Найти бесогона

Дальше ломаться не имело смысла.

– Что-нибудь о любви, на английском, пожалуйста.

Хорошо, что не на японском. Мало того, что при всех, без подготовки я буду петь, так ещё на английском? Опозорюсь на всю жизнь. Меня может спасти только то, что гости уже порядком набрались и вряд ли смогут оценить по достоинству моё исполнение.

На подгибающихся от страха ногах я прошествовал к эстраде, взбежал на ступеньки и сел к роялю, стараясь не смотреть в зал. Пробежался по клавишам и начал напевать самую простую по тексту песню, но, тем не менее, одну из самых известных, надеясь, что Бенедикт Романович её слышал или, по крайней мере, поймёт, что это о любви, как он заказывал:

Я закончил и бросил взгляд в зал. Милана поняла, что я пел для неё, расцвела я ярчайшей улыбке, и послала другой, ещё более страстный воздушный поцелуй.

Розенштейн, развернувшись всей своей тушей, поманил меня. Я сошёл по ступенькам и направился к ним.

– Ну что ж, неплохо, неплохо, – проговорил он, явно давая мне понять: «ну и говно же ты полное». – А вот если я тебе скажу, чтобы ты при всех штаны снял – сделаешь?

Я в изумлении взглянул на него, пытаясь определить степень его опьянения, но колючий взгляд глаз-буравчиков не оставлял сомнения – Розенштейн был абсолютно трезв, и очень зол. Я обвёл глаза столик, пытаясь по выражению лиц Верхоланцева и Миланы понять, насколько «тётя Роза» говорит серьезно.

– А если не стану этого делать? – без тени раздражения спросил я, скорее в насмешку.

– Тогда я тебе ни копья не заплачу? Понял? Ни копья! – воскликнул он и вдруг хрипло заквакал, давая понять, что пошутил. – Ладно, иди, отдыхай, – милостиво разрешил он.

Задребезжал звонок, продюсер выхватил из кармана мобильник. Взглянув на экран, побледнел, как мел, горячо зашептав в трубку: «Я не могу здесь разговаривать». Я направился к своему столику, быстро извинившись, незаметно выбрался из зала и направился к служебной лестнице.

– Какие триста кусков? Мы так не договаривались! У меня нет таких бабок. Нет. И что? Не хочу об этом говорить! – порадовавшись удаче, услышал я раздражённый и в то же время испуганный голос Розенштейна.

Он прервался, распахнул дверь с лестницы, больно задев меня по колену, огляделся внимательно. Прикрыл, и вновь вернулся к разговору, всё сильнее распаляясь, перейдя на трёхэтажный мат. Я пытался вычленить хоть каплю важной информации, но Розенштейн не произносил ни одного имени.

Воздух прорезал дикий визг, только отдалённо напоминающий человеческий. Милана осталась в зале одна! Я кинулся назад, вихрем ворвался в зал, огляделся и облегчённо вздохнул. Она преспокойно сидела за столиком. Крик исходил от жуткой драки, пара мужиков, изрядно набравшись, мутузили друг друга почём зря. Банкет без драки – деньги на ветер. Одна из дам бойко помогала – издавая звуки такой силы и мощи, что без труда взяла бы приз в соревновании на самый громкий пароходный гудок. С остервенением таская за волосы и царапая одного из противников длинными, ухоженными ногтями. Другая дама в вечернем платье с глубоким декольте, из которого почти вываливалась массивная, накачанная силиконом грудь, пыталась огреть участников драки сумочкой. Я с интересом наблюдал за представлением, к которому присоединилось несколько человек, когда рядом возник мерцающий силуэт – призрак Северцева предупреждал об опасности.

Я присмотрелся к клубку дерущихся, по спине пробежали мурашки. Одного из этих людей я знал хорошо, хотя никогда с ним не встречался. Я молниеносно оказался рядом и попытался нейтрализовать его, и вовремя – в его руке блеснула воронёная сталь небольшого, но очень эффективного кольта «Кобра» 38-го калибра. Я вывернул руку мерзавцу, выбил револьвер. Это был тот самый парень из моего видения убийства Северцева – невыразительное вытянутое лицо и холодные глаза убийцы.

