Страница 9 из 11
«Ахъ, какъ я рада!»
Nathalie приподнялась.
«Entrez».167
«Да, теперь я могу выкупить Подмосковную».
«Точно?»
«Да», – онъ поцѣловалъ ее въ лобъ.
Графиня <поморщилась. Они долго сидѣли и говорили.>
Утромъ Графъ проснулся и удивился, увидя, что Графиня сидитъ, спустивъ ножки, и плачетъ навзрыдъ. Она не сказала, о чемъ она плачетъ, и сама-бы не умѣла сказать, ежели бы захотѣла. Она не ненавидѣла своего мужа, но плакала о томъ, что она была женой своего мужа. Кто въ этомъ виноватъ? Не она, бѣдняжка! Выходя замужъ, она не предвидѣла, что будетъ плакать о томъ, что она жена своего мужа.
Скажите вы, люди благоразумные и съ характеромъ, которые, разъ избравъ дорогу въ жизни, ни разу не сбивались съ нея, не позволяя себѣ никакого увлеченія, скажите, неужели можно строго судить молодаго, влюбленнаго мальчика за то, что онъ подъ вліяніемъ любви способенъ поддаваться обаянію дружбы и тщеславія? Вы, можетъ быть, не поймете меня, когда я скажу, что К. былъ влюбленъ, какъ только можетъ быть влюбленъ 18-тилѣтній мальчикъ, и несмотря на это, намёкъ Н. Н., что онъ не долженъ слишкомъ выказывать своей любви Графинѣ, а дожидаться того, чтобы вышло наоборотъ, и нѣсколько словъ, обращенныя къ нему Н. Н., къ которому онъ чувствовалъ какое-то особенное расположеніе, въ первый разъ въ единственномъ числѣ втораго лица, совершенно вскружили ему голову; и онъ остался ужинать въ первой комнатѣ. —
«Сядемъ здѣсь, – сказалъ онъ, подходя къ небольшому столу – на 4 прибора, почти закрытому померанцовыми и лимонными деревьями. – Вы знакомы?» – прибавилъ онъ, указывая на однаго адъютанта и высокаго толстаго Генерала, которые уже сидѣли за столомъ. Знакомства168 на балѣ за ужиномъ дѣлаются скоро, для молодаго человѣка, который такъ взволнованъ столкновеніями съ женщинами, непривычнымъ еще движеніемъ и разнообразіемъ лицъ, что не имѣетъ время анализировать людей, съ которыми встрѣчается; а анализъ болѣе всего мѣшаетъ сходиться съ людьми. Чѣмъ бы брать людей за то, чѣмъ они себя показываютъ, дѣлаешь предположенія и стараешься дознаться: что они есть. Кромѣ того, К. чувствовалъ въ этотъ вечеръ особенную самостоятельность, охоту и способность быть умнымъ и любезнымъ. Онъ прежде искалъ связей видныхъ, напримѣръ, знакомство съ этимъ Генераломъ-кутилою было его мечтою – кто безъ тщеславія – теперь, напротивъ, ему казалось, что онъ жертвуетъ собою, ежели говорить съ кѣмъ-нибудь – не потому, чтобы онъ полагалъ дѣлать этимъ честь – но потому, что вмѣсто того, чтобы говорить съ нимъ, онъ могъ бы говорить съ нею, или по крайней мѣрѣ думать о ней. Теперь ему никого не нужно. Ласковая улыбка и взглядъ Графини придали ему болѣе сознанія своего достоинства, чѣмъ Гр[афскій] титулъ, богатство, красота, кандидатство, умъ и всегдашняя лесть и похвалы, въ одно мгновеніе изъ ребенка сдѣлали мущину. Онъ вдругъ почувствовалъ въ себѣ всѣ благородныя качества мущины: храбрость, рѣшимость, твердость, все то, недостатокъ чего онъ ясно сознавалъ въ себѣ до сихъ поръ. Внимательный наблюдатель замѣтилъ бы даже перемѣну въ его наружности за этотъ вечеръ. Походка стала увѣреннѣе и свободнѣе; грудь выпрямилась, голова держалась выше; въ лицѣ изчезла дѣтская округлость и неотчетливость чертъ, мускулы лба и щекъ выказывались опредѣленнѣе, и улыбка была смѣлѣе и тверже.
