Страница 15 из 52
Наверное, зря.
Боярин Дорофей был насторожен. От него не укрылось, что Георгий расспрашивал дворню. Однако не явиться по прямому приказу князя он не посмел.
— Как дела? Как торговля? — начал издалека князь.
— Да какая торговля, убытки одни, — начал на всякий случай прибедняться боярин, — недавно напали на мой обоз, весь груз попортили.
— Степняки, небось? — взгляд князя стал тяжелым. Этого его взгляда боялись все, за редким исключением. Внимательные серо-голубые глаза смотрели словно внутрь тебя.
Дорофей тоже поежился.
— Откуда ж здесь степнякам взяться?
— Да был тут у меня один, Георгий привез, так твой человек сказал, что он тебе должен.
Боярин заметно напрягся.
— Какой мой человек?
— Тот, который степняка убил. Он и сказал.
Дорофей вскочил.
— Не могли вы его поймать!
Бешенство и вся злоба на князя, дремавшие в нем, выплеснулись наружу оттого, что он понял, как глупо себя выдал.
Действительно, поймать Дорофеева холопа не смогли. Вернувшийся разъезд доложил, что нашел его тело у кромки леса.
— Видно, я был к вам слишком милостив, — тихо сказал князь, — мое милосердие вы посчитали слабостью, но еще непоздно все исправить.
— Врешь, не возьмешь! Щенком безродным тебя мой отец выгнал из Галича, но ты вернулся и всегда возвращался. Ничего, теперича наша возьмет, — боярин совсем потерял всякую осторожность. Ненависть душила его.
— Не возьмет, — спокойно ответил князь, — мой отец правил Галичем, я буду править, а потом мои дети и внуки. То, что Бог предрешил, человек не изменит.
Даниил повернулся к Георгию, стоявшему в стороне.
— Уведите его, да пусть приставят стражу понадежнее, чтобы волос не упал с головы этого иуды. У меня к нему долгий разговор будет.
Два дружинника подошли к боярину. Тот в растерянности озирался. Будучи наглым и самоуверенным по своей природе, он не был готов, что когда-нибудь придется расплачиваться за свои прегрешения. Когда дружинники стали скручивать ему руки, он наконец понял, что все серьезно и сейчас его потащат в темницу или к палачу.
Дорофей стал вырываться.
— Не смей, князь, иначе пожалеешь! — закричал он, — нас не свалишь. Мы — сила! — боярин не растерял от страха остатков наглости.
Даниил устало смотрел в сторону. Васи л ь-ко, напротив, вперил взгляд в боярина. Столько отвращения читалось в его взоре, будто перед собой он видел не дородного мужа, а нечто очень мерзкое.
Вдруг боярин вырвался, выхватив нож у дружинника, и бросился на князя. Все вскочили, но быстрее оказался Хмурый, стоявший рядом с сотником. Его нож застрял между лопаток Дорофея. Разведчик был первый мастер в дружине метать ножи.
Боярин стал медленно оседать, не дойдя до князя несколько шагов, и упал у его ног. Во время происшедшего Даниил даже не шелохнулся.
— Не пришло, видно, мое время, — сказал он негромко.
Боярин еще не умер. Он хрипел, силясь что-то сказать.
— Ты думаешь, мы, бояре, во всем ответчики… Знай, что тебя предал собственный брат… Нигде и никогда не будет тебе покоя… Только отвернешься — жди удара в спину…
Боярин дернулся и затих.
Все застыли.
В потрясении Даниил обернулся к Васильку.
— Значит… и ты меня предал? — с горечью и укоризной произнес Даниил. За минуту его лицо постарело на десяток лет.
Лицо Владимиро-Волынского князя выражало такое же потрясение, к которому примешивался еще отпечаток несправедливой обиды.
Молча он встал и покинул горницу.
Князь Василько собирался в дорогу. Задержаться в Галиче его заставили страшные события. Темник хана Бурундай вступил в Га-лицкое княжество с множеством воинов и требовал от Даниила ни много ни мало либо прибыть на казнь, либо разрушить все укрепления городов. Навстречу темнику Василько ездил с Львом — сыном Даниила. Сам Галицкий князь в это время был в Польше — снова уговаривал соседей сплотиться и разбить татар в решающей битве.
