Театр любви

— Э, так у нас дело не пойдет. У этого твоего дружка самые добрые намерения, да только он не учел, что у тебя не железная душа. Ты, сестренка, столько всего пережила. Но ты у меня умница, правда? Ты не подведешь своего старшего братана.

Я кивнула и крепко прижалась к его плечу. Он осторожно погладил меня по голове.

— Жить надо, сестренка. Что бы с тобой ни случилось, а жить надо. Говорят, Бог дал нам жизнь, только он и может взять ее назад. Еще говорят, Бог за добрые дела человеку прежние грехи прощает. Правильно, сестренка?

— Не знаю. Мне как-то все равно. Моя жизнь кончена. Я больше не хочу… не смогу жить. Да и зачем? Лучше ничего не чувствовать. Мама, мамочка, какая же ты счастливая…

Алеша вздохнул и больно стиснул мои плечи.

— Сестренка, ты сейчас по-быстрому оденешься, и мы с тобой кое-куда двинем, ясно? Я тебе сапожки принесу и все остальное.

— Зачем? Я никуда не хочу.

— Хочешь. Уж это я знаю наверняка. — Он встал и вернулся через несколько минут с моей одеждой. — Только дружку своему, чур, ни слова. Ну и всем остальным тоже. Я тебе потом скажу — почему. Да ты и сама поймешь.

Мы шли лесной тропинкой в сторону, противоположную от станции. Я знала: где-то там, за лесом, дачный поселок МВД. Когда-то давно я была там с Борисом на дне рождения у какой-то важной милицейской шишки.

— Только спокойно, ладно, сестренка? — сказал Алеша, когда мы подошли к обнесенному высоким забором дому. Я обратила внимание, что прежде, чем открыть калитку, он огляделся по сторонам.

Вокруг не было ни души.

Едва мы вошли на веранду, как ко мне бросилась собака.

— Рыцарь! — воскликнула я. — Как ты здесь оказался?

Пес лизал мне руки и тихонько поскуливал. Он здорово сдал за те несколько месяцев, что мы не виделись, и теперь уже не мог поставить мне на плечи лапы и по своему обыкновению поцеловать в губы.

— Это дача друга Апухтина, — догадалась я. — Ну да, он сказал мне, что Рыцарь живет на даче у его друга.

Алеша крепко стиснул мою руку и распахнул передо мной дверь. Рыцарь вошел в комнату первым и уселся возле кресла, в котором полулежала какая-то женщина. В дальнем от двери углу комнаты горел торшер под темно-зеленым абажуром, и я не сразу разглядела ее лицо.

— Мама, — прошептала я. — Это ты, мама?

Ноги подкосились, и если бы не Алеша, я бы упала.

Рыцарь пролаял три раза — он делал так, когда возвращался с работы Кит. Потом лег кверху лапами и закрыл глаза в предвкушении причитающейся ему ласки.

— Мама, мамочка, — шептала я, стоя перед ней на коленях и тиская ее холодные безжизненные руки. — Ты жива… Господи, какое счастье… Мамочка, родненькая…

Она смотрела на меня. Скорее сквозь меня. На ее лице не дрогнул ни один мускул.

— Она болеет, сестренка. Но мы обязательно подымем ее на ноги. Я тебе это обещаю. Кушать хочешь, Зоя? — спросил он, наклонившись к маме. — Я принес борща. Ты ведь любишь борщ?

Я сидела на полу возле маминых ног и наблюдала за тем, как Алеша кормит ее с ложечки. Он делал это умело и, как мне показалось, с удовольствием. Мне хотелось попеременно плакать и смеяться. Кажется, я и делала то и другое.

— Она заснула. — Алеша взял маму на руки, как берут маленьких детей, которые засыпают в неположенном месте, положил на кровать и накрыл одеялом. — У нее хороший сон. Врачи говорят, это замечательно. Зоя другой раз спит целыми сутками. Во сне многое забывается.

Я смотрела на спящую маму. Ее лицо было спокойным и умиротворенным.

Алеша потянул меня за руку, и мы очутились в темном коридоре.

— Я останусь здесь ночевать — Витька сегодня в ночь работает. Я провожу тебя домой.

— Нет. Я тоже останусь здесь. Что с ней, Алеша?

— Врачи говорят, это пройдет. Они говорят, это даже к лучшему.

— Что к лучшему? — не поняла я.

— Что она ничего не помнит.

— С ней это случилось в день пожара?

