Страница 15 из 84
Через несколько минут наш омнибус остановился. Сойдя на углу, где располагалась студия мистера Баллингера, мы подошли ко входным дверям. Когда мы распахнули дверь, зазвенел висевший внутри колокольчик.
Войдя, мы оказались в оформленном со вкусом салоне, где стояло несколько канапе из розового дерева, обтянутых пурпурным шелком, хэпплуаитские кресла и массивный стол, восьмиугольная столешница которого была сделана из мрамора с золотистыми прожилками. Вдоль стен протянулись полки, на которых были выставлены дагеротипы в тисненых кожаных рамках. Все это явно были образцы работы мистера Баллингера.
Сначала никто, казалось, не заметил нашего прихода. Я уже собирался возвестить о нашем появлении громким восклицанием: «Есть здесь кто-нибудь?» – когда задняя дверь комнаты открылась и в дверном проеме показался джентльмен. Он подошел к нам, заметно прихрамывая, и я обратил внимание на то, что ростом он пять футов и восемь или девять дюймов и сложен пропорционально – не отличаясь ни чрезмерной полнотой, ни худобой. На вид ему можно было дать лет тридцать пять – тридцать шесть. У него были круглые темные глаза, вьющиеся темно-каштановые волосы, неправильной формы нос, бледное лицо и ничем не примечательный рот, губы которого в данный момент были плотно сжаты, выражая неудовольствие.
– Мистер Баллингер, я полагаю, – сказал я, когда он остановился перед нами.
– Его помощник, Бенджамин Боуден, – ответил он, мотнув головой. – Мистера Баллингера сейчас нет дома.
– Ах вот как, – сказал я, представился, представил Сестричку и объяснил, что мы заглянули узнать, можно ли заказать портреты.
Жестом указав на кресла, мистер Боуден предложил нам присесть. Дагеротиписта, как он дал понять, ждут с минуты на минуту. Затем, извинившись, он проковылял к задней двери, из которой появился, и исчез за нею.
Положив шляпу на мраморную столешницу, я скрестил ноги и огляделся.
– В целом обстановка указывает на отменный вкус хозяина, – сказал я, бросая одобрительный взгляд на аргандову лампу под однотонным, без узора, пурпурным абажуром, свисавшим на цепочке в центре потолка.
– Но где же его оборудование? – спросила Сестричка.
– Поскольку изготовление дагеротипов требует яркого естественного освещения, – ответил я, – студия мистера Баллингера, несомненно, расположена на верхнем этаже, где солнечный свет может проникать сквозь окна, не заслоненные окружающими зданиями. А это просто комната, где ждут клиенты.
В это мгновение мой взгляд приковала одна из полок, на которой рядом примерно с дюжиной портретов стояла, опираясь на нечто вроде мольберта, большая карточка, на ней каллиграфическим почерком было написано следующее:
«Мистер Баллингер изготовляет мемориальные портреты усопших, детей и взрослых, не более чем через час после их кончины. Согласно нашим условиям, фотографии могут быть сделаны как в нашей студии, так и на дому. Мистер Баллингер прилагает максимум усилий, чтобы посмертные портреты соответствовали вкусам заказчиков, а клиенты выглядели так естественно, словно погружены в глубокий сон».
Более пристально приглядевшись к окружавшим объявление фотографиям, я увидел, что, подобно портрету из медальона миссис Рэндалл, все это мертвецы, мирно лежащие на смертном одре младенцы и глубокие старики.
– Уф! – сказала Сестричка, подчеркнуто передергивая плечами. – Просто смотреть невозможно. В этом есть что-то пугающе болезненное.
– Смерть, запечатленная с таким сверхъестественным реализмом, не может не вызывать тревоги, – согласился я, – даже у такого человека, как я, которого всегда завораживало все мрачное и мерзкое.
Когда мы сидели в ожидании мистера Баллингера, я почувствовал, что близость навевающих печаль фотографий угнетающе действует на мою жену. Достав часы, я увидел, что уже четверть двенадцатого, и собирался предложить Сестричке зайти попозже днем, как вдруг услышал звон колокольчика.
Повернувшись, я увидел, что звон сопровождался появлением господина, которого я сразу принял за дагеротиписта.