Ужинъ былъ обыкновенный бальный ужинъ съ вѣчнымъ невкуснымъ, но затѣйливымъ маiонезомъ, съ вопросами хозяина: все-ли у васъ есть? съ бѣготнею слугъ, смѣхомъ, говоромъ сотни голосовъ и хорошимъ виномъ. Столъ же, за которымъ сидѣлъ мой герой, особенно пользовался этимъ послѣднимъ по протекцiи Н. Н., которому дворецкiй какъ
Графъ Шöфингъ былъ chevalier d’industrie169 высшаго полёта, нѣсколько разъ богатѣлъ, нѣсколько разъ промотывался и наконецъ, желая блистательно окончить свое поприще, женился на богатой наслѣдницѣ. Кто былъ причиной этой сватьбы, намъ совершенно неизвѣстно, извѣстно только то, чго любовь не играла въ ней ни съ той, ни съ другой стороны ровно никакой роли. Графъ Шöфингъ любилъ свою жену, какъ самую кроткую и послушную170 изъ жёнъ, и продолжалъ еще любить, какъ хорошенькую женщину (еще не прошло года, какъ онъ женился). Хотя и говорили чувствительныя дамы, что онъ не стоить, не умѣетъ цѣнить ея, но мы никакъ не скажемъ этаго, потому что хорошенькая Шöфингъ и не требовала отъ мужа другой любви. Лучше мужа, чѣмъ ея Jean, она и не желала, и сама любила его точно также, какъ онъ ее. До сватьбы она никого не любила, а послѣ сватьбы, ежели и встрѣчала людей, которые ей нравились, то не стоило любить ихъ: они всѣ, сколько она могла узнать ихъ, были похожи на ея Jean.
Но нехорошо было въ ея миломъ Jean то, что онъ былъ мотъ, игрокъ и негодяй; потому что проигрывалъ и проигралъ больше половины женинаго состоянiя. Но развѣ русская порядочная барышня должна имѣть понятiе о томъ, что составляетъ ея состоянiе, и о томъ, что безъ него жить нельзя, что оно прiобрѣтено трудами и кровью ея предковъ. Хорошенькая Шöфингъ знаетъ, что ея мужъ проигралъ 40 или 60 000 и нынче поѣхалъ играть еще. Она очень смутно понимаетъ, что это что-то нехорошо дѣлаетъ ея Jean; но думать объ этомъ скучно, и она преспокойно отправляется на балъ къ П., куда ѣдетъ и Сережа съ К[няземъ] Корнаковымъ.
______________
Комментарий Н. М. Мендельсона к «СВЯТОЧНОЙ НОЧИ»
Рассказ писался Толстым на Кавказе в 1853 г. К работе над ним относятся следующие записи дневника этого года. 12 января: «Задумал «очерк: «Бал и бардель». 17 апреля: «Встал рано, хотел писать, но поленился, да и начатый рассказ не увлекает меня. В нем нет лица благородного, которое бы я любил; однако мыслей больше». На следующий день: «писал не дурно. План рассказа только теперь начинает обозначаться с ясностью. Кажется, что рас[сказ] может быть хорош, ежели съумею искусно обойти грубую сторону его». В суммарной записи 21—25 апреля: «окончил начерно С[вяточную] Н[очь], примусь за корректуру», а немного далее, в тот же день: «Мои теперешние желания: получить солдат[ский] крест, чин на месте, и чтобы оба рассказа мои удались». В связи с предыдущими и последующими записями можно полагать, что Толстой разумеет здесь «Отрочество» и «Святочную ночь». По всей вероятности, о последнем рассказе говорит запись дневника под 7 мая: «Нынче писал довольно много, изменил, сократил кое-что и придал окончательную форму рассказу». Наконец, к 15 мая относится последняя запись: «Р[ассказ] Свят[очная] Н[очь] совершенно обдумал. Хочу приняться…».
Нельзя не отметить в рассказе наличия несомненного автобиографического элемента. Так, например, характеристика московского общества и положения в нем молодого человека, вроде Сережи Ивина, героя «Святочной ночи», находит себе параллель в тех «Записках», которые Толстой начал было писать в дневнике в июне 1850 г., вспоминая в них зиму 1847-1848 гг. Автобиографичны и те страницы рассказа, где Толстой так горячо и с таким Знанием дела говорит о цыганских песнях. Увлечение цыганами сказалось в 1850 г., между прочим, неосуществившимся замыслом «написать повесть из Цыганского быта» (Дневник, 8 декабря 1850 г.). Наконец, Р., разделявший с автором «Святочной ночи» интерес к изучению цыганской музыки, – по всей вероятности, тот самый Рудольф, пьющий немец-музыкант, с которым Толстой познакомился у своих друзей Перфильевых, и которого привез с собой в Ясную поляну в мае 1849 г.
Рассказ сохранился в черновом наброске, доведенном до конца, и во вторичной, перебеленной обработке его начала. Как видно будет ниже, есть основания предполагать, что сохранились следы еще одной, третьей, рукописи рассказа, – вероятно, первоначальной.
Рукописи «Святочной ночи» находятся в архиве Толстого, хранящемся в Публичной библиотеке Союза ССР им. Ленина (П. XXII).
167
[«Войдите».]
168
В подлиннике: знакомство
169
[делец]
170
Последнее слово написано над зачеркнутым: совершенно равнодушную