Страница 10 из 65
Этот второй торговый путь тоже разветвлялся. Дорога на Гао, о которой только что шла речь, уходила от города Агадес на плато Аир в западном направлении; и от Агадеса же начинался путь на юг и юго-восток — в страны, населенные народом хауса (нынешняя Северная Нигерия), и в район озера Чад. Но примерно до XIV в. это ответвление играло значительно меньшую роль.
Правда, арабы, познакомившись с Западной Африкой, застали еще действующей старинную дорогу, которая некогда напрямую связала Египет с Ганой. Но этот путь уже отмирал; к X в. от него совсем отказались. Абул-Касим Ибн Хаукал, один из крупнейших арабских географов домонгольского времени, человек, объездивший чуть ли не весь тогдашний мусульманский мир как купец (а, может быть, и как негласный агент египетских халифов-Фатимидов), очень наблюдательный и точный, писал об этом пути в своей «Книге облика Земли»: «По этим пустыням проходила дорога из Египта в Гану; но непрестанные ветры обрушивались на караваны и одиноких путников... и погубили не один караван и не одного путешественника. Нападали на них и враги и не раз губили их. И эти народы отказались от той дороги, оставили ее и стали ездить по дороге на Сиджилмасу». Написаны эти слова были в середине 70-х годов X в.
А почти через два столетия, в начале 50-х годов века двенадцатого, другой видный арабский географ — Абу Абдаллах Мухаммед ибн Мухаммед ал-Идриси — вернулся к рассказу о запустевшем пути из Египта в Гану. По его сообщению можно более точно себе представить, как он проходил; начало этого пути лежало в сахарских оазисах к западу от Нильской долины. Эту область в арабо-язычной географической литературе так и называли «Оазисы» — ал-Вахат. Можно себе представить, сколь давними были связи Египта с Западной Африкой, если Ибн Хаукал в последней четверти X в. уже мог говорить о прямом пути Гана — Египет, так сказать, в давнопрошедшем времени. Впрочем, практически на всех караванных путях через Сахару купцам и прочим путешественникам приходилось иметь дело со всеми теми трудностями, которые заставили отказаться от дороги ал-Вахат — Гао. Не говоря уж о недостатке воды и продовольствия, об очень трудных климатических условиях, успешный ход торговли и самое пересечение Сахары в очень большой степени зависели от хороших взаимоотношений с хозяевами пустыни. А ими были туареги — воинственные племена берберов-кочевников, потомков древних ливийцев. Арабы называли их ал-мулассамин — «завешивающие лицо покрывалом». Дело в том, что лица туарегов-мужчин всегда закрыты особой повязкой, прикрывающей от пыли нос и рот; над повязкой — она называется «лисам» — остаются только глаза.
С незапамятных времен туареги взимали нечто вроде пошлины со всех проходивших караванов за «покровительство», а по существу, — за беспрепятственный проход через районы кочевий. Ибн Хаукал, к примеру, рассказывает об одном из крупнейших кочевых племен Западной Сахары — мессуфа: они-де «собирают надлежащую долю с тех, кто проезжает мимо них по торговым делам — с каждого верблюда и с каждого вьюка; также и с тех, кто возвращается с золотым песком из страны черных. Это одно из их занятий».
Купцам приходилось беспрекословно платить: без согласия кочевников нечего было и думать пытаться пересечь пустыню. Но надо отдать должное и туарегам: они все же старались не отягощать торговлю такими поборами, каких она не смогла бы выдержать (хотя, конечно, не всегда могли устоять перед соблазном пограбить — но это все же были исключительные случаи). Больше того: как бы ни складывались отношения между разными туарегскими племенами — а столкновения между ними случались в пустыне нередко, — столкновения эти, как правило, на торговле не отражались. Ведь и для туарегов торговля была необходимостью. Они нуждались в зерне, а его можно было получить только из областей с оседлым земледельческим населением: зерна из подвластных кочевникам оазисов не хватало. Поставка верблюдов для караванов тоже была важной статьей дохода кочевников Сахары. И в итоге туарегам приходилось соблюдать какие-то разумные пределы в своих претензиях.
