Страница 3 из 13
Вот, допустим, выскажешь суждение.
Может, ты всю жизнь над ним потел.
Им — смешно. У них другое мнение.
«Ты, отец, ужасно устарел».
Виноват! Я — в ногу… А одышка —
Это, так сказать, уже не в счет.
Не могу ж я, черт возьми, вприпрыжку
Забегать на двести лет вперед!
Ну, конечно, спорить бесполезно.
Отвечать им тоже ни к чему…
Но упрямо, кротко и любезно
Можно научить их кой-чему.
Научить хотя б не зазнаваться
И своих отцов не презирать,
Как-то с нашим возрастом считаться,
Как-то все же «старших» уважать.
Их послушать- так они «большие»,
Могут целым миром управлять!
Впрочем, замыслы у них такие,
Что, конечно, трудно возражать.
Ну и надо, в общем, соглашаться,
Отходить в сторонку и молчать,
Как-то с этим возрастом считаться,
Как-то этих «младших» уважать.
И боюсь я, что придется «папам»
Уступить насиженный престол,
Все отдать бесцеремонным лапам
И пойти учиться… в комсомол!
1955
Все, что осталось
Это все, что от Вас осталось,-
Пачка писем и прядь волос.
Только сердце немного сжалось,
В нем уже не осталось слез.
Вот в субботу куплю собаку,
Буду петь по ночам псалом,
Закажу себе туфли к фраку…
Ничего. Как-нибудь проживем.
Все окончилось так нормально,
Так логичен и прост конец:
Вы сказали, что нынче в спальню
Не приносят с собой сердец.
1918
Дансинг-гёрл
Это бред. Это сон. Это снится…
Это прошлого сладкий дурман.
Это Юности Белая Птица,
Улетевшая в серый туман…
Вы в гимназии. Церковь. Суббота.
Хор так звонко, весенне поет…
Вы уже влюблены, и кого-то
Ваше сердце взволнованно ждет.
И когда золотые лампады
Кто-то гасит усталой рукой,
От высокой церковной ограды
Он один провожает домой.
И весной и любовью волнуем,
Ваши руки холодные жмет.
О, как сладко отдать поцелуям
Свой застенчивый девичий рот!
А потом у разлапистой ели,
Убежав с бокового крыльца,
С ним качаться в саду на качели —
Без конца, без конца, без конца…
Это бред! Это сон! Это снится!
Это юности сладкий обман!
Это лучшая в книге страница,
Начинавшая жизни роман!
Дни бегут все быстрей и короче,
И уже в кабаках пятый год
С иностранцами целые ночи
Вы танцуете пьяный фокстрот.
Беспокойные жадные руки
И насмешка презрительных губ,
А оркестром раздавлены, — звуки
Выползают, как змеи, из труб.
В барабан свое сердце засунуть —
Пусть его растерзает фокстрот!
О, как бешено хочется плюнуть
В этот нагло смеющийся рот!
И под дикий напев людоедов,
С деревянною маской лица,
Вы качаетесь в ритме соседа
Без конца, без конца, без конца…
Это бред! Это сон! Это снится!
Это чей-то жестокий обман!
Это Вам подменили страницы
И испортили нежный роман!
1937
Девочка с капризами
Мы читаем Шницлера. Бредим мы маркизами.
Осень мы проводим с мамой в Туапсе.
Девочка с привычками, девочка с капризами,
Девочка не «как-нибудь», а не так, как все.
Мы никем не поняты и разочарованы.
Нас считают маленькой и теснят во всем.
И хотя мы мамою не очень избалованы,
Все же мы умеем поставить на своем.
Из-за нас страдают здесь очень-очень многие.
Летом в Евпатории был такой момент,
Что Володя Кустиков принял грамм цикория.
Правда, он в гимназии, но почти студент.
Платьица короткие вызывают страстные
Споры до истерики с бонной и мама.
Эти бонны кроткие — сволочи ужасные.
Нет от них спасения. Хуже, чем чума!
Вечно неприятности. Не дают возможности,
Заставляют волосы распускать, как хвост.
Что это, от глупости иль от осторожности?
А кузен Сереженька все острит, прохвост!
Он и бонна рыжая целый день сопутствуют.
Ходишь, как по ниточке, — воробей в плену!..
Девочка с капризами, я Вам так сочувствую.
Вашу жизнь тяжелую я один пойму!
Детский городок
Строили дети город новый
Из морских голубых камней.
Догорал над ними закат лиловый,
Замирал в лесу соловей.
И один сказал: «Мы тут вал нароем,
Никого не допустим к нам —
Ни людей, ни зверей, и дома построим
Мы для тех, кто без пап и мам!
А другой ответил: «Нас очень много,
Этот город нам будет мал.
А давайте мы лучше попросим Бога,
Чтобы он нас к себе забрал.
Мы из солнца костер разведем над небом,
Будем шапкой луну тушить
И Большую Медведицу черным хлебом
Будем мы по ночам кормить.
Там есть ангелы. Вроде как люди, но- птицы.
Пусть они нас научат летать…»
«А ты знаешь, что там надо много молиться,
А когда же мы будем играть?»
Это третий сказал. И добавил строго:
«Этим ангелам я не рад.
Вот они мне уже оторвали ногу —
Бомбу бросили с неба в ребят…»
Они замолчали. Умолк в печали,
Захлебнувшись от слез соловей.
И, шипя как змеи, волны смывали
Недостроенный город детей…
1946
Джимми
Я знаю, Джимми, Вы б хотели быть пиратом,
Но в наше время это невозможно.
Вам хочется командовать фрегатом,
Носить ботфорты, плащ, кольцо с агатом,
Вам жизни хочется отважной и тревожной.
Вам хочется бродить по океанам
И грабить шхуны, бриги и фелуки,
Подставить грудь ветрам и ураганам,
Стать знаменитым черным капитаном
И на борту стоять, скрестивши гордо руки…
Но, к сожалению… Вы мальчик при буфете
На мирном пароходе «Гватемале».
На триста лет мы с Вами опоздали,
И сказок больше нет на этом скучном свете.
Вас обижает мэтр за допитый коктейль,
Бьет повар за пропавшие бисквиты.
Что эти мелочи, когда мечты разбиты,
Когда в двенадцать лет уже в глазах печаль!
Я знаю, Джимми, если б были Вы пиратом,
Вы б их повесили однажды на рассвете
На первой мочте Вашего фрегата…
Но вот звонок, и Вас зовут куда-то…
Прощайте, Джимми, — сказок нет на свете!
1934
Средиземное море, пароход «Теофиль Готье»
Дни бегут
Сколько вычурных поз,
Сколько сломанных роз,