Гроза

Все сорок восемь рассказов и шесть романов, которые она собралась прочитать, были из мира фемслэша. «Какими гадостями ты занимаешься! Вырастили дочурку-извращенку!» – разгневалась бы мама, если бы узнала, чем увлекалась её дочь уже четыре года. В течение трёх из них это было одиночным катанием, но год назад у Любы появилась единомышленница, однокурсница Оксана – полненькая, покрашенная в «радикально чёрный цвет» и с пирсингом в нижней губе. Оксана величала себя старым циником, повторяла, что не верит в любовь, но на одном из сайтов, посвящённых фанфикам, висел её профиль, полный фема. Среди жанров, в которых подруга творила под ником [email protected]/* */ [email protected]/* */, преобладали «драма», «романтика», «ангст», «вампиры» и «фэнтези». В её косметичке всегда лежала чёрная подводка для глаз, в наушниках звучал метал, а тексты её работ дышали дождливой городской сыростью, трагедиями и безнадёгой. Особенно часто в её рассказах появлялись вампирши, наделённые гибельной притягательностью и обожающие соблазнять невинных девушек. Для последних эти эксперименты, как правило, заканчивались плачевно.

Профиль Любы был сугубо читательским: за собственное литературное творчество она браться пока не решалась, предпочитая мегабайтами поглощать чужое. Её душа растворялась в фемслэше, она бредила им и болела до пересохшего горла, до сладких спазмов запретного возбуждения, до грёз перед сном. Язвительно-медицинская часть её «я» порой вклинивалась со своими едкими замечаниями в этот поток сознания, закрученный вокруг формулы «ж+ж», но страсть побеждала неизменно.

Однажды в личном сообщении на сайте Оксана написала:

«Вот мы читаем, пишем фем… А ты могла бы в реале закрутить роман с женщиной?»

Тогда это показалось Любе заведомо провальной затеей. Её плотной стеной обступила куча страхов и сомнений, и её уютный вымышленный фемслэшный мирок столкнулся с суровой, зубастой, мрачной и такой сложной действительностью.

«Да где её взять-то, эту женщину? Я по лесби-клубам не тусуюсь, даже не знаю, есть ли они у нас в городе, – ответила девушка подруге. – Не, стрёмно как-то».

Искать клубы она не стала, предпочла снова спрятаться в мир выдуманных персонажей. С ними было проще, и Люба проживала чужие жизни и чувства на электронных страницах.

«Ольга подцепила пальцем эластичную ткань, оттягивая её от желанного тела. Показалась аккуратная полоска рыжеватых волос, подбритых с обеих сторон. Ноги девушки послушно выскользнули из трусиков, колени раздвинулись, живот втянулся в ожидании…»

– Люба, кто одуванчики выкапывать будет?

На текст упал занавес с известной картинкой-мемом, на которой негодующий мужик грозился волосатой рукой. «Мама, [email protected]/* */!» – гласила подпись.

Мятный шелест солнечного дня, горбатый айсберг теплицы, потная спина отца, возившегося с поливочным шлангом – и хлопок дверцы машины возле ворот соседской дачи. Из чёрного внедорожника показалась сперва темноволосая голова с короткой стрижкой, потом атласно-бронзовые плечи, перетянутые бретельками трикотажного топика, а на посыпанную щебёнкой дорогу ступила нога в белом мокасине. Тёмные очки в пол-лица загадочно блеснули, сидя на крупном, но изящном носу с горбинкой, мешковатые светло-бежевые брюки смотрелись небрежно, стильно и дорого. Соседку, что снимала дачу на другой стороне улицы, звали Валерией Геннадьевной, и у неё гостила подруга – слегка расплывшаяся в талии блондинка, обгоревшая на солнце, как варёный рак. Сколько им могло быть лет? Блондинке Люба дала бы тридцать пять, если не все сорок, а стройная и подтянутая Валерия выглядела моложе.

– Люба! Сколько можно просить?

