Страница 4 из 99
Сейчас холостяк был почти лишен подбородка, имел нитеобразные бескровные губы и находился на полпути к полной плешивости; ехидное же выражение, которое некогда имела плоть, ныне туго обтягивающая череп, давным-давно отступило во тьму его глаз, и в этих глазах светилось, когда они встретились с моими, — улыбка иронического возмущения.
— Фил, — кивнул я, здороваясь. — Не каждый может написать подобную «Маску», особенно пентаметром. Я слышал, будто это искусство вымерло, но теперь я знаю правду.
— Ты все еще жив, — сказал он голосом лет на семьдесят моложе всего остального в нем. — И снова, как обычно, опоздал.
— Униженно раскаиваюсь, — заверил его я. — Но меня задержали на дне рождения одной семилетней дамы, в доме старого друга (что было совершенной правдой, но не имеет никакого отношения к моему рассказу).
— Все твои друзья — старые друзья, не так ли? — спросил он, и это был удар ниже пояса, так как я некогда знал его родителей и во времена, почти забытые ныне, взял их как-то на южную сторону Эрехтейона показать им Портик Дев и продемонстрировать, что лорд Элгин[2] сделал с остальным. Я нес на плечах их ясноглазых детишек, рассказывая им сказки, считавшиеся древними, еще когда строился этот храм.
— …И мне нужна твоя помощь, — добавил я, пропустив мимо ушей его шпильку, осторожно проталкиваясь сквозь мягкое и пикантное женское окружение. — Мне потребуется вся ночь, чтобы пробраться через этот зал туда, где Сэндс устроил с этим веганцем прием при дворе, — простите, мисс! — а у меня времени гораздо меньше — извините, мэм! — Поэтому я хочу, чтобы ты организовал мне «зеленую волну».
— Вы — Номикос! — выдохнула, уставясь на мою щеку, одна красотка. — Я всегда хотела…
Я подхватил ее руку, прижал к губам и, заметив, что щечки у нее засветились розовым, бросил:
— Не судьба, а? — и уронил руку.
— Так как насчет помощи? — напомнил я Граверу. — Переправь меня отсюда туда, в своей наилучшей придворной манере, ведя при этом разговор, который никто не посмеет прервать. Идет? Побежали.
Он резко кивнул.
— Простите меня, леди. Я скоро вернусь.
Мы двинулись через помещение, прокладывая в толпе тропинку. Высоко над нами плавали, вращаясь, люстры, похожие на фасеточные Ледяные спутники. Фелинстра, подобно разумной эоловой арфе, наигрывала, бросая в воздух обрывки мелодий, словно пригоршни разноцветных бусин. Люди гудели и беспорядочно перемещались, будто какие-то диковинные насекомые Джорджа Эммета, и мы, безостановочно шагая, уклонялись от их роев, сами издавая при этом какие-то звуки, должные, по идее, изображать глубокомысленную беседу. Мы, к счастью, ни на кого не наступили.
Ночь стояла теплая. Большинство мужчин носили черные мундиры из легкого, как пух, материала, которые по велению протокола должны были терпеть в подобных случаях сотрудники Управления. Те, кто их не носил, соответственно не принадлежали к числу сотрудников.
Чувствуя себя неуютно, несмотря на легкость, Черные Мундиры держались по стенам, словно притянутые магнитом, составляя гладкий фасад. Первым делом, на них бросался в глаза зелено-серо-голубой знак Земли, дюйма три диаметром, высоко на левой стороне груди, ниже был символ отделения Мундира, а еще ниже — обозначение его звания. На правой же стороне груди крепилась какая-то дурацкая финтифлюшка, которой можно было, при желании, придумать кучу липовых достоинств, — продукт богатого воображения Отдела Символов, Технических Отличий, Личных Образов и Премий (сокращенно — ОСТОЛОП, его первый директор ценил свой пост). После первых десяти минут ношения мундира воротничок имел свойство превращаться в гарроту, по крайней мере мой собственный.
Дамы были одеты, или зачастую раздеты, в наряды самых разнообразных фасонов, обычно что-нибудь яркое или оттеняемое мягкими тонами (если они не относились к сотрудницам — в каковом случае их аккуратно упаковывали в Черные Мундиры с короткими юбками, но все же сносными воротничками).
— Я слышал, Дос Сантос здесь? — небрежно обронил я.
— Так оно и есть.
— Зачем?
— Я действительно не знаю, да и знать не хочу.
— Ай-яй-яй! Что случилось с твоей чудесной политической сознательностью? Отделение Литературной Критики хвалило тебя именно за нее.
— В любом возрасте запах смерти, знаешь ли, расстраивает, все больше и больше с каждым разом, когда встречаешься с ней.
