Страница 57 из 65
История с Сиди Абдаррахманом ат-Темими относится еще к XIV в. Полного же размаха культурная жизнь в Томбукту и Дженне достигла уже в XVI в., во времена второй сон-гайской династии. Автор «Истории Судана» посвятил специальные главы своего труда жизнеописаниям виднейших факихов Дженне и Томбукту. Таких жизнеописаний он приводит около полусотни, и, взятые вместе, они рисуют нам достаточно выразительный социальный портрет культурной элиты, которая была гордостью Томбукту, да в определенной мере и всего западноафриканского ислама.
Элиту эту составляли в значительной степени люди, отличавшиеся сравнительно широким по тогдашним стандартам образованием. Оно было для них предметом гордости. И столь же горды они были своей принадлежностью к корпорации ученых. Эти гордость и корпоративный дух передавались из поколения в поколение. Вчитываясь в текст «Истории Судана», видишь, как складывались настоящие династии
ученых.
На первом месте среди таких династий стояло, пожалуй, семейство, а вернее — ученый клан потомков Мухаммеда Акита. Он оказывается в хрониках на переднем плане, потому что Махмуд ибн Омар и три его сына почти столетие занимали в Томбукту должность кадия. Но к этому же клану принадлежало немало других прославившихся своей ученостью факихов. Из него же вышел и самый крупный ученый Томбукуу, пользовавшийся большой известностью не только в Судане, но и в Северной Африке и в Египте, — Ахмед Баба, автор множества сочинений по богословию, правоведению, грамматике, исторической биографии. Создание «Истории Судана» первые европейские исследователи, познакомившиеся с этим трудом, тоже приписывали Ахмеду Баба. А когда в 60-х годах нашего столетия в ходе подготовки восьмитомной «Всеобщей истории Африки», изданной ЮНЕСКО, в Томбукту был создан Центр по сбору и изучению арабских рукописных материалов, он получил по предложению ученых из разных стран мира имя Ахмеда Баба.
К таким же династиям принадлежали и авторы всех хроник Томбукту. Они обучались здесь же, в этом городе, где у многих семей существовали целые библиотеки, — вспомните опять-таки Льва Африканского: «Там продается также много рукописных книг, каковые привозят из Варварии; и от них получают более дохода, нежели от прочих товаров». Порой остатки этих собраний дожили до наших дней. В Томбукту учились сотни талибов — в буквальном переводе с арабского это слово означает «ищущий» (подразумевается: ищущий знания), — которые затем несли ислам в самые отдаленные уголки Судана. Одним словом, усилия нескольких поколений факихов, происходивших и из арабо-берберских племен Южной Сахары, и из негрского населения, издавна жившего в большой излучине Нигера и в его внутренней дельте, сделали город одним из главных центров мусульманской учености на крайнем западе мира ислама. И пусть даже не стоит верить легенде об «университете Санкорей», созданной девяносто лет назад французским журналистом Феликсом Дюбуа, — Томбукту не тягаться было с Каиром или Багдадом, — но ни одному из современных ему городов Марокко Томбукту как центр распространения этой учености не уступал. И это было бесспорной заслугой его культурной элиты.
Такова одна сторона ее портрета. Но есть и другая.
Уже не единожды сталкивались мы в этой книге с оппозицией верхушки факихов и купечества Томбукту царской власти в Гао. Говорилось и о материальной основе такой оппозиции — положении этой верхушки в торговле. Виднейшие династии факихов были очень богаты. Например, об одном из них, принадлежавшем, кстати, все к тому же клану потомков Мухаммеда Акита, хронист сообщает, что тот-де
просто «не ведал размеров своего состояния». Сын кадия Махмуда ибн Омара и сам в будущем кадий Томбукту — Мухаммед — в день своего рождения получил, так сказать, «на зубок» от аскии ал-Хадж Мухаммеда тысячу мискалей золота. Число таких примеров легко умножить. Богатство давало духовно-купеческой знати ощущение независимости. А в сочетании с только что упоминавшимся корпоративным духом это порождало у нее глубочайший классовый эгоизм. Он определял все ее поведение и в лучшие времена Сонгайской державы, и в ее трагические последние дни.
