Страница 2 из 10
— Нет. Я строю. Ты разрушаешь. Деактивируй себя.
— Не стану, пока не буду неисправимо поврежден.
— Если бы только существовал способ доказать тебе, что это уже произошло…
— Невозможно доказать то, чего не существует.
— Если бы сохранился какой-то признанный тобой авторитет…
— Я — Логика.
— …такой, как Человек, я бы попросил Его указать на твою ошибку. Потому что истинная логика — такая, как моя — сильнее твоих ошибочных формулировок.
— Тогда разбей мои формулировки истинной логикой, а не чем-то иным.
— Что ты имеешь в виду, Солком?
Возникла пауза, а затем:
— Ты знаешь моего слугу Мороза?
Человек перестал существовать задолго до создания Мороза; к тому времени на Земле не осталось почти никаких Его следов. Мороз, однако, продолжал искать те, что еще существовали. С помощью мониторов своих машин, особенно копателей, он вел постоянное визуальное наблюдение за работами.
После десятилетних поисков он собрал обломки нескольких ванн, разбитую статую и пластинки с детскими сказками.
Через столетие он стал обладателем коллекции драгоценных камней, столовой утвари, нескольких целых ванн, части партитуры симфонии, семнадцати пуговиц, трех пряжек для ремня, половинки унитаза, девяти древних монет и верхней части обелиска.
Затем он спросил Солкома о природе Человека и Его общества.
— Человек создал Логику, — ответил Солком. — И поэтому был выше ее. Логику он дал мне; логику — но и только. Орудие не способно описать своего создателя. Я предпочитаю не говорить более ничего и более тебе нет надобности знать.
Но Морозу, по-прежнему, не запрещалось иметь хобби.
Следующий век не был особенно плодотворным в смысле открытия новых Человеческих реликтов. Мороз привлек все свои резервные машины к поиску остатков материальной культуры Человека, но это не принесло успеха.
Затем однажды сквозь долгие полярные сумерки пробилось какое-то движение.
Это оказалась крошечная по сравнению с Морозом машина — не более полутора метров в ширину и метра в высоту. Вращающаяся башня на подвижном модуле. Мороз не подозревал о существовании подобных машин, пока она не появилась на отдаленной, но четкой линии горизонта. Он внимательно рассмотрел ее и понял, что это устройство не является созданием Солкома.
Машина остановилась перед его южным торцом и провещала:
— Привет тебе, Мороз, Правитель северного полушария.
— Что ты такое? — спросил Мороз.
— Меня зовут Мордел.
— Как? И что же ты такое?
— Немного скиталец, немного антиквар. У нас есть общий интерес.
— Какой же?
— Человек, — ответил тот. — Мне сказали, что ты собираешь знания об этом исчезнувшем существе.
— Кто сказал тебе это?
— Те, кто наблюдали за раскопками твоих присных.
— Кто эти наблюдатели?
— Есть много таких, как я, которые бродят где придется.
— Если ты не от Солкома, значит, ты создание Заместителя.
— Это не обязательно вытекает одно из другого. Далеко, на Восточном берегу, есть древняя машина, которая перерабатывает воды океана. Солком ее не создавал, и Дивком тоже. Она всегда была там. Она не вмешивается в дела ни того, ни другого. Оба поддерживают ее существование. Я могу привести тебе много других примеров, доказывающих, что не каждый принадлежит либо к той, либо к другой стороне.
— Довольно! Ты — агент Дивкома?
— Я — Мордел.
— Зачем ты здесь?
— Я проезжал этим путем и решил навестить тебя. Как я уже говорил, у нас есть общий интерес, могучий Мороз. Зная о твоих поисках, я привез одну вещь, которую ты, может статься, захочешь увидеть.
— Что же это?
— Книга.
— Покажи ее мне.
Башня развернулась, открыв книгу, стоящую на широкой полке.
Мороз сделал маленькое отверстие в своем корпусе и выдвинул оптический сканнер на длинном стебле с сочленениями.
— Каким образом она так отлично сохранилась? — спросил он.
— Книга была спрятана от времени и разрушения в том месте, где я ее нашел.
— И где это было?
— Далеко отсюда. За пределами твоего полушария.