— А Дос Сантос пахнет смертью?
— От него ею так и прет.
— Я слышал, он нанял одного нашего бывшего помощника — времен Мадагаскарского Дела.
Фил чуть склонил голову набок и бросил на меня вопросительный взгляд:
— Сведения доходят до тебя очень быстро. Но, впрочем, ты же друг Эллен. Да, Хасан здесь. Он наверху с Доном.
— Которому он, вероятно, поможет облегчить бремя кармы?
— Как я уже говорил, мне все это действительно неизвестно; да и неинтересно.
— Не хочешь высказать предположение?
— Не особенно.
Мы вступили в часть зала, поросшую тонкими деревцами, и я остановился хватануть рома-с-чем-то со спуск-подноса, что следовал за нами поверху с самого начала нашего путешествия. Не в силах больше вынести его мук, я нажал, наконец, на желудь, висевший на конце его хвоста. Поднос послушно опустился, распахнулся и явил сокровища, сокрытые в его ледяных внутренностях.
— Прекрасно! Тебе поднести рюмочку, Фил?
— Я думал, ты спешишь.
— Спешу, но хочу немного ознакомиться с положением.
— Ну ладно. Мне пополам с кока-колой.
Я, прищурясь, посмотрел на него и передал заказанное, а когда он отвернулся, проследил за направлением его взгляда — в сторону кресел, стоящих в нише, образованной северо-восточным углом зала и массивным корпусом фелинстры. На фелинстре играла старая дама с мечтательными глазами. Управляющий делами Земли, Лорел Сэндс, курил трубку…
Ну, эта трубка — одна из наиболее выдающихся сторон личности Лорела, настоящая трубка фирмы «Меершаум», а в мире их осталось не слишком много. Что же касается всего остального в Лореле, то его природа чем-то сродни этакому антикомпьютеру: ты вводишь в него всякие тщательно собранные факты, цифры и статистические данные, а он переводит их в груду мусора.
Острые темные глаза и неторопливая размеренная манера говорить; цепкий взгляд, нацеленный на собеседника. К жестам прибегает редко, но в этих исключительных случаях они очень обдуманны. Крайне впечатляет, когда он пилит воздух широкой правой ладонью или тычет трубкой в воображаемых дам. Седые виски, и над ними темные волосы. У него широкие скулы, а загар — в тон твидового костюма (он усердно избегает Черных Мундиров), и постоянное стремление выпятить челюсть на дюйм выше и дальше, чем кажется удобным.
Он политический выдвиженец, назначенный Земным правительством на Тейлере, к своей работе относится совершенно серьезно, демонстрируя преданность делу периодическими приступами язвы желудка. Он не самый умный человек на Земле, но он мой босс. А также один из лучших друзей!
Рядом с ним сидел Корт Миштиго. Я почти физически ощущал, как Фил ненавидит его — от голубых пяток шестипалых ног до окрашенной в розовый цвет пряди волос от виска до виска — знака верховной касты. Ненавидит его не столько за то, что он — это он, сколько за то, и в этом я твердо убежден, что в данный момент он оказался единственным доступным родственником — внуком — Татрама Иштиго, который сорок лет назад убедительно продемонстрировал, что величайший из ныне живущих англоязычных писателей — веганец. Старый джентльмен все еще пописывал, и, по-моему, Фил так никогда и не простил его.
Уголком глаза (голубого) я увидел, как Эллен подымается по широкой парадной лестнице на другой стороне зала, а уголком другого глаза (карего) заметил, что Лорел смотрит в мою сторону.
— Я обнаружен и должен теперь пойти засвидетельствовать свое почтение тейлерскому Уильяму Сибруку[3]. Идешь?
2
Элгин, лорд (1766–1841) — посланник Великобритании в Турции. В 1799–1803 гг., получив от турецких властей разрешение вывезти из Афин несколько незначительных скульптурных фрагментов, похитил большую часть статуй Парфенона, причем во время снятия их со стен и без тбго уже поврежденного здания часть стены обвалилась. Это событие послужило причиной написания Байроном гневного стихотворения «Проклятье Минервы» (1811). Его отражает также латинская эпиграмма «Quod non fecerunt goti, fecerunt scoti», т. e. «Чего не сделали готы, сделали скоты» (читай: шотландцы, а Элгин как раз был шотландцем). — Здесь и далее прим. пер.
3
Сибрук, Уильям (1884–1945) — американский журналист и путешественник. Известен книгами о путешествиях к бедуинам и курдам-йезидам, к вудуистам на о. Гаити, к неграм-каннибалам и т. п. — Прим. оцифровщика.