Прибыли менты вневедомственной охраны, охранники, начали растаскивать дерущихся. В суматохе я не заметил, как парень с револьвером исчез, оставив в душе отвратительное ощущение липкого страха и тревоги.

Официанты восстановили столики, постелили новые скатерти, сервировали. Все успокоились, принялись за еду. Как раз принесли изумительные жареные сардины в виноградных листьях, оркестр наяривал что-то весёленькое, а я пытался отогнать мерзкие мысли. Все сильнее наливаясь элитным алкоголем, уже не разбирая, что вливаю в рот – коньяк, виски, мартини. Гости пошли танцевать, я со злорадством наблюдал, как Кира старается не навернуться с огромных платформ леопардовых туфель.

Милана, весело смеясь, отплясывала с Кириллом, оператором-постановщиком. В сердце кольнула ревность, я опрокинул стопку и направился к ней, пригласил на танец.

– Милана, знаешь, Мельгунов предложил мне сделку, – прижав к себе, и пьяно улыбаясь, начал рассказывать я.

– Зачем ты к нему ходил? – пробормотала Милана, у неё явно испортилось настроение.

– Не хмурься, дорогая, все идёт по плану. По твоему плану.

– Что это значит?

– Ты все так здорово придумала с Мельгуновым, я восхищен, – захихикал я. – Польщён, что ты выбрала меня исполнителем.

Она попыталась вырваться, но я держал очень крепко.

– Каким исполнителем? Что я придумала? Что ты несёшь?!

– Ну как – убить твоего мужа. Все так замечательно было срежиссировано – нападения на тебя, мнимое самоубийство. Чтобы я действительно решил, что ты в опасности. Потерял голову и пошёл на все. Но один прокол у вас вышел. Маленький такой. Кроме нас с тобой никто не знал, что ты собираешься уйти ко мне. Только ты и я. Но Мельгунов тоже об этом узнал. Как? Ты ему сказала! Он сказал мне – убьёшь Верхоланцева, Милана станет богатой вдовой. Женишься на ней, попадёшь в высшее общество. «High society», понимаешь? Но кто ему мог об этом сказать? Только ты! Значит, вы всегда были заодно! Очень выгодное сотрудничество! Ему нужна душа Верхоланцева, а тебе – его деньги! Ты подманила меня, подкупила, ради одной цели!

– Как ты смеешь?! – воскликнула она со слезами в голосе. – Если ты хотел, чтобы мы расстались, то можно было сказать по-человечески, а не так, по-свински.

– По-свински? – разозлился я. – А сделать из меня посмешище, шута горохового, над которым потешалась вся группа – это по-человечески?!

– Никто из тебя не делал шута, – Милана уже была готова разрыдаться. – Все тебя любят, восхищаются тобой. Для тебя сделали главную роль!

– Главную?! Нет, дорогая моя. Мельгунов всё объяснил – меня снимали на заднем плане, спиной, боком, чтобы смонтировать с крупными планами Северцева. Чтобы он как бы играл главную роль. А я как был никто, так и остался. Моего имени даже в титрах не будет!

– Это неправда! – горячо воскликнула Милана.

– Правда! Я видел афиши, Мельгунов мне их любезно показал! Я вас разоблачил!

Милана вырвалась и убежала, всхлипывая, а я доплёлся до своего столика. Тяжело плюхнувшись в возмущённо скрипнувшее подо мной плетёное кресло, плеснул себе в бокал из первой попавшейся бутылки. Мои соседи удивлённо воззрились на меня, но не стали лезть с расспросами. А я, глупо улыбаясь, опрокинул стопку и стал отбивать ногой ритм мелодии, изображаемой оркестром.

– Наденька, давайте потанцуем, – предложил я.