Золотое яблоко

Внутри то ли никого не было, то ли они не возражали, чтобы он вошел.

Чипс переступил порог и посветил вокруг фонариком.

– О Боже, нет, – сказал он. – Нет. Господи, нет.

– До свиданья, мистер Чипс, – сказал Святой Жаба.

Вы когда-нибудь ездили в пригород на метро со станции Черинг-Кросс? Вам знакомо это ощущение долгой поездки без остановок, когда кажется, что вы неподвижны, а стены туннеля с огромной скоростью проносятся мимо вас? Физики называют это относительностью. В сущности, это больше напоминало полет вверх по трубе, чем поездку в туннеле, но скорее было и тем и другим одновременно, если вы понимаете, о чем я говорю. Относительность. Мимо прошел старик с угрюмым лицом, одетый по американской моде начала двадцатого века, бормоча что-то о Каркозе. За ним ехал антикварного вида «понтиак», в котором сидело четверо растерянных итальянцев. Ехал довольно медленно, так что я успел заметить год – 1936, и даже прочитать номерной знак: Род-Айленд AW 1472. Затем прошел черный человек, но не чернокожий, не негр, а именно черный, без лица, и мне очень не хочется рассказывать, что у него было вместо лица! Он жалобно поскуливал и повизгивал, произнося что-то вроде «Текели-ли! Текели-ли!». Появился еще один мужчина, похожий на англичанина, но уже в одежде начала девятнадцатого века. Он посмотрел в мою сторону и сказал: «Я просто обходил лошадей». Я мог ему посочувствовать: я тоже «просто» открыл чертову дверь. Пролетел гигантский жук, во взгляде которого было больше ума, чем во взгляде любой виденной мною прежде букашки. Казалось, он одновременно перемещался в разных направлениях, если в том месте вообще уместно было говорить о направлении. Потом мимо меня с криком «Родерик Ашер!» пролетел седовласый пожилой мужчина, удивленно округлив голубые глаза. Затем прошел целый парад пятиугольников и других геометрических фигур, которые, казалось, разговаривали друг с другом на каком-то языке прошлого или будущего или той местности, которую они считали родиной. И теперь уже ощущение напоминало не движение в туннеле или по трубе, а катание на «американских горках» с «нырками» и «петлями», но не такими крутыми, как в Брайтоне. По-моему, я видел такую кривую в учебнике неевклидовой геометрии. Затем я промчался мимо шоггота, или он промчался мимо меня, и хочу вам сказать, что все картинки – ничто в сравнении с реальностью! Я готов отправиться куда угодно и рисковать жизнью, Служа Ее Величеству, но я прошу лорда Гарри не давать мне поручений, в которых мне снова придется сталкиваться с этими шогготами. Далее рывок или, правильнее, «точка перегиба», и я начинаю кое-что узнавать: это Ингольштадт, центр университетского городка. Затем мы снова взлетаем, но ненадолго, и снова точка перегиба: Стоунхедж. Люди в капюшонах, совсем как янки из Ку-Клукс-Клана, совершают среди камней какой-то чудовищный ритуал, то и дело громко поминая «Козла Лесов Легионов Младых», и звезды над головой какие-то чужие. Что ж, знания хватаешь там, где можешь, – и сейчас я знаю, пусть и не смогу объяснить ни одному паршивому академику, откуда я это знаю, – что Стоунхедж намного древнее, чем мы считаем. Свист рассекаемого воздуха, бах, мы снова взлетаем, и сейчас мимо проплывают корабли – самые разные: от старых клипперов янки до современных роскошных лайнеров, и все они отчаянно подают сигналы SOS, а следом летит группа самолетов. Я понял, что, видимо, в этой части расположен Бермудский Треугольник, и примерно тогда же меня осенило, что американец с угрюмым лицом – возможно, Амброз Бирс. Хотя я по-прежнему не имел ни малейшего представления, кем были остальные типы. Затем в одном направлении со мной двинулись Девочка, Песик, Лев, Железный Дровосек и Страшила. И тут же возник вопрос: посещаю ли я реальные места или это лишь места в сознании разных людей? И есть ли между первыми и вторыми какое-то различие? Когда рядом со мной оказались Мнимая Черепаха, Морж, Плотник и другая Девочка, моя вера в подобное различие начала разрушаться. Неужели некоторые писатели действительно умели подключаться к альтернативному миру, или пятому измерению, или как там это называется? Снова мимо меня прошел шоггот (тот самый или уже другой?), тараторивший: «Йог-Сотот-Неблод-Зин», и по его интонации я понял, что речь идет о чем-то совершенно омерзительном. Знаете, я умею адекватно реагировать на самые неприличные предложения, не распуская рук: в конце концов, я человек цивилизованный. Но все же намного лучше, когда такие предложения исходят из человеческого рта, или хотя бы вообще изо рта, а не из отверстий, которые и называть-то неудобно. Боже праведный, чтобы полностью понять, о чем я говорю, нужно самому встретиться с шогготом. Но я снова взлетел, изгибы становились все круче, а точки перегиба встречались все чаще. Увидев Головы, я безошибочно понял, что прибыл на остров Пасхи. У меня мелькнула мысль о поразительном сходстве этих Голов с Тлалоком и ллойгором с Фернандо-По, но этот безумный круиз продолжился и я попал в место последней стоянки.

