Страница 49 из 122
Мыстык насторожился:
— Газетами торгуешь?
Длинный усмехнулся:
— Статьи в газеты пишу…
— Выходит, в стамбульских газетах все статьи твои?
— Ну что ты, дорогой! В Стамбуле есть такая газета — «Голос кустарей и лавочников» называется. Там и печатают мои статьи. Ну а сейчас, в разгар предвыборной кампании, коллеги мне сказали: «Съезди в Анатолию, потом опишешь все, что видел». Вот я и решил убить сразу двух зайцев: и матери сделать приятное, и описать все, что увижу здесь и в других районах…
Кахведжи принес чай и, ставя перед Мыстыком стакан, сказал Длинному:
— Не знал я, что вы заказали чай для этого трепача, — не принес бы!
Мыстык расплылся в улыбке, словно ему сделали комплимент, и, кладя в стакан сахар, заметил:
— Думаешь, я обиделся за «трепача»? Нисколечко. Кстати, этот господин — газетчик из Стамбула. Смотри, такое про тебя напишет!
Кахведжи, смутно представлявший себе, что такое «газетчик из Стамбула», убирая пустой стакан Длинного, ответил:
— Пусть лучше он про тебя напишет. В самом деле, уважаемый, написали бы про него! Кто прочтет — в кино ходить не надо!
Плешивый Мыстык кисло улыбнулся, отхлебнул чаю и, сделав серьезное лицо, обратился к Длинному:
— Хорошо, что ты из Новой партии. Я теперь тоже в ней состою, хотя всю жизнь был беспартийным. Ты спросишь почему? Да потому, что лавочникам, кустарям и людям с профессией вроде моей просто невыгодно заниматься партийными делами. К примеру, я извозчик. Извозчик с того самого года, как Мустафа Кемаль-паша в Измире сбросил греков в море. Но не о том речь. Клиенты у меня самые разные. А после того, как я вступил в Новую партию, многие не желают садиться в мой фаэтон.
— То же самое творится и у нас в Стамбуле. Каждая партия имеет свою кофейню, даже собственного бакалейщика из числа своих членов…
— Совсем недавно… — таинственно, почти шепотом продолжал Мыстык, — тебе можно про это сказать, ты свой, — я внимательно присматривался к пассажирам. У подозрительных выспрашивал, кто да что. А для чего? Чтобы сообщить начальнику безопасности. Но как только вступил в Новую партию, сказал себе: баста! Нечего соваться в такие дела! И теперь начальник безопасности на меня сердит.
— За что?
— За то, что я перестал ему доносить. Ну и пусть! Что он может мне сделать?
— Ровным счетом ничего.
— Говоря по правде, я никогда не вступил бы в партию… — Мыстык отхлебнул чаю и вынул пачку сигарет: — Закуривай!
Они закурили.
— … но появился тут как-то один человек по имени Кудрет. Как и ты, приехал сюда. Сейчас его здесь нет, но аллах свидетель: важная птица! Рост завидный, вид солидный, о костюме и говорить нечего. Посмотрел бы ты на него, ну, прямо депутат или министр… Сел он тогда в мой фаэтон, и я сразу догадался — из Анкары, и сказал себе: «Ну, Мыстык, гляди в оба! Это тебе не какая-нибудь мелкая сошка. У кого, у кого, а у меня глаз наметанный!» Спросил я его: «Из Анкары, бей-эфенди, пожаловали?» — «Как ты догадался?» — отвечает. А я ему: «Чего тут догадываться?..» В то время губернатором у нас был взяточник, каких мало, хапуга и картежник. Зазовет в клуб фабрикантов и купцов и чуть не силой усадит играть в покер. Сам продуется — гроша не отдаст, а с другого три шкуры сдерет! Все на него жаловались. Вот я своим куцым умишком и пораскинул: не иначе как ревизор пожаловал из Анкары все хорошенько расследовать и доложить… Я к нему и так, и эдак, а он прикидывается, будто к этому делу не имеет никакого отношения. «Никакой я не ревизор, — говорит, — а самый что ни на есть обыкновенный гражданин». Кому, думаю, дорогуша, ты сказки рассказываешь? Не бывает у обыкновенных граждан, да еще из нашего города, такой холеной физиономии! Типичный ревизор! Да что там говорить. Я, брат, стреляный воробей. Меня вокруг пальца не обведешь! Немного погодя выяснилось, что он проинспектировал в городе все рестораны, гостиницы, банки и почтовые отделения.
Длинный, желая поддержать разговор, спросил:
— Значит, он действительно оказался ревизором?
— Конечно! И к тому же самым главным!
— А потом что было?
— Походил он здесь, поездил и вернулся в Анкару. А вскоре после этого убрали губернатора, вслед за ним — председателя уголовного суда… Знал бы ты, как все были довольны, особенно когда избавились от губернатора!
