Страница 14 из 28
Девочка подняла на него глаза:
— Папа, ты уедешь в Америку или останешься с нами?
Ронни смутился и ощутил, как защемило в груди. Наивный вопрос ребенка вызвал в душе смятение.
Марина пришла ему на помощь.
— Не задавай глупых вопросов, — одернула она дочь. — Конечно, уедет. У него там много работы.
— Скорей бы пойти в школу и выучить английский язык, тогда и меня возьмут в Америку…
— Не разговаривай во время еды!
— А правда, это был бы неплохой вариант, — сказал Ронни по-английски.
— Что ты имеешь в виду? — также по-английски спросила Марина.
— Девочка жила бы у нас… — Он запнулся. — То есть — у нас с Бетси. Я готов отпускать Настю в Москву два-три раза в год… Но и ты не останешься в накладе. Пять миллионов долларов — вполне приличная сумма!
Марина, усмехнувшись, покачала головой.
— Тебе, как видно, неплохо платят, коли ты разбрасываешься такими деньгами…
— Ты сможешь купить вполне приличный дом в окрестностях Лос-Анджелеса, будешь приезжать к нам или забирать девочку к себе на целый день. Условия мы оговорим позднее, главное — твое согласие.
— Дочь останется со мной, и никаких денег мне не надо.
Воспользовавшись паузой в их разговоре, Настя воскликнула:
— А мы с мамой в зоопарк идем! Пойдешь с нами?
Отказ Марины отдать ему дочку вверг Сэндза в глубокое уныние. Он даже пропустил Настины слова мимо ушей.
— Что? — оглянулся он на девочку. — Куда пойти?
— В зоопарк! Ты пойдешь с нами?
— Папа занят! — Марина строго посмотрела на дочь.
— Нет, почему же, — запротестовал Ронни. — Сегодня я как раз свободен!
Перспектива провести весь день с дочкой показалась ему очень заманчивой. Когда-то еще представится такой случай? Оставалось уговорить Марину. Она явно была против их прогулки.
— Но это прекрасная мысль — провести день втроем, — сказал он. — В зоопарк и обратно я доставлю вас на своей машине. Она стоит внизу.
— Мы пойдем смотреть обезьян? — прибавила Настя, тоже глядя на мать.
— Ешь! — оборвала ее Марина. — Вот когда тарелка будет чистая, тогда и поговорим про зоопарк!
— Слышала, что сказала мама? — полушутя-полусерьезно спросил девочку Ронни. — Если не доешь кашу, то мы не поедем в зоопарк.
— Все втроем?
— Ну да. — И он посмотрел на Марину.
Она молчала, поджав губы.
— Тогда я сейчас все доем! — засмеявшись, воскликнула девочка.
Марина понимала, что ему надо отказать, а лучше всего — как-нибудь поделикатнее выставить за дверь, но вместо этого она молчала и даже не поднимала на него глаз. У нее появилось чувство, что если она задержит на нем взгляд, то снова, как это было вчера, попадет во власть его магнетического обаяния и потеряет контроль над собой.
Ронни, словно догадываясь о ее состоянии, тихо сказал по-английски:
— Этот день мы проведем вместе. Ты не представляешь, как я рад.
— А как же твоя жена? — пробовала сопротивляться Марина.
— Ну, на сегодня у нее своих забот хватит. — Он улыбнулся.
— Все! Я все съела! — дожевывая, объявила Настя и повернула к Ронни свое сияющее личико. — А мы правда поедем на машине?
— Конечно! Я покатаю вас по городу! — Он посмотрел на Марину. — Давно я не был в Москве, тут многое изменилось за эти годы. Интересно, сохранилось ли на Чистопрудном бульваре то кафе, где мы ужинали по вечерам?
Она пожала плечами.
— Не знаю. Я там тысячу лет не была.
— Заедем туда после зоопарка?
Он сказал это таким тоном, будто их сегодняшний поход в зоопарк — дело решенное. Сейчас у нее была последняя возможность воспротивиться поездке, но это было уже выше ее сил. Она самой себе боялась признаться, что страстно желает пробыть с ним весь этот день. Искушение было слишком велико. Пересиливая свои чувства, она лихорадочно искала оправдание своему поступку и наконец сказала себе: «Ладно, ничего не случится, если он несколько часов проведет с Настей. Но только несколько часов. Скажем, до обеда. А после я потребую, чтобы он уматывал к себе в Америку и больше не вмешивался в нашу жизнь».
— Куда? В кафе? — Она отвлеклась от своих мыслей. — Ну разумеется, нет!
— Почему? Посиди там, вспомним прошлое…
Вот именно этого — вспоминать прошлое, растравлять душу былой беспечностью и любовью — ей хотелось меньше всего.