– Сто тысяч чертей! – сказал я, глядя на Манолета с вероникой и на лежавшую с перерезанным горлом бедняжку Консепсьон. – Мое терпение лопнуло!

На этот раз я решил не бродить внутри Церкви Звездной Мудрости. В конце концов, есть же предел.

Вместо этого, выйдя на улицу Текилья-и-Моты, я подошел к церкви и, держась от нее на некотором расстоянии, попытался представить, где БАЛБЕС прячут машину времени.

Когда я над этим думал, раздался первый выстрел.

Потом автоматная очередь.

Позже я узнал, что на улицу Текилья-и-Моты, стреляя из всего, что стреляет, вышло все население Фернандо-По – потомки кубинских и испанских ссыльных, местные негры и всякий цветной сброд. Это был самый настоящий контрпереворот: группа под предводительством капитана Путы сместила Текилья-и-Моту и предотвратила ядерную войну. Но тогда я об этом еще не знал, поэтому бросился к ближайшему дверному проему, чтобы укрыться от пуль. Было страшно. Мимо меня, размахивая старинной морской саблей, пробежал какой-то испанец – голубой, словно небо в полный штиль. С криком «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!» он понесся прямо на регулярные части, которые наконец-то прибыли, чтобы навести порядок. Он кинулся на солдат, рубя головы направо и налево, словно пират на абордаже, пока его не изрешетили пулями. Таковы испанцы: даже педики умирают как мужчины.

Впрочем, все это меня не касалось, поэтому я попятился, толкнул дверь и вошел в здание. Не успел осознать, куда это я вошел, как увидел мрачный взгляд Святого Жабы и услышал:

– Опять ты!

На сей раз путешествие было не таким интересным (я ведь уже все это видел), и у меня было время поразмыслить и понять, что старая лягушачья морда не пользуется ни машиной времени, ни каким-нибудь другим механическим устройством. Я оказался перед пирамидой – в прошлый раз они пропустили эту стоянку – и ожидал возвращения в отель «Дурутти». К моему удивлению, после финального рывка сквозь измерения, или что там это было, я попал совсем в другое место.

00005 попал в огромный мраморный зал специальной конструкции, призванный до глубины души поражать воображение посетителей. Колонны вздымались на гигантскую высоту, поддерживая потолок, который был слишком высоким и темным, чтобы его можно было увидеть, а каждая из пяти стен выглядела непроницаемо-мраморной. Взгляд поневоле останавливался на гигантском золотом троне в форме яблока, ярко блестевшем даже в таком тусклом освещении. На троне сидел старик с седой бородой чуть не до пола и в белоснежной мантии. Он звучно произнес:

– Как ни банально это звучит, добро пожаловать, сын мой.

Хотя эта церковь тоже не дотягивала до «ортодоксальной», она была явно лучше тошнотворной берлоги Святого Жабы. Впрочем, 00005 был настороже, как всякий здравомыслящий британец.

– Слушайте, – отважился произнести он, – вы ведь не из мистиков, а? Должен вам сказать, что я не намерен обращаться ни в какое язычество.