Душу Владимиро-Волынского князя точила обида. Столько лет верной братской любви, которую не победил даже страх смерти, и вот — один навет все разрушил.
Боярин преследовал одну цель — разъединить их, чтобы хоть напоследок навредить. Два княжества, сплоченно выступавшие против любого неприятеля, были не так уж сильны по отдельности.
Василько не чувствовал гнева на брата. Ему казалось: что-то важное и светлое ушло из его жизни. Заглушаемое отчаяние давило на сердце. Нелегко князю было так уехать.
Василька нагнал Георгий. Он убеждал его остаться, но князь молчал и смотрел мимо сотника. Он просто не знал, что делать.
— Помоги мне, Георгий, — наконец попросил Василько, положив руку на плечо сотнику, — сними с меня этот навет. До конца жизни мне теперь не будет веры.
Георгий серьезно посмотрел на Владимиро-Волынского князя, как будто обдумывал какое-то решение.
— Обещаю, что найду тех, кто за всем этим стоит, — наконец ответил он, — жизни своей не пожалею, а разворошу этот муравейник.
Сотник быстро развернулся и ушел.
Князю Василько вдруг вспомнилось, как в юности они с Даниилом воевали с венгерским воеводой баном Фильнием, который в союзе с поляками занял Галич. Он уже был прославленным полководцем, а они — совсем еще мальчишки: Даниилу было семнадцать, а Васильку и того меньше. Однако ж победа досталась им. Они не только разбили вражеское войско, но и пленили многих знатных венгров и ляхов.
Плечом к плечу два молодых князя сражались в битвах и не задумывались о заговорах и предательстве…
Воспоминания так захватили Василька, что он не заметил, как дверь приоткрылась. В покои вошел Даниил — князь Галицкий.
Его волевое лицо было строго, как обычно, но печально.
Он посмотрел прямо в глаза Васильку.
— Прости меня, брат, — твердо сказал он, — это была лишь минутная слабость. Прости меня. Если сможешь, прости.
На глаза князя Даниила, которого опасался сам хан Батый, навернулись слезы.
Василько с минуту смотрел на старшего брата, которого всегда любил и уважал, потом шагнул ему навстречу и обнял.
— И ты меня прости.
Слезы не удержались, и обида, давившая изнутри, словно черная туча, пролилась дождем, принеся солнечный свет радости.
Так со слезами на глазах примирились два славных князя, смелость и преданность которых друг другу стали легендой, поминаемой по сей день.
Боярин Борислав
Посоветовавшись, князья решили не показывать, что пропасть, пролегшая между ними, преодолена.
Василько уехал во Владимир Волынский: там его ждали неотложные дела; а Даниил стал собираться в Холм — любимый свой город, свое детище. Вопреки приказу Бурундая, укрепления Холма не были разрушены. Князь не боялся рисковать — он хотел иметь в своем княжестве хотя бы один град, за стенами которого можно было держать оборону.
На вечер был назначен пир по случаю отбытия князя в город, который мог считаться новой столицей княжества.
Даниил не любил шумные праздники и застолья, однако принимать в них участие было одной из обязанностей князя.
В этот вечер все было как обычно — люди веселились, невзирая на мрачную тень, нависшую над княжеством. Кругом ходили чаши, сыпались застольные шутки. Даже лицо князя утратило отпечаток напряжения, не оставлявшего его всю последнюю неделю.
Вдруг гомон нетрезвых голосов прекратился.
Встал боярин Борислав, держа в руках дорогую чашу иноземной работы.
— Испей, князь, чашу заздравную вина заморского, — обратился он к Даниилу, — от бояр тебе честь и хвала. — Борислав протянул чашу князю.
Лицо князя сразу потускнело: Георгий успел рассказать Даниилу о заговоре отравить его на пиру; однако они думали, что опасность миновала, когда погиб боярин Дорофей. Князь любил Борислава.
Только не он.