— Брал он взятки?
— Кто?
— Ревизор?
Мыстык едва не сказал: «Для того аллах и дал человеку рот, чтобы он ел!» — но воздержался. Ведь они с Кудрет-беем члены одной партии.
— Могу поклясться, не брал, — ответил он и поспешил добавить: — Чуть не забыл сказать тебе: в нашей партии Кудрет-бей теперь главная фигура.
— О аллах! — воскликнул Длинный, прикинувшись удивленным.
— Два-три месяца назад кто-то пустил слух, будто его задержали по доносу в каком-то стамбульском отеле, названия не помню. Доставили его сюда в наручниках и засадили в тюрьму. Народу собралось на станции, когда его привезли! Хотели забросать тухлыми яйцами, гнилыми помидорами, картошкой. Но Мыстыка не проведешь. Пораскинул я мозгами и решил, что власти могли пойти на хитрость, разыграть комедию с его арестом, чтобы испытать народ. Мысль эта засела у меня в голове. Спросишь почему? Да потому, что аллах наградил меня чутьем. Гляну на человека — и могу сказать, медведь он или волк. В общем, все случилось так, как я предсказывал, уважаемый. В тюрьму его засадили специально. Но мало этого. Аллах, да буду я его жертвой, послал Кудрет-бею сон. В тюрьме и по сей день сидит один ходжа по имени Акязылы. Так вот, привиделось Кудрет-бею во сне, будто попали они с этим ходжой в какое-то место, где все кругом зеленое. Не то Хиджаз[61] это был, не то Египет. Ходжа привел Кудрет-бея к стопам всемогущего аллаха. Всемогущий нахмурился и приказал: «Твори намаз сам и других к этому призывай!» И еще аллах сказал: «Вступай в Новую партию, следуй по указанному мною пути и ничего не страшись. Тогда поставлю тебя во главе…» Веришь, эфенди, грозного ревизора будто подменили, совсем другим стал. Ну а ходжа этот живет теперь в тюрьме, как лорд. Купается в деньгах. Да, нынче этот молодчик — тьфу ты! — Кудрет-бей, совершает все пять намазов, спиртного в рот не берет, а с теми, кто пьет, даже разговаривать не желает…
Плешивый Мыстык быстро управился с чаем, поставил пустой стакан на блюдечко и возбужденно продолжал:
— Привезли его недавно в суд. Никто не знал об этом, я один. А как узнал? Сон видел. После уже всем в городе рассказал. Народу набежало видимо-невидимо! Только он появился в зале, судей в дрожь бросило. Еще бы! Ведь он — любимый раб всемогущего аллаха! Холеность — анкарская. А тут еще бог сил ему прибавил. «В чем дело?! — спрашивает он судей. — Зачем я вам понадобился?» Судьи — тыр-пыр… А он им: «Я требую, чтобы меня немедленно освободили, не то пеняйте на себя!»
— Освободили?
— В тот же час.
— Любопытно! Хотелось бы мне повидать такого незаурядного человека!
— Сейчас не удастся.
— Почему?
— Он, говорят, уехал к своей жене в усадьбу, но вскоре прошел слух, будто он разъезжает по деревням и городишкам.
— С какой целью?
— Речи говорит. Да еще какие! Сколько лет я здесь извозчиком, а ничего подобного не слышал! Его устами глаголет сам аллах. Разве услышишь такое от раба божьего? Вступил он в нашу партию, и народ повалил в нее валом, тысячи, десятки тысяч. И в волостях такое же творится.
— Жена его, говоришь, из богатых?
— Угу! Куда ни ступишь — везде ее земля!
— А разве в Анкаре у него не было жены?
— Чего не знаю, того не знаю. Могу только повторить, что от людей слыхал. Говорят, теперешняя с первого взгляда в него втюрилась и заявила: или он, или никого не надо!
— Вдову взял или девушку?
— Вдову. Но хороша собой! Красавица! Не тот он человек, чтобы жениться на бедной или некрасивой. Первый ее муж был ей достойной парой: тоже богатый и красивый. Погиб он, на мотоцикле в пропасть упал. На все божья воля, дорогой эфенди! Сам посуди. Выходит женщина за богача, очень скоро остается вдовой, по уши влюбляется в Кудрет-бея, выходит за него замуж и отдает в его руки все свое богатство. А этот самый Кудрет вступает в партию аллаха, то есть в нашу партию, и призывает народ чтить святую веру и молиться. Говорят, что ходжа Акязылы в тюрьме всех уверяет, будто Кудрет-бей и есть тот самый махди[62], который должен явиться перед концом света…
61
Район Аравийского полуострова, где расположены города Мекка и Медина, считающиеся у мусульман священными.
62
Махди — мессия (спаситель) — по представлениям мусульман явится на землю, чтобы восстановить справедливость и веру.