Подводные камни

— Как знаете, господин Лимнер. Это все, что… — последняя фраза корреспондента повисла беспомощно в воздухе, так как Родриго бесцеремонно оборвал ее, не пожелав дослушать до конца.

«…Не успеешь от ментов отбиться, как на тебя эти кропатели набрасываются, — хмыкнул убийца и сплюнул на улицу, выезжая на дорогу, — хорошо хоть они меня пока серьезно не подозревают, как тот следователь. Могу представить, какие заголовки они бы начали навешивать: «Молодой столичный жиголо отправил богатого супруга своей любовницы на дно океанское» или «Ревнивый стриптизер утопил мужа-рогоносца». Кажись, я бы и сам смог желтую газетенку выпускать. А ведь кто-нибудь из журналистов действительно возьмет да напишет ради сенсации, что это моих рук дело, при этом он может и не догадываться, что это правда. И что из этого тогда следует? Что если правда по какой-то причине не укладывается в голову, можно легко обойтись и заблуждением, ложью? Мне, впрочем, даже от этого лучше, пусть тешатся ложью, раз она их больше устраивает. Да, человеческая сущность иногда вообще не поддается логике — если человек не хочет или не может принять правду, ему легче успокоить себя ложью, а вот если наоборот, если ложь ему не по нутру, тогда он скорее заменит ее на другую, более удобную ложь, нежели на правду. Вот еще один пример, почему нельзя недооценивать человека. Из-за этого какой-нибудь порядочный человек окажется среди негодяев, и его положительные качества попросту выродятся в их среде. А если плохого человека приставят к хорошим людям, что тогда? Тогда они начнут спорить о том, что хорошо и что плохо и станут постепенно сомневаться в своей правильности. Тогда, может, даже дойдет до того, что кто-то решит заменить добро злом и объявит, что так морально. Найдет этот хитрец себе последователей, распространит среди них свою заразу и все в итоге развалится, как карточный домик. И почему? Потому что они вовремя не оценили самозванца по достоинству. Если ты ошибся в самом начале, наверняка конец тоже не оправдает твоих славных ожиданий…»

Родриго остановился под красным светом светофора и по привычке посмотрел в зеркала заднего вида. Загадочного темно-синего седана, регулярно маячившего за его спиной на протяжении последних недель, сегодня было не заметно, вероятно, потому что его преследователи решили на время прекратить слежку. То ли сотрудники полиции — любовник Вероники был уверен, что это они следуют за ним как тень — выяснили все, что требовалось, рассуждал убийца, то ли пересели в другую машину. Тем не менее, Родриго от этого не становилось легче на душе, даже, наоборот, он стал чувствовать непривычную тяжесть в груди, нагонявшую тревогу своей неопределенностью, словно интуиция, внезапно чем-то потревоженная, хотела предостеречь его от надвигающейся невидимой опасности.

Снова замигал зеленый свет, конспиратор глубоко вздохнул, пропуская воздух через ноздри, и тронулся с места, гадая, не поползла ли снова за ним коварная тень недругов.

— Алло, — сухо проговорила Вероника и вставила ключ в замочную скважину входной двери.

— Добрый день, госпожа Калано, вас беспокоит Мария Кирх, продюсер передачи «Разговор со всеми» на «Втором». Мы недавно имели возможность обменяться с вами парой слов в ресторане, вы, наверное, помните.

— Кажется, помню… — заходя в прихожую своей квартиры, машинально ответила вдова и опустила пластиковую сумку с покупками на пол, не слишком обрадовавшись нежданному звонку.

— Очень хорошо. Я звоню вам по поводу выпуска, который должен выйти в эфир на следующей неделе. Он будет посвящен вашему мужу и трагедии, которая случилась на Азорских островах. Я хотела бы пригласить вас и поговорить об этом. Несколько знакомых и коллег вашего мужа уже ответили согласием. Вы как никто другой знали Мидаса, и поэтому я думаю, что вы бы могли сказать много добрых слов о нем…

— Вы собираетесь делать передачу о Мидасе? — удивленно воскликнула Вероника и застыла посреди гостиной.

— Да, мы ее запишем в эту пятницу, двенадцатого.

— Вы хотите сказать, что вся передача будет посвящена Мидасу? — свалившись на диван, спросила молодая женщина и нахмурилась.