– Мистер Баллингер? – спросил я, вставая с кресла.
– Он самый, – ответил мужчина, снимая шляпу и подходя поприветствовать меня.
Когда он приблизился, я увидел, что по возрасту, фигуре и общему облику он удивительно напоминает своего ассистента – настолько, что это скорей всего братья. Однако в отличие от мистера Боудена дагеротипист не хромал. Более того, лицо его было испещрено крапинками, словно он побагровел от натуги.
– Большая честь встретиться с вами, мистер По! – воскликнул он, когда я представился, представил Сестричку и объяснил цель нашего визита. – Также почту за честь сделать ваши фотографии. Знаете, я горжусь тем, что изготовил дагеротипы многих наших литературных знаменитостей, среди них – мистера Лонгфелло, мистера Эмерсона и мистера Лоуэлла.
Не вполне довольный, что меня сравнивают с этими крайне перехваленными личностями, я тем не менее вежливо улыбнулся и спросил, подходящее ли сейчас время для съемки.
– Увы, – ответил мистер Баллингер, посмотрев на часы. – У меня назначена встреча в одиннадцать, и, как я вижу, до нее осталось всего пятнадцать минут.
– Но сейчас уже четверть двенадцатого! – воскликнул я. – Я только что сверялся со своими часами.
– Неужели? – спросил дагеротипист. – Похоже, мои отстают.
С этими словами он потянул за часовую цепочку, нахмурившись, посмотрел на циферблат и, досадливо крякнув, торопливо захлопнул крышку и водворил часы в жилетный карман.
В это мгновение колокольчик зазвонил снова и тучный господин средних лет ворвался в дверь.
– Извините за опоздание, мистер Баллингер, – сказал он, переводя дух. – Дела задержали.
– Не беспокойтесь так, мистер Прескотт, – сказал Баллингер. – Я сам только что пришел.
Догадываясь, что это тот самый человек, которого дагеротипист уже внес в свое расписание, я осведомился, когда мы можем зайти снова.
– Зайдите-ка, пожалуй, через часок, – сказал Баллингер. – Тогда я уже наверняка управлюсь с портретом мистера Прескотта и снова подготовлю оборудование.
– Отлично, – сказал я, и, попрощавшись с дагеротипистом и его клиентом, мы с Сестричкой вышли.
– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – спросил я, пока мы стояли на тротуаре у входа в студию.
– Прекрасно, дорогой, – игриво ответила она. – Что будем делать целый час?
– Все, что твоей душе угодно.
– Я знаю! – воскликнула она. – Давай посмотрим особняк Хэнкока. А то в другой раз может не получиться.
– Отлично, – сказал я. – Прокатимся на омнибусе.
– Нет, пойдем лучше пешком, – сказала Сестричка. – Такой прекрасный день!
– Сестричка, дорогая, дом Хэнкока по крайней мере в полумиле отсюда, – возразил я. – Хотя это не бог весть какое расстояние, мне бы не хотелось, чтобы ты сегодня хоть немного переутомлялась.
– Ах, Эдди, из-за чего такой шум, – умоляюще и одновременно с упреком сказала Сестричка. – Терпеть не могу, когда ты относишься ко мне как к инвалиду. Если я устану, то скажу, и мы сможем поехать на омнибусе обратно.
Хотя и несколько неохотно пойдя на этот компромисс, я подал ей руку, и мы двинулись в путь прогулочным шагом. Пока мы шли по деловито оживленным улицам, Сестричка заливалась веселой бессвязной болтовней. Как всегда озабоченный состоянием ее здоровья, я несколько приободрился, видя ее в таком жизнерадостном настроении.
Однако случилось так, что попытка Сестрички взглянуть на историческую достопримечательность оказалась обреченной на неуспех.
Не успели мы пройти и четверти часа, как завидели впереди значительных размеров толпу, собравшуюся перед красивым особняком. При первом же взгляде на это скопище меня охватили дурные предчувствия. Как кружащая в небе стая стервятников означает, что где-то поблизости находится падаль, подобные сборища – я знал это наверняка – могут означать лишь, что неподалеку стряслась какая-то беда.
– Интересно, что там такое, – сказала Сестричка.
– Уверен, ничего хорошего, – серьезно ответил я.