоило и браться за дело.
Убийство — основная часть военного ремесла, и все кто в той или иной степени завязались с ним, этим ремеслом, понимают, либо должны это понимать. А следовательно — и соглашаться со всеми вытекающими последствиями. Аргумент, типа, убей врага, иначе он убьёт тебя — лишь оправдание, и, по моему мнению, очень слабое оправдание. Но оно помогает солдату выживать в трудных условиях войны.
Солдат выполняет свою работу: бьётся с врагом, чтобы защитить свою страну, свой мир, своих близких, товарища наконец… Да мало ли чего ещё! В любом случае, солдат должен уметь найти смысл собственных действий, обелить их в своих собственных глазах, и глазах окружающих. Я думаю, что при этом он чётко понимает, что противник перед ним — такое же обычное существо из мяса, костей, крови. Потому, ему приходиться сосуществовать как бы в двух разных «мирах»: один — это жизнь в обществе, с его моральным принципами и законами, а второй — сражение за это общество, но уже по иным правилам.