– Да я уже за лопатой пошла, – отозвалась девушка на настойчиво-требовательный оклик мамы. – Сейчас выкопаю эти твои долбанные одуванчики.

Вытаскивая лопату, она уронила всю кучу садового инвентаря на себя, причём коварнее всех брякнулись грабли – прямо по большому пальцу ноги черенком. Шипя от боли и шёпотом матерясь, Люба раздражённо побросала инструменты на место; телефон вдруг ожил, сигнализируя о новом письме.

«Привет. Ты где зависла? Дозвониться не могу», – писала Оксана.

«Я на даче, – прислонив лопату к стене, набрала Люба ответ. – С одуванчиками воюю. Вслух разговаривать не могу сейчас. Слушай, тут соседка есть одна… Может, я уже повёрнутая на почве фемслэша, и он мне всюду мерещится, но мне кажется, что она со своей подругой – того-этого. В общем, лесбиянки».

Ответ пришёл почти мгновенно.

«Фотку её можешь скинуть? У меня глаз намётанный».

«Ладно, попробую её сфоткать», – написала Люба.

Борьба с одуванчиками оказалась под угрозой срыва: не расставаясь с телефоном, Люба выжидала, как папарацци, когда соседка выйдет со своего участка, огороженного высоким забором. Фотоохота обещала сильно затянуться: что-то подсказывало девушке, что Валерия ещё долго не появится.

Прошлым летом из-за таинственной ограды слышался серебристо-холодный женский смех, а однажды вечером Люба слышала звон гитары и голос с приятной, ласковой хрипотцой, певший что-то по-грузински. Сейчас у соседки никто не пел и не смеялся, словно веселье выжгло беспощадным солнцем.

«Нет, похоже, сегодня мне уже не удастся её поймать в объектив», – через три часа отписалась Люба подруге, поставив разочарованный смайлик.

«Есть один верный способ, – ответила та. – Ты же у нас девушка эффектная, вот и проверь, как она на тебя отреагирует. Надень что-нибудь посексуальнее. Или в купальнике покажись».

Первое возмущение постепенно схлынуло невесомой волной, и вскоре появилось щекотное чувство, будто наяву разворачивался сюжет какого-то фем-рассказа. Одуванчикам в этот день несказанно повезло; овладела ли Ольга своей девушкой по полной программе, или у них всё ограничилось петтингом, Люба тоже так и не узнала: NC-сцена осталась не дочитанной. На следующий день разразилась гроза, смыв жару, но садовые дорожки раскисли, и воскресным утром на Любе красовались резиновые сапоги и самые короткие шортики, какие только имелись у неё в гардеробе. Завязав рубашку под грудью наподобие болеро, она соблазнительно разлеглась было на шезлонге, но голубое пластмассовое ведёрко заслонило от неё солнце:

– На-ка, викторию собери – ту, что поспела. А то слизни сожрут – вон, сырость какая…

«Мама, [email protected]/* */!» и «Мама, [email protected]/* */!-2». Смотрите во всех кинотеатрах.

По справедливости сказать, на самом деле не так уж и сильно мама испортила её хитрый план, скорее, даже способствовала его усовершенствованию. С оголёнными ногами и животом посреди земляничной грядки Люба чувствовала себя актрисой эротической рекламы – из тех самых, что питонами извиваются в кружевном белье и чувственно дышат: «Тебе скучно, одиноко? Мне тоже грустно без тебя… Я – женщина-загадка, позвони и разгадай меня!» «Камера, мотор! – насмешливо скомандовала она сама себе. – Так, сексуально нагнуться. Выпрямиться, повернуться, прикусив ягодку. Ай-ай-ай, плохая девочка!»

Красивый кадр был подпорчен: в рот Любе чуть не попал слизняк. Его серое студенистое тело сокращалось и растягивалось, растопыренные щупальца-рожки шевелились: как мама и опасалась, он уплетал землянику за обе щеки. Содрогнувшись от гадливости и высунув язык, Люба выкинула его вместе с ягодкой на улицу.