— Да, — слегка смутилась Мария, не ожидая столь резкой реакции, — вы знаете, что случившееся продолжает привлекать внимание широкой общественности, а наша передача дискутирует именно подобные значимые темы.

— Знаю, что людей привлекают чужие трагедии, но мне бы не хотелось, чтобы пресса продолжала спекулировать именем моего мужа. Об этом уже столько лишнего написано и наговорено, что любой разговор уже кажется абсолютно бесполезным.

— Вероника, я знаю, какие небылицы пишет желтая пресса, я прекрасно понимаю вас. Мы хотим сделать передачу на эту тему именно для того, чтобы дать возможность зрителям сделать правильные выводы. Мы даем вам трибуну, чтобы опровергнуть все инсинуации, которые распространяются в ваш адрес, и защитить ваше достоинство. Мы предлагаем вам возможность заткнуть рты всем недоброжелателям. Предварительно согласуем с вами список вопросов и то, о чем не хотите, чтобы вас спрашивали, мы пропустим. Это вас очень сильно облегчит психологически, поверьте. Сбросите с себя всю тяжесть…

— Я не уверена, что телевидение способно кого-то облегчить, госпожа Кирх.

— Мы представим вас в положительном свете, госпожа Калано, не думайте, что хотим вас очернить, — не унималась продюсер, пытаясь переубедить вдову, хотя вдова и не думала переубеждаться.

— Я не хочу выставлять свои чувства напоказ, госпожа Кирх, я прошу понять меня правильно. Чем скорее пресса потеряет ко мне интерес, тем лучше. Может быть, тогда-то мне и удастся, наконец, испытать настоящее облегчение, — Вероника, незаметно для самой себя, повысила голос на полтона, уплотняя его нотками раздражения.

— Прекрасно вас понимаю, Вероника, просто зрителей наверняка удивит то, что многие люди, знавшие Мидаса, будут в студии, а самый, как мне кажется, близкий ему человек будет отсутствовать.

— О личной жизни моего мужа снимут еще много передач, я в этом ни чуточку не сомневаюсь. Просто у меня нет никакого желания таскаться по съемочным павильонам и вынимать свои и чужие скелеты из шкафа. Зрители должны понимать, что у меня есть право не раскрывать перед ними свои интимные переживания. Мне уже достаточно наплевали в лицо, не желаю, чтобы наплевали еще и в душу. Я желаю сохранить память о Мидасе только для себя и не устраивать из этого балаган. Все, что было между нами, должно остаться только между нами. Я хочу, чтобы прошлое моего супруга перестали бередить и позволили мне спокойно жить дальше. Надеюсь, вы не обидитесь.

— Нет, нет, я не обижаюсь, — спокойно ответила Мария, придумывая очередной аргумент в свою пользу, — дело в том, Вероника, что кроме знакомых и коллег вашего мужа в передаче заявлен еще один человек… Оксана Петренко. Она уже согласилась приехать к нам и дать подробное интервью.

— Оксана? а… — мысли Вероники словно споткнулись об это имя и посыпались в разные стороны, — то есть, хотите устроить нам очную ставку, да? Я не желаю общаться с этой девушкой. Думаю, излишне объяснять почему.

— Участники передачи будут выступать по очереди. Мы можем так организовать ваше появление в студии, что вы даже не увидите друг друга.

— Оксаны вам хватит, чтобы сделать интересную передачу, — с трудом сдерживая раздражение, добавила вдова, — я не хочу слышать ее имя, тем более находится с ней в одном здании.

— Гарантирую вам, Вероника, что вы не пересечетесь, — продолжала упорствовать госпожа Кирх, будто нарочно не слыша собеседницу, — вам не о чем беспокоиться.

— Мне не нужны гарантии, госпожа Кирх, я просто не приму в этом участие и все! — с досадой в голосе ответила молодая женщина. — Оксана была последней, кто видел Мидаса живым, так что все вопросы адресуйте ей. Пусть объяснит, что на самом деле там произошло. Ее истории вам хватит на целую передачу.

— Мы хотим обратить внимание не только на это, но и показать, каким был ваш муж в обычной жизни. Мы не собираемся сталкивать вас лбами, госпожа Калано, нам это совершенно не нужно.