Театр любви

После поминок я увезла маму к себе на дачу. Она сама так захотела. Стас сопровождал нас. Сразу по приезде он проверил задвижки на дверях и окнах. Уехал последней электричкой.

Апухтин был на кладбище, когда его срочно вызвали на работу. Он пообещал связаться с нами в самое ближайшее время.

Телефон наконец заработал — Стас позвонил из автомата на АТС и попросил проверить наш номер.

Все эти дни мама держалась молодцом. Сослуживцы Кита организовали похороны по первому классу. Похоже, они самым искренним образом оплакивали его неожиданную смерть.

— Ну вот и все, — сказала мама, укладываясь в постланную мною постель. — Ничего нет вечного под солнцем и луной. — Помолчав, она добавила, глядя на меня широко раскрытыми глазами: — Я не буду тебе в тягость, доченька. Надеюсь, меня тоже скоро приберет Господь.

— А как же я? Ты подумала обо мне?

— Да, деточка. Квартиру Никита Семенович переписал на меня. Все сбережения тоже. Вика, как ты знаешь, живет в Ирландии. Никита Семенович рассказывал, у нее не дом, а настоящий замок. И несколько машин. Не говоря уж обо всем остальном. Это ты у меня неустроенная.

— У меня все есть, мамочка.

— Квартира записана на Бориса. Дача тоже. Если ему предъявят обвинение в занятии порнобизнесом, все могут конфисковать в пользу государства. — Она тяжело вздохнула: — И почему ты у меня такая невезучая?

— Я сама во всем виновата.

— Ты пошла в отца. Своей открытостью и доверчивостью. Этим пользовались все кому не лень. В первую очередь твой Саша. Ну, а потом Борис и все остальные.

— Кто остальные, мама?

— Думаешь, я не вижу, чего хочет от тебя этот милиционер?

— Ты имеешь в виду Апухтина?

— Кого же еще? Скумекал, что есть возможность поживиться. Квартира, дача, машина. Такие невесты не каждый день встречаются.

— Ты сама только что сказала, что у нас все могут конфисковать. Что-то не пойму я тебя, мама.

— Милая моя, во власти этого человека повернуть дело в любую сторону. Никита Семенович убежден, что наши органы коррумпированы как нигде в мире. Знаешь, я боялась говорить тебе это, но меня не покидает ощущение, что в гибели Кита виноваты органы. Твой Апухтин втерся к нам в семью, все пронюхал и…

— Ты сошла с ума.

— Нет, доченька. Смотри: сперва он засовывает в кутузку твоего Бориса. К слову, этого слизняка мне ничуть не жаль. Потом, пронюхав, что квартира и все остальное записано на меня, а ты у меня единственная наследница, устраняет бедного Никиту Семеновича. Скоро наступит моя очередь. Мне все равно, доченька, я давно устала жить и смерти буду только рада. Но вот за тебя у меня просто сердце разрывается.

— Какая чушь, мама!

— Вовсе нет. Подумай сама: что это вдруг он прицепился к тебе как банный лист?

— Он просил меня помочь ему в одном деле.

— В каком еще деле?

— Это связано… с Сашей Кириллиным. Мамочка, это очень длинная история, а у меня уже и так язык заплетается.

— Что, Сашку тоже убили?! — У мамы от удивления даже челюсть отвисла. — Но ведь я видела его собственными глазами всего неделю тому назад. Мы даже успели с ним поговорить.

— Где ты его видела?

— В парикмахерской на Фрунзенской набережной. Меня туда Никольская устроила. К одному парикмахеру, который учился в Париже. Удачно подобрал цвет, а? Да и стрижка, говорят, мне идет. Я встретилась с Сашкой, уже когда собиралась уходить. Кажется, у него там жена работает — такая бабища плебейской наружности и центнера на полтора. Он сразу меня узнал, даже сделал комплимент. Все-таки он хорошо воспитан, этот Сашка.

— Как он выглядел?

— А как может выглядеть обыкновенный алкаш? Обрюзг, круги под глазами, одет в какой-то кургузый пиджачок. И впечатление такое, что по крайней мере дня три не брился и не мылся.

— Не может быть! — Я вскочила, с грохотом опрокинув стул. — Ты врешь! Ты и про отца сказала сначала, будто он ужасно выглядит. Зачем ты врешь, мама?