— Нет, нет, — сказала она по-английски. — Какая вздорная идея! Во-первых, это не детское кафе. Ребенку там делать нечего…
Ронни кивнул, соглашаясь с ней.
— Пожалуй, ты права, — ответил он.
Марина повернулась к Насте.
— Пошли умываться!
Из ванной она отправила девочку в комнату, а сама вернулась на кухню. Ронни стоял возле раковины и мыл посуду. Она даже немного растерялась. Как будто вернулось прошлое. Тогда, с первых дней их совместной жизни, они распределили между собой обязанности: Марина готовила еду, а Ронни помогал ей убираться в квартире и мыл посуду. И вот теперь он тер тарелки теми же старательными движениями, которые она так хорошо помнила!
Внезапный приступ ностальгии заставил ее сердце сжаться. Несколько секунд она молча смотрела на него, потом зачем-то подошла к холодильнику и раскрыла дверцу.
— Моешь посуду? — Она заставила себя усмехнуться. — Здорово же тебя вымуштровала жена!
— При чем тут жена? Просто я хотел помочь тебе.
— Я бы и сама могла все вымыть.
Он оглянулся на нее с улыбкой.
— Ты не поверишь, но мне это доставляет удовольствие. Я как будто перенесся в доброе старое время!
— Для кого доброе, а для кого и не очень. — Она захлопнула холодильник.
— А разве ты никогда не вспоминала о днях, проведенных вместе?
Марина раздраженно принялась собирать со стола остатки завтрака.
— К чему ты затеял этот разговор? — резко проговорила она. — Неужели ты всерьез хочешь вернуться в наше неприкаянное прошлое — это сейчас, когда ты на вершине успеха и разбрасываешься миллионами? Не смеши людей!
Ронни в душе не мог не согласиться с ней. Слишком много труда он потратил на свою карьеру, чтобы всерьез желать возврата в прошлое, даже такое ностальгически прекрасное, как те четыре московских месяца.
— И все же я считаю, что это было славное время, — упорствовал он. — Но что прошло, того уже не вернешь. Мы с тобой стали немного другими, особенно это касается меня… — Он помолчал. Мысль, которая пришла ему в голову, заставила его нахмуриться. — Должен тебе признаться, что моя нынешняя известность доставляет определенные неудобства. Стоит мне куда-то пойти, как вокруг сразу собирается толпа. И если я в это время без охраны, то могут произойти инциденты… в том числе и не слишком приятные… — Он взглянул на нее и невесело усмехнулся. — Джонни Шепердсон однажды оказался в такой ситуации. Представь, фанаты раздели его чуть ли не догола, всю одежду порвали на сувениры!
— А с тобой бывало что-нибудь подобное?
— Ну, такого конкретно — не было… Я к чему это говорю. Мы ведь сейчас едем в публичное место, где меня могут узнать. И неизвестно, как поведет себя публика. Среди фанатов попадаются очень агрессивные личности, а я без охраны.
Марина положила на стол полотенце, которым вытирала посуду.
— Нет, это совершенно невозможно! — воскликнула она. — Мы ведь будем с ребенком! Так что твоя поездка в зоопарк категорически отменяется. Я не желаю подобных приключений!
— Но вместо зоопарка мы можем поехать куда-нибудь еще, — возразил Сэндз, не желая отказываться от перспективы провести день с Мариной и девочкой. — Разве мало мест, где нет посторонней публики? У меня, например, есть отличная идея. Что ты скажешь насчет того, чтобы съездить к Воронихину?
— К Воронихину? Художнику? — Она задумалась. — Но я не бывала у него с тех пор, не знаю, удобно ли заявиться к нему…
— Вчера я звонил Эдуарду, и он очень обрадовался, что я в Москве. Старик звал к себе в гости. Вот сегодня и можно съездить. Отсюда до Истры сорок минут на машине!
С Эдуардом Васильевичем Воронихиным, театральным декоратором, Ронни познакомился во время своей учебы в Москве и не раз бывал в его деревенском доме, из окон которого видны стены Ново-Иерусалимского монастыря. Сэндза в его поездках туда иногда сопровождала Марина. Она хорошо помнила старого художника — низкорослого, крепкого, в очках, с вечно нечесаной седой гривой, и его жену, учительницу сельской школы. Эскизы декораций, рисунки и картины Воронихина ценились у знатоков, их покупали иностранцы, и многие его произведения хранились в престижных западных галереях. Однако, несмотря на все это, Воронихин неожиданно забросил работу в театре, уединился в своем деревенском доме и полностью посвятил себя иконописи. Об этом Ронни узнал вчера, из телефонного разговора с ним. К его удивлению, Эдуард Васильевич не знал даже, что Ронни стал киноартистом — настолько мало он интересовался мирскими событиями.