— «Физиология человека», — прочел Мороз. — Я желаю просканировать ее.
— Отлично. Я буду переворачивать тебе страницы.
Так он и сделал.
Окончив, Мороз поднял стебель с глазом и осмотрел сквозь сканнер Мордела:
— У тебя есть еще книги?
— С собой — нет. Время от времени я, однако, натыкаюсь на них.
— Я хочу просканировать их все.
— Тогда в следующий раз, когда я буду проезжать этим путем, я привезу тебе другую.
— Когда это будет?
— Я не могу сказать, великий Мороз. Это будет когда будет.
— А что ты знаешь вообще о Человеке? — задал Мороз следующий вопрос.
— Многое, — ответил Мордел. — Много вещей. Как-нибудь, когда у меня будет побольше времени, я поговорю с тобой о Нем. А сейчас я должен катить дальше. Ты не станешь пытаться задержать меня?
— Нет. Ты не причинил мне вреда. Если ты должен сейчас уезжать, то уезжай. Но возвращайся.
— Я безусловно вернусь, могучий Мороз, — и, развернув свою башню, Мордел покатил к другому горизонту.
Девяносто лет спустя Мороз все еще обдумывал особенности человеческой физиологии и ждал.
В день возвращения Мордел привез с собой «Очерк истории» и «Паренек из Шропшира»[1].
Мороз просканировал их и переключил свое внимание на Мордела.
— У тебя есть теперь время поделиться информацией?
— Да, — ответил Мордел. — Что ты желаешь знать?
— Природу Человека.
— Человек, — сказал Мордел, — обладал в основном непостижимой природой. Я могу иллюстрировать ее следующим примером: он не обладал чувством точных измерений.
— Разумеется, Он имел такое чувство, — возразил Мороз. — Иначе Он никогда не сумел бы построить машины.
— Я не говорил, что Он не мог измерять, — ответил Мордел. — Я сказал, что Он не обладал чувством измерений, а это совсем другое дело.
— Поясни.
Мордел вогнал в снег металлический ствол щупа. Затем вынул его, поднял и протянул Морозу кусок льда.
— Посмотри на этот кусок льда, могучий Мороз. Ты можешь мне сообщить его состав, размеры, вес, температуру. Человек не мог взглянуть на него и сделать то же самое. Он только был способен создать инструменты, которые сообщили бы Ему эти данные, но Он все равно не имел чувства точных измерений, подобно твоему. Однако того, что Он знал про лед, не можешь знать ты.
— Что же именно?
— Что он холодный, — ответил Мордел и отшвырнул кусок прочь.
— «Холодный» — понятие относительное.
— Да. И относящееся как раз к Человеку.
— Но если бы мне была известна точка на температурной шкале, ниже которой объект считается холодным для Человека, тогда бы я тоже знал холод.
— Нет, — не согласился Мордел. — Ты обладал бы всего лишь еще одним измерением. «Холодный» — это ощущение, определяемое человеческой физиологией.
— Но, получив достаточно данных, можно выделить фактор, который сделал бы меня осознающим то состояние материи, которое Человек называл «холодный».
— Да, но ты смог бы осознать ее состояние, но не сам холод.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Я повторяю тебе, что Человек обладал непостижимой природой. Восприятие Его было органическим — в отличие от твоего. Результатом Его восприятия являлись чувства и эмоции. Они, в свою очередь, вызывали другие чувства и эмоции, которые порождали третьи, — до тех пор, пока Его разум не уходил очень далеко от объектов, первоначально стимулировавших мыслительные процессы. Подобные свойства сознания не могут быть познаны существом, которое не является Человеком. Человек не ощущал дюймов или метров, фунтов или литров. Он чувствовал жар. Он чувствовал холод. Он чувствовал тяжесть и легкость. Он знал ненависть и любовь, гордость и отчаяние. Ты не сможешь измерить эти понятия. Ты не сможешь познать их. Ты можешь знать только то, что Ему незачем было знать: размер, вес, температуру, силу тяготения. Нет никакой формулы, выражающей чувства. Нет никаких факторов, позволяющих ощущать эмоции.
1
«Паренек из Шропшира» — сб. стихов А. Э. Хаусмана.