— Я не вру, доченька. Если хочешь, могу поклясться твоим здоровьем. Я бы ни за что его не узнала, если бы он не обратился ко мне первым и не назвал себя. Выглядит лет на шестьдесят, если не больше. Помню, я потом еще задержалась на несколько минут возле зеркала — попудрилась, губы подкрасила. Эта бабища чуть не орала на него, что не пустит на порог квартиры. Я так поняла: Сашка все это время где-то шлялся и алименты на ребенка не платил. Вот что значит гены, доченька. Если бы он был родным сыном Варвары Аркадьевны и Рудольфа Александровича, уверена, он бы никогда не превратился в подобное ничтожество. Доченька, милая моя, ну почему, спрашивается, тебе так не повезло в этой жизни?

Одно из двух: либо у матери после всего пережитого поехала крыша, либо она поехала у меня еще несколько дней назад, когда мы с Сашей Кириллиным сидели в обнимку и вспоминали прошлое. Но мать упомянула кое-какие факты, которые ей до этого не были известны. Прежде всего то, что Саша не платил алименты на Верочку. Да и сцена скандала выглядела очень правдоподобно.

— Будь осторожна, деточка. Мы теперь совсем одни остались. Две беспомощные беззащитные женщины. — Она всхлипнула: — Я всю жизнь больше всего на свете боялась одной остаться. Ты представить себе не можешь, как я всегда боялась этого.

— Ты не одна, мама. Я буду рядом.

Мои слова прозвучали не совсем уверенно, и она почувствовала это.

— Доченька, прошу тебя, не принимай опрометчивых решений. И не слишком доверяй этому смазливому типу с Петровки, ладно?

— Ладно, мама, — сказала я, чувствуя себя вконец измотанной и опустошенной. — Давай спать. На меня уже начало действовать снотворное.

Я поднялась к себе в мансарду, оставив открытой ляду — вдруг маме потребуется что-нибудь. Имован действовал на меня очень странно: я словно оказалась в состоянии невесомости, вокруг меня парили мои мысли, ухватить которые было совсем не простым делом.

Апухтин… Я его совсем не знаю. Он ворвался в мою жизнь внезапно. Наверное, влюблен в меня — это даже со стороны заметно. Что еще заметно со стороны?.. То, что я окончательно растерялась и не знаю, что мне делать. А что мне делать? И почему обязательно нужно что-то делать?.. Может, нужно просто отдаться течению и плыть, плыть?.. Течению и воле других людей. Кого? Ну да, того же Апухтина. А чего он хочет? Откуда мне знать… А чего хочу я? Быть с Сашей? С человеком, который поступил со мной так двадцать лет назад? А как он со мной поступил?..

Я вдруг вспомнила про тетрадку на столике возле окна. Сделала над собой усилие, поднялась…

Она лежала на прежнем месте. Прежде чем вернуться наверх, я прислушалась, задержавшись возле двери в комнату, где спала мама. Она мерно посапывала во сне.

Я включила торшер.

«Любовь моя, только позови — и я буду возле тебя. Я вылезу из своей шкуры, чтоб обрасти новой, к которой не позволю прикоснуться никому, кроме тебя. Слишком поздно понял я, что ты для меня значишь. Я обязан был бороться за тебя, но я не знал, как это делается. Что я могу предложить тебе, кроме своей любви? Да тебе она и не нужна. Любовь — очень хрупкое изнеженное растение. Сегодня она распускает бутоны, а завтра начинает вянуть, хиреть… Когда я рядом с тобой, я будто скован цепью. Я не могу взять тебя за руку, поцеловать… Наверное, это такое наслаждение — целовать тебя, — читала я размашистые, выцветшие от времени строчки. — Я обнимаю во сне подушку, весь дрожу от желания…»

Я закрыла глаза и упала ничком на кровать. Меня закружили и подняли в воздух вихри, вокруг меня шептали голоса. «Ты еще не любила, не любила… Я — твой единственный мужчина. Только со мной ты будешь счастлива, счастлива…»

«Любовь моя, я имею право так называть тебя, да?.. Любовь моя, ты повернула всю мою жизнь, направив ее в русло служения идеалу. Я буду служить тебе вечно. Ты — само совершенство. Как я люблю твое тело, загадочный изгиб твоей шеи, эту родинку возле локтя… Помнишь тот жаркий июльский день на пруду, когда я собрал для тебя горсть земляники и ты ела ее прямо из моей ладони? Я заметил, что кожа между твоих грудей покрылась капельками пота. У меня закружилась голова. Мне показалось, вокруг тебя вращается весь мир. Он на самом деле вращается вокруг тебя…»