Да, трудности на пути тех, кто торговал с Ганой, а потом и с Текруром, встречались немалые. Даже если пустыню удавалось перейти благополучно, в Судане путешественника подстерегали многие неожиданности, начиная с непонятных правоверным мусульманам обычаев жителей и кончая встречами с такими представителями животного мира, с какими ему не приходилось иметь дело у себя на родине.
Вот что рассказывает арабский географ XI в.: «Люди делают привал... но там термиты разрушают все, что находят, и портят все, до чего доберутся. Они выходят из земли стаями... И товары кладут только на собранные камни или подложенное дерево. И каждый из этих людей требует для своего товара охраны от термитов...».
Или еще: «Один из путешественников был застигнут врасплох, так как понадеялся на большую скалу и положил на нее богатый груз двух бывших у него верблюдов. Когда же он пробудился ото сна утром, то не нашел ни скалы, ни того, что на ней было. Он испугался и закричал от горя и гнева. К нему сбежались люди, расспрашивая, что с ним случилось. Этот человек им рассказал, но они возразили: „Если бы тебя ночью посетили воры, то они взяли бы товар, но скала бы осталась!". Люди посмотрели — а пред ними след черепахи, уходящий от этого места. Прошли по следу несколько миль, пока ее догнали — и оба вьюка оказались у черепахи на спине. А путешественник посчитал черепаху за скалу».
И все-таки, невзирая на трудности и опасности, все больше и больше купцов стремилось принять участие в транссахарской торговле с Ганой. Уж слишком велики бывали барыши в случае удачи! Уже знакомый нам Ибн Хаукал рассказывает, что ему случилось видеть долговую расписку, выданную в городе Аудагосте (с этим важным торговым центром мы еще встретимся), на сумму сорок две тысячи динаров — около двухсот тысяч рублей золотом на наши деньги. Таковы были финансовые возможности некоторых участников караванной торговли!
Соль и золото
Ибн Хаукал первым из арабоязычных авторов, сообщавших сведения о Западном Судане, правильно оценил характер той торговли, которую увидел на путях в Гану, хотя сам, по всей вероятности, не выезжал за пределы Северной Африки — во всяком случае, дальше упоминавшегося уже города Сиджилмаса, где и видел, собственно, долговую расписку (или, точнее, вексель), о которой только что была речь. Он безошибочно угадал жизненный нерв ставшего в его время прочной традицией обмена между Северной и Западной Африкой: обмен соли на золото. Вот что он писал: «Этот царь Аудагоста поддерживает отношения с царем Ганы. Гана же — богатейший из царей земли благодаря имеющимся у него богатствам и запасам золота, добытого в прежние времена для предшествовавших ему царей и для него самого... Они крайне нуждаются в царях Аудагоста из-за соли, ввозимой к ним из области ислама, ибо у них нет возможности существовать без этой соли. И стоимость вьюка соли во внутренних областях страны черных и на ее окраинах отдаленных достигает суммы от двухсот до трехсот динаров».
А вот что рассказывали столетие спустя, в 60-х годах XI в., но уже о Гао: «Торговля жителей страны Гаогао идет на соль, и соль — это их наличные деньги. Ее доставляют из подземных копей страны берберов».
Соли в Западном Судане не было, поэтому она и ценилась так высоко. Ее везли с севера, из пустыни, где находились богатые соляные копи. Ежегодно караваны верблюдов, навьюченных соляными плитами, приходили в главные торговые центры на Нигере. Отсюда соль доставляли дальше в глубинные районы. И то, что «Книга облика Земли» Ибн Хаукаля рассказывает о соляной торговле, лишний раз показывает нам, что к X в. сложились уже определенные устойчивые формы такого обмена. И вот что любопытно: другой крупный арабский ученый, тоже один из классиков средневековой географической литературы на арабском языке и младший современник Ибн Хаукаля — Мухаммед ибн Ахмед ал-Мукаддаси, писал, что жители «страны черных» при торговле «не пользуются ни золотом, ни серебром. А что касается гарамантов, то они сделки свои заключают на соль».