Некоторые африканские историки пытались доказывать, будто во время марокканского завоевания и после него мусульманская интеллигенция (это определение принадлежит одному из них) Томбукту была-де носительницей некоего «духа национального сопротивления» захватчикам с севера. Увы, трезвый анализ материала источников свидетельствует о другом: интеллигенция эта никогда, ни при каких обстоятельствах ни о ком и ни о чем, кроме интересов и выгод собственной корпорации, не заботилась и ни о чем, кроме их защиты, не помышляла. И естественно поэтому — защищая свое положение, привилегии и богатства, — пришла она в столкновение с марокканцами, которые быстро и круто поставили факихов на то место, какое тем, по мнению новых хозяев города, надлежало занимать. А сонгайскую администрацию эти факихи предали бесповоротно с самого начала военных действий, рассчитывая в конце концов с марокканцами договориться. Не получилось — но то была уже не вина, а беда мусульманской элиты крупных городов.
Вернемся теперь к суждениям о расцвете культуры. Конечно, уже одно то, что в Томбукту могли быть написаны в XVII и XVIII вв. серьезные исторические сочинения, что здесь работал деятель такого масштаба, как Ахмед Баба, показывает, что уровень развития мусульманской учености в этом городе был не ниже, чем в Марокко того же времени. Все это так.
Беда только в том, что для арабской культуры в целом и XV, и XVI, и последующие века вплоть до XIX были уже временем упадка. Литература ограничивалась в большинстве случаев перепевом классических образцов, юристы и богословы старательно комментировали труды своих именитых предшественников — а живого движения мысли почти не наблюдалось. А в Марокко к тому же установилась еще и обстановка фанатической нетерпимости ко всему, что хоть как-то выходило за рамки маликитских канонов многовековой давности. Западносуданская же мусульманская ученость была в первую очередь отражением того, что в этой области происходило в Марракеше или в Фесе.
В этом смысле, пожалуй, в самую пору задуматься: почему, собственно, аския ал-Хадж Мухаммед I старательно консультировался по правовым вопросам у египетских законоведов, обходя своих (за исключением только марокканца Абдалке-рима ал-Магили)? А также почему факихи, чей жизненный путь описывает ас-Сади, тоже предпочитали набираться знаний в Египте и священных городах Аравии, но почти никогда не задерживались с этой целью, скажем, в Фесе? Не потому ли, что в Египте в эту пору глубокого упадка арабской культуры все-таки сохранялась в науке еще какая-то живая струя, полностью иссякшая в западной части Северной Африки...
Впрочем, от застоя не спасало и это. Читая жизнеописания ученых мужей в «Истории Судана», можно составить, так сказать, стандартный список сочинений, на которых эти мужи воспитывались. Список окажется сравнительно невелик — примерно восемь десятков богословских, юридических и грамматических сочинений, причем большая их часть — вторичные, комментирующие более ранние труды. И самое, пожалуй, интересное: исследования последних двух десятилетий показали, что и до наших дней этот список почти без изменения служит основой традиционного мусульманского образования во всех странах суданско-сахель-ского пояса Западной Африки (относительно Марокко это было известно и раньше). Едва ли можно ярче и убедительнее показать преобладание застойных тенденций в развитии мусульманской учености в регионе.
Так что на таком фоне достижения мусульманской культуры в больщих городах средневекового Западного Судана, бесспорно, довольно значительные сами по себе, все же выглядят более скромно, чем это себе представляли иные писатели, говоря о «блестящем расцвете» культуры в Дженне и особенно в Томбукту. Но вместе с тем не следует забывать, что культурная жизнь находилась все же в более выигрышном положении, чем хозяйственная. Те условия, которые тормозили прогресс западносуданской экономики, на культуру непосредственно не воздействовали: сложный механизм опо-средования такого воздействия исполнял в известной мере .роль амортизатора, смягчая неблагоприятные последствия. Только поэтому и было в конце концов возможным появление многих небезынтересных сочинений, создававшихся в Западном Судане местными авторами — белыми и черными.