— Да. Она увидела тебя, закричала и потеряла сознание. Сперва думали, у нее плохо с сердцем.

— Но почему вы скрыли все от меня? Апухтин возил меня на могилу… Бред какой-то.

— Слушай меня внимательно, сестренка. В чем, в чем, а тут твой дружок прав. Понимаешь, этот гад лежит в отключке, а машина, которую он запустил, продолжает работать. Адская машина. Ты болела. Тебе всякие лекарства давали. От них в мозгах путаница происходит, и больной не всегда может собой владеть. Ты могла проговориться. В бреду или там во сне. А у них длинные руки. Но твой дружок сумеет их обрубить. И я чем могу посодействую ему в этом.

— Она поправится… Алеша, она правда поправится? — Слезы текли из моих глаз не переставая. Они приносили мне облегчение. — Но даже если она останется… такой, это гораздо лучше, чем… Я так рада, что она жива.

— Только не показывай эту радость чужим, сестренка. Мало ли какой человек среди них окажется? Ну и дружку своему ничего не говори, иначе мне крепко достанется. Я не боюсь, но все-таки… Как-никак, милиционер он, да еще такой важный, хоть и твой дружок.

Апухтин подъехал в половине девятого. Мы с Алешей полчаса назад как вернулись домой.

— Могла бы предупредить, что заночуешь, — сказал Апухтин вместо приветствия.

— Извини.

— Тебе на пользу свежий воздух. — Апухтин, не разуваясь, шагнул в гостиную, скользнул взглядом по дивану, на котором лежала моя постель. — Как спалось на новом месте?

— Чудесно. Теперь буду приезжать сюда почаще. Может, даже переселюсь. Егор будет рад.

— Думаю, не только Егор. Я, между прочим, за вами. Завтракали?

— Я не хочу в Москву.

— Но ты не можешь остаться здесь. Это опасно.

— Я же не одна — со мной Алеша.

— Он нужен нам.

Апухтин пристально посмотрел на меня. Я выдержала его взгляд.

— Мне он тоже нужен. Очень.

— Понимаю. — Апухтин кашлянул в кулак: — Закончим дела — и я отправлю вас обоих сюда.

— Я никуда не поеду.

Я улеглась на диван и демонстративно накрылась с головой одеялом.

— Ты ведешь себя, как маленькая девочка. У меня нет возможности выставить охрану в лесу.

— А я думала, ты все можешь. Ведь ты, всезнающий, всемогущий, всерешающий за других Апухтин.

— Таня, я спешу.

— А мне, представь, надоело спешить. Да и куда? Время остановилось, понимаешь? Да здравствуют часы без стрелок!

— Так или иначе, но ты поедешь в Москву. Ясно?

— Нет, гражданин начальник. Мы говорим на разных языках. Это потому, что ты любишь часы со стрелками, а я вообще ненавижу часы. Особенно с маятниками. Они такие равнодушные. И очень логичные. Тик-так, тик-так… Прошла минута, потом другая. Время движется только вперед, и больше никуда, кроме как вперед. Железная логика, а?

— Что с тобой, Таня?

— Не спалось, и я выпила горсть снотворных. Мне снились чудесные сны.

— Я привезу тебя вечером. И останусь ночевать.

— Не хочу. Это как-то слишком логично. Мне надоело жить согласно логике, порядку, здравому смыслу и так далее. Да здравствует хаос!

Потом я задремала. Я слышала, как Апухтин о чем-то разговаривал с Алешей на веранде. Я проваливалась в сон, выныривала из него. Судя по обрывкам фраз, долетавших до меня, они говорили обо мне. Наплевать. Мне было так хорошо. Давно мне не было так хорошо.

— Сестренка, мы поехали, — услышала я Алешин голос и, приоткрыв глаза, увидела над собой его серьезное лицо. — Я замкну тебя на замок. Спи спокойно.

Я опять провалилась в глубокий благодатный сон.

Помню, я вставала несколько раз, ела прямо из кастрюли холодный густой борщ. Я никогда не ела ничего вкусней холодного густого борща.

Когда я наконец проснулась окончательно, в комнате было темно. В камине плясали языки голубоватого пламени. Я точно помнила, что не зажигала камин.

Я приподнялась на локтях и огляделась по сторонам. Возле окна кто-то стоял.

— Алеша, — негромко окликнула я.

Человек обернулся и направился к дивану. Это был Апухтин.

— А где Алеша? — поинтересовалась я и сладко потянулась. — Знаешь, он варит удивительно вкусный борщ.