Страница 85 из 120
— Я думал, они попадают с перепугу, — удивлённо проговорил Васкес, — Ну, как в фильмах про дикарей показывают…
— Хренио, это же тебе не кино про Робинзона Крузо. А кроме того, это тебе не черномазые, а красножопые.
— А какая разница? Что те дикари, что эти, так те хоть металлы знают, а эти вообще в каменном веке.
— Да не в этом дело — порода разная.
Обсуждать различия между африканскими и американскими дикарями времени не было — кулевринщики снова перезарядились и запрашивали новых целеуказаний. Я настропалил их снова на правый склон, где выпавших в осадок чингачгуков было погуще, а единичных начали уже выбивать опомнившиеся и получившие команду от Фамея финикийские лучники. После третьего залпа индюки справа не выдержали и побежали, и их соплеменники слева, которых тоже начали прореживать стрелы эдемцев, не стали дожидаться четвёртого. А суффет, перебросившись парой фраз с вождями туземных союзников, тоже опомнившихся наконец, натравил на бегущих наших дикарей…
Сбережённый четвёртый залп приняла на себя баррикада, на которой противник отчаянно пытался удержаться. Мы бы и пятый туда влепили, да только на гребень влезли уже и наши гойкомитичи, и появился риск зацепить картечью своих. Но тут уж эстафету приняли у нас финикийские лучники, пусть и не славящиеся наравне с критскими или скифскими, но стрелять всё-же умеющие. А затем, не боясь больше обстрела, двинулась вперёд и основная колонна. Баррикаду, уже захваченную красножопыми союзниками, растащили в стороны, и по расчищенному пути войско выкатилось на оперативный простор снова расширившейся долины. Ох, не зря дикари пытались героически отстоять этот рубеж!
Перед нашим авангардом раскинулась довольно широкое ровное место, а за ним — приличных размеров селение, посреди которого возвышалась пирамидальная земляная насыпь, увенчанная обычного типа, но крупным туземным строением. Обиталище Чанов! Добрались! Вот теперь и побеседуем с этими не в меру обидчивыми на тему, что такое хорошо и что такое больно! Судя по брошенным убегающими бабами и подростками вязанкам хвороста, здесь тоже собирались возвести оборонительный рубеж, да хрен успели — заранее ведь надо было, а не тогда, когда уже ясно, что основной вот-вот падёт. Ну и кто им доктор, спрашивается? Хотя — сразу видно, что заведомый акт отчаяния. Ну хрен ли тут за оборона, на плоской равнине? Ладно бы ещё зарослями была покрыта, в которых эти чингачгуки как у себя дома, но нет тут тех густых зарослей, давно на хворост и на плетни хижин сведённых, а есть только отдельные пальмы — здоровенные, но редкие. И есть толпа гойкомитичей — многочисленная, но нестройная, а главное — вся сплошь голопузая. Как в том бородатом анекдоте — с голой пяткой на шашку.
И ведь они на полном серьёзе намеревались атаковать! Сделай они это сразу, когда ещё только голова колонны вышла из узкого ущелья — у них были бы весьма неплохие шансы. Не победить, конечно — в открытой схватке беспорядочной толпой против правильной античной тактики это невозможно в принципе, но задержать эдемское войско, дав смыться подальше собственному мирному населению, а затем уж и подавшись в бега самим — на это их шансы были бы вполне реальными, если бы они не промедлили. Фамей, сразу же въехавший в расклад, приказал немедленно разворачиваться в боевой порядок уже вышедшим на равнину копейщикам, а под их прикрытием — лучникам. Быстрое перестроение финикийцев привело индюков в замешательство, неплотный, но меткий обстрел заставил отступить, а эдемский авангард продвинулся вперёд, давая развернуться уже главным силам. Наши кулевринщики тут же снова расставили свои треноги, а между ними начал раскладывать сложные носилки, преобразуя их в высокий станок, «пулемётный» расчёт нашего пулевого полибола. Это против баррикады или против плотного строя тяжёлой одоспешенной пехоты с большими щитами от него было бы мало толку, но здесь, в чистом поле, да против толпы голых дикарей — это была зверь-машина!
