Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 13

И в какой только рай нас погонят тогда?..

Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик,

Эту песнь мы не можем забыть никогда, никогда!

1930

Румыния

Танго «Магнолия»

В бананово-лимонном Сингапуре, в бури,

Когда поет и плачет океан

И гонит в ослепительной лазури

Птиц дальний караван,

В бананово-лимонном Сингапуре, в бури,

Когда у Вас на сердце тишина,

Вы, брови темно-синие нахмурив,

Тоскуете одна…

И, нежно вспоминая

Иное небо мая,

Слова мои, и ласки, и меня,

Вы плачете, Иветта,

Что наша песня спета,

А сердце не согрето без любви огня.

И, сладко замирая от криков попугая,

Как дикая магнолия в цвету,

Вы плачете, Иветта,

Что песня недопета,

Что это

Лето

Где-то

Унеслось в мечту!

В банановом и лунном Сингапуре, в бури,

Когда под ветром ломится банан,

Вы грезите всю ночь на желтой шкуре

Под вопли обезьян.

В бананово-лимонном Сингапуре, в бури,

Запястьями и кольцами звеня,

Магнолия тропической лазури,

Вы любите меня.

1931

Бессарабия

Танцовщица

В бродячем цирке, где тоскует львица,

Где людям весело, а зверям тяжело,

Вы в танце огненном священной Белой Птицы

Взвиваете свободное крыло.

Гремит оркестр, и ярый звон струится,

И где-то воют звери под замком.

И каждый вечер тот же сон Вам снится -

О чем-то давнишнем, небывшем и былом.

Вас снится храм, и жертвенник, и пламя,

И чей-то взгляд, застывший в высоте,

И юный раб дрожащими руками

Вас подает на бронзовом щите.

И Вы танцуете, колдунья и царица.

И вдруг в толпе, повергнутой в экстаз,

Вы узнаете обезьяньи лица

Вечерней публики, глазеющей на Вас.

И, вздрогнув, как подстреленная птица,

Вы падаете камнем в пустоту.

Гремит оркестр, и ярый звон струится…

А Вас уже уносят в темноту.

Потом конец. И вот в другую смену

Выводят клоуна с раскрашенным лицом.

Еще момент… и желтую арену,

Как мертвеца, затягивают холстом.

Огни погасли. Спит больная львица,

Дрожит в асфальте мокрое стекло,

И Вы на улице — на пять минут царица -

Волочите разбитое крыло.

1933

Данциг

Твоя любовь

Л.В.

Знаешь, если б ты меня любила,

Ты бы так легко не отдала

Ни того, что мне сама дарила,

Ни того, что от меня брала.

Но пожара нет. А запах дыма

Очень скоро с ветром улетит,

И твое божественное имя

Для меня уже едва звучит.

Я живу. Я жить могу без веры,

Только для искусства одного.

И в моих глазах, пустых и серых,

Люди не заметят ничего.

1941

То, что я должен сказать

Я не знаю, зачем и кому это нужно,

Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,

Только так беспощадно, так зло и ненужно

Опустили их в Вечный Покой!

Осторожные зрители молча кутались в шубы,

И какая-то женщина с искаженным лицом

Целовала покойника в посиневшие губы

И швырнула в священника обручальным кольцом.

Закидали их елками, замесили их грязью

И пошли по домам — под шумок толковать,

Что пора положить бы уж конец безобразью,

Что и так уже скоро, мол, мы начнем голодать.

И никто не додумался просто стать на колени

И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране

Даже светлые подвиги — это только ступени

В бесконечные пропасти — к недоступной Весне!

Октябрь 1917

Москва

x x x

Ты сказала, что Смерть носит

Котомку с косой — косит,

Что она, беззубая, просит:

«Дай ему, Господи, срок!»

Но Она — без косы, без котомки.

Голос нежный у ней, негромкий.

Вроде той Она — Незнакомки,

О которой писал Блок.

Знаешь, много любимых было.

Горело сердце. И стыло.

И ты бы меня позабыла.

Если бы шли года.

Но скоро с Дамой Прекрасной

От жизни моей напрасной

Уйду я в путь безопасный.

Чтоб остаться с ней навсегда.

А ты и спорить не будешь!

Отдашь ей меня, забудешь

И где-нибудь раздобудешь

Себе другого «меня».

Соперницы Ты и Дама.

Слышишь, девочка, — Ты и Дама!

Но она верней, эта Дама,

Что уводит в мир без огня.

Вот придет. Постучит тревожно.

Ласково спросит: «Можно?»

Уведет меня осторожно,

Чтоб разлуку с тобой облегчить.

Ну а разве ты поручишься,

Что ты придешь, постучишься?

Ты ведь, маленькая, — ты побоишься

С этой Дамой меня разлучить!

1 Марта 1941

Ты успокой меня

Ты успокой меня, Скажи, что это шутка,

Что ты по-прежнему, По-старому моя!

Не покидай меня! Мне бесконечно жутко,

Мне так мучительно, Так страшно без тебя!..

Но ты уйдешь, холодной и далекой,

Укутав сердце в шелк и шиншилла.

Не презирай меня! Не будь такой жестокой!

Пусть мне покажется, Что ты еще моя!..

1930

x x x

У моих дочурок много есть игрушек —

Целый деревянный коробок.

Мы читали книжку,

Мы поймали мышку.

Мы посадим мышку в башмачок.

Чтобы в шкаф не лазила,

Чтоб не безобразила,

Чтоб не грызла бабушкин сундук,

Чтобы книг не кушала.

Чтобы старших слушала

И не приводила к нам подруг.

Дочь сказала: «Папа,

У медведя лапа.

Кажется, распухла и болит…»

Я ответил сухо.

Пришивая ухо

Зайцу, у которого бронхит:

«Твой любимец Мишка —

Пакостный воришка:

Лижет в холодильнике он мед.

И, бродя по шкапу,

Отморозил лапу,

А теперь он плачет и ревет»

1951

Убившей любовь

Какое мне дело, что ты существуешь на свете,

Страдаешь, играешь, о чем-то мечтаешь и лжешь,

Какое мне дело, что ты увядаешь в расцвете,

Что ты забываешь о свете и счастья не ждешь.

Какое мне дело, что все твои пьяные ночи

Холодную душу не могут мечтою согреть,

Что ты угасаешь, что рот твой устало-порочен,

Что падшие ангелы в небо не смеют взлететь.

И кто виноват, что играют плохие актеры,

Что даже иллюзии счастья тебе ни один не дает,

Что бледное тело твое терзают, как псы, сутенеры,