Страница 1 из 3
Николай Михайлович Карамзин
Политика
Всеобщее обозрение
Наконец мир в Европе{1}. Исчезли ужасы десятилетней войны, которая потрясла основание многих держав и, разрушая, угрожала еще большими разрушениями, которая, не ограничиваясь Европой, разливала пламя свое и на все другие части мира и которая будет славна в летописях под страшным именем войны революционной{2}. Особенным ее характером было всеобщее волнение умов и сердец. Кто не занимался ею с живейшим чувством? Кто не желал ревностно успехов той или другой стороне? И многие ли сохранили до конца сей войны то мнение о вещах и людях, которое имели они при ее начале? Она не только государства, но и самые души приводила в смятение.
Как после жестокой бури взор наш с горестным любопытством примечает знаки опустошений ее, там мы воспоминаем теперь, что была Европа, сравниваем настоящее с прошедшим и удивляемся великим политическим изменениям сего десятилетия. Целые области совсем исчезли. Где Польша?[1] Где Венеция?{3} Где многие Княжества в Германии и в Италии?{4} Сего мало: надобно, чтобы и в Африке отдались громы Французской революции, где славные Египетские Беи и древние Мамелюки{5}? Новые области явились в Европе: здесь воскресло древнее имя и царство Этрурии, тут Ломбардия превратилась в Чизальпинскую Республику, на островах Средиземного моря образовалась новая Иония. Границы государств переместились, и авторы географических карт должны снова начать свою работу.
История заметит, что только одно европейское государство спаслось от кровопролития революционной войны, а именно Швеция, быв два раза в готовности воевать – сперва с Французами, а после с Англичанами. Смерть Густава удалила Шведов от разрыва с Республикою, кончина Императора ПАВЛА I остановила их неприятельские действия против Англичан.
История заметит также, что Франция, где воспылали первые искры мятежа, после многих чудесных перемен судьбы своей, при заключении славного для себя мира вошла точно в старинные свои границы, то есть в границы древней Галлии, с одной стороны – по Рейну, а с другой – до внутренней Италии, с тою разницею, что галльские народы, соединяясь иногда в воинских предприятиях, часто друг с другом воевали, не имели общего средоточия, ни единства воли, ни единства действий, а теперь 50 миллионов повинуются законам и гению одного человека, устремляют политические силы свои на один предмет, служат (так сказать) одною рукою для Правления, и новый Цесарь, новый Кловис не страшен для новых Галлов{6}.
Подивимся игре неизъяснимого рока: сколько раз в течение сей войны Республика, по всем вероятностям разума, должна была погибнуть? В самом начале она казалась верною жертвою, без искусных генералов, без дисциплины, с толпами людей едва не безоружных или не умеющих владеть оружием, при ужасном беспорядке в правлении, среди множества недовольных, явных и тайных внутренних неприятелей, желающих успеха внешним{7}, которые в грозной и стройной многочисленности, под начальством славнейшего полководца, с именем лучших европейских армий, с опытными и храбрыми офицерами шли… не победить достойного их неприятеля, а только усмирить мятежников, и заняли стан в 180 верстах от Парижа! Еще четыре дня суворовского марша, и конец Революции! Уже самые смелые Жирондисты, Петионы и Бриссоты в отчаянии своем хотят бежать из Парижа, увезти заключенного короля в южные провинции, в ущелинах и на хребте гор Пиренейских основать вторую Швейцарскую Республику или погибнуть в пропастях. Вдруг соединенные армии, в исступлении панического, до сего времени непонятного страха бегут назад, а Дюмурье называет себя Ахиллесом, жалует других генералов[2] в Аяксы и торжествует без победы! Скоро другой благоприятный случай представляется союзникам. Принц Кобургский, ученик Рымникского, побеждает Французов, их славный Ахиллес передается к австрийцам и хочет сам вести их к Парижу{8}, в то время когда восстают лавандейцы, бьют республиканцев и готовы с другой стороны также идти к столице Франции и мятежа{9}. Европа опять думает, что всему конец: Consummatum est[3]! Нет, надобно, чтобы союзники разделились, надобно, чтобы Герцог Йоркский пошел к Динкирхену и дал Гушару способ разбить Англичан, надобно, чтобы Принц Кобургский не вовремя приступил к Мобежу и после оставил Журдана в покое, надобно, чтобы Король Прусский, приучив французов к огню сражений (подобно как Шведы учили в свое время армию ПЕТРА Великого), заключил с ними мир! Наконец, французы имели уже великих генералов и многочисленное войско, узнавшее тайну победы. Италия, большая часть Германии были в их руках, Моро, Гош, особливо Бонапарте, дали им имя непобедимых; казалось, что судьба Республики уже решилась к ее славе. Но безумные властелины Директории, отправив Бонапарте в Египет вместе с их счастьем, снова поставили Францию на край бездны. Суворов, как Цесарь, пришел, увидел, победил – эрцгерцог разбил Журдана{10} – еще 35 тысяч Русских вступает в Швейцарию – Англо-Российская армия идет к Амстердаму. Союзники действовали с жаром и с твердостью. Французское правление колебалось, утратило свою надежность и доверенность народа, оно не могло подкреплять армий, которые уже разучились побеждать, и ждали, так сказать, с часу на час конца своего. Герой Италийский, эрцгерцог и генерал Корсаков должны были вдруг напасть на Массену, разбить, истребить его, вступить через Швейцарию во Франш Конте и прямо идти к Парижу, не имея перед собою ни крепостей, ни армий. Французы чувствовали свое бедственное состояние, и я помню речь одного из знаменитейших членов Пятисотного Совета, Эшассерио, который уже говорил об эшафотах для республиканцев. Может быть, Австрийцы позавидовали славе Русских, может быть, Тугут ошибся в расчетах своей тонкой и глубокой Политики, может быть… как бы то ни было, но отступление Австрийской армии к Мангейму все расстроило и переменило в системе войны. С сего времени счастье снова обратилось лицом к Французам и не переставало уже до конца служить им. Таким образом республика три раза была в самом отчаянном состоянии, три раза политические медики осуждали ее на смерть, но Судьба в течение сей войны более, нежели когда-нибудь, играла случаями и приводила в недоумение ум человеческий.
Первому году нового века принадлежала слава общего мира, который был необходимостью всех народов после долговременных бедствий. Война не могла уже иметь прежней цели своей: опасные и безрассудные якобинские правила, которые вооружили против Республики всю Европу, исчезли в самом своем Отечестве, и Франция, несмотря на имя и некоторые республиканские формы своего правления, есть теперь в самом деле не что иное, как истинная монархия{11}. Римский Император, потеряв Брабант (где всегда с большими издержками надлежало ему иметь многочисленную армию) и Ломбардию (которая в самом деле приносила ему мало существенной пользы), награжден за то Венецией, которая вводит Австрию в число морских держав. Россия и Франция не могли ничего требовать друг от друга: им оставалось только возобновить коммерческие связи свои. Мир Франции с Портою дает первой многие торговые выгоды, а для последней спасителен тем, что Англия и Франция обязываются хранить целость ее владений. Но Король Сардинский, Герцог Тосканский и немецкие князья остаются жертвами общего покоя, они виноваты, ибо слабость есть вина в Политике!