И достоинства, и недостатки той или иной разновидности полибола определяются его штатным боеприпасом. Острая стрела для надёжного поражения цели требует гораздо меньшей скорости, чем тупая круглая пуля, а теряет она её не так быстро — благодаря обтекаемости и большему весу. Поэтому полибол-стреломёт, даже при всей своей относительной дороговизне, кое-какое распространение всё-же получил — на Родосе, в Александрии и у тех же римлян, ещё не вылезших в абсолютные гегемоны и потому всё ещё охочих пока-что до технических новинок учёных греков. Пулевой же, изобретённый практически одновременно со стреломётом, если не раньше, так и остался в единичных экспериментальных экземплярах, не получивших признания и не заинтересовавших античных вояк. Главная причина — как раз вот в этой меньшей поражающей способности против одоспешенной античной фаланги и её разновидностей. При равных прочих это — определяющий фактор. А прочие у греков как раз практически равны, если не считать несколько меньшей стоимости пулевого полибола за счёт несколько более простой конструкции — ползун вместо сложного поворотного вала-подавателя с винтовым пазом. Почему Дионисий Александрийский — или кто там на самом деле изобрёл пулевой полибол — не додумался до кривошипно-шатунного механизма, взводящего ползун при неподвижном «ствольном» направляющем желобе, ума не приложу, но факт остаётся фактом — в греческом полиболе, даже в пулевом, аналогом затвора является подвижный направляющий желоб, который перед выстрелом надо вернуть в исходное положение. В результате стрелять вращением рукоятки ворота в одну сторону не получается — сперва взводим механизм вращением на себя, затем возвращаем «ствол» взад вращением обратно, останавливаем, стреляем, потом повторяем цикл снова — хрен тут разгонишься до хорошей скорости вращения. Для стреломёта разгоняться, пожалуй, и никчему — стрела в этом случае может и не успеть провалиться из магазина в паз вала-подавателя, а из него — в ложе желоба, но для пулевого модификация с неподвижным желобом и непрерывным вращением рукоятки была бы вполне реальной и работоспособной, если бы греки до неё допетрили. Но они не допетрили, и в результате ихний «пулемёт» не имеет ни малейших преимуществ в скорострельности перед стреломётом, а значит, с учётом его меньшей поражающей способности, и на хрен никому не нужен.
Я вовсе не хочу сказать, что означенный Дионисий — если это был он — дебил и недоумок. Хрен бы я промозговал всю конструкцию нашего агрегата с нуля, и спасибо ему огромное за тот конструктивный задел, который он выполнил за меня. Но подобных недоделок, выхолащивающих гениальнейшее изобретение, я всё-же не люблю, и поэтому мы пошли другим путём. Я ведь уже упоминал, кажется, что от громоздкой торсионной рамы мы отказались, вернувшись к простейшей арбалетной схеме? Имея пружинную бериллиевую бронзу — решение самоочевидное. А потом, когда мой раб-инженер Диокл уяснил суть, я растолковал ему буквально на пальцах идею неподвижного желоба-ствола и небольшого ползуна-затвора прямо на тетиве, а затем — и приводящего всю эту систему в действие кривошипно-шатунного механизма.
С этого момента от меня больше ни хрена не требовалось — ну, окромя финансирования работ, конечно. Ведь учить бывшего раба-механика самого Архимеда его же ремеслу — это же заведомо только портить. Всю систему зацепления-расцепления ползуна-затвора с шатуном, как раз и обеспечивающую «автоматическую» стрельбу при непрерывном вращении рукояти, мой сицилиец придумал уже сам, предоставив мне в итоге готовый механический «пулемёт» Дионисия — Канатова — Диокла. Машинка удалась на славу и в заварушке с нумидийцами — уже в трёх экземплярах — зарекомендовала себя прекрасно. А уж в каком восторге от неё был тогда Бенат! Он и сейчас с удовольствием согнал бы с уже разложенного станка первого номера нашего «пулемётного» расчёта и занял бы его место сам, как и тогда, дабы тряхнуть стариной, да только другая у него теперь служба и другие функции. Есть кому и без него вдарить техническим прогрессом по многолюдству и лихой дикарской отваге размалёванных чуд в перьях.