Атлантида

Властно кладя на человека тот или иной отпечаток, имя тяготеет и над его судьбой. Кто, например, знает счастливого Бориса? Имя это — символ несчастий, тяжелой жизни и зачастую сумасшествия. Только два Бориса отмечены историей, и судьба обоих подтверждает сказанное. Один из них — князь, зарезанный Святополком, другой — Годунов, несмотря на замечательный ум свой — несчастнейший из русских царей.

Мягкость, душевные надрывы и недобрую судьбу несет имя Глеба. Мрачны и суровы дни Павлов, тоже зачастую недобро кончающих жизнь свою. Значительный процент сумасшествий падает на это имя и на Константина.

Перейду теперь к именам женским. История, главный источник, откуда я черпал свои выводы, довольно редко говорит о женщинах. Почти не выступают они на общественных поприщах. Таким образом, в женском царстве пока приходится ограничиваться исключительно личными наблюдениями. Да памятует прекрасный пол, что нет правил без исключений, и да не обидится на меня за мои… наблюдения!

А они таковы. Положительные женщины, бережливые, но довольно скрытные и часто с тяжелым характером — Александры.

Анны весьма вспыльчивы и нередко грубы. Браки с ними в большинстве неудачны. Скуповаты.

Основные черты Антонины — веселость и легкомыслие. Часто безрассудны.

Валентина — это Анатолий в юбке; почти всегда хорошенькая, кокетливая, пустая, характер у нее взбалмошный, имеет тягу к искусству.

Веры — содержательны, вдумчивы, редко открывают тайну души для других; добры, думают о близких больше, чем о себе, доверчивы, и потому удары судьбы чаще обрушиваются на них.

Елизавета — имя приживалок и людей, вечно находящихся в тени и на вторых ролях. В браке несчастны.

Лидия — семьянинка и хозяйка. Всегда добрая, вспыльчивая, нередко завистливая.

Людмила — определенно резка, редко счастлива. Скупа.

Наталья — добра, но эгоистична, весьма вспыльчива и ограниченна. Редко встречаются между ними счастливые.

Ольга — вероломна и бесталанна; любит посплетничать, часто зла и мстительна. Имя, наиболее часто встречающееся среди интеллигентных преступниц и «роковых» женщин.

Прасковья — добра, глупа и вспыльчива. Стоит на одном из первых мест по плодовитости.

Ксения — определенна и положительна, хозяйственна и расчетлива.

Не глубока веселая и многоречивая кокетка и неудачница Клавдия.

Надежда — имя страдательное. Счастливая Надежда — такая же редкость, как и Борис среди мужчин.

Зинаида — ищущая неведомое ей самой, мятущаяся и всегда неудовлетворенная душа. Она живет более умом, чем сердцем. Жизнь ее редко бывает без излома. Талантлива.

Любовь — ограниченна, мелочна и скуповата, вспыльчива.

Таков рок, тяготеющий над людьми в виде имен. Влияние имени замечается и на неодушевленных предметах.

Погибший в войну крейсер «Паллада» носил имя, уже отмеченное несчастиями. В нашем флоте преспокойно плавает по океанам множество пароходов всяких наименований, и только суда, носящие имя Костромы, гибнут один за другим. На моей памяти крушений «Костромы» было три.

Все вышесказанное — область странного… Делать какие бы то ни было выводы я воздержусь.

Борис Оречкин. Общество любителей осенней непогоды

С. Р. Минцлов не знает, что такое скука. Скучают горожане и те деревенские жители, которые не видят прелестей окружающего их бытия. Горожанину скучно в городе потому, что он утратил связь с прошлым и потерял чутье потустороннего, которое развивает близость к природе: в безмолвии темной бездны зеркал помещичьего дома он погружается в мир ощущений; в высоком кресле у окна видит давно умершую бабушку; в зале с хрустальными сталактитами люстр слышит далекую музыку и видит силуэты румяных и бледных лиц; начинает работать память, факелами вспыхнут забытые события, перед взором скучающего встанет полоса видений прошлого.

В такие «скучные» деревенские вечера С. Р. Минцлов не скучал. Он превратил эти скучные вечера в вечера мистические, организовал «общество любителей осенней непогоды», члены которого съезжались друг к другу и проводили вечера в рассказах о случаях и эпизодах из «потустороннего, мистического мира».

Неудивительно, что именно Минцлов с живым интересом отдается рассказам о воспоминаниях о прошлых незаурядных, не поддающихся рамкам трех измерений случаях. Жизнь Минцлова, ясная в своем настоящем, понятна в истоках прошлого. Этот момент в характеристике писателя особенно подчеркивает в открывающем книгу биографическом очерке Петр Пильский.

Истоки прошлого положили сильный отпечаток на нынешнего представителя старого не только дворянского, но и т. с. литературно-научного рода Минцловых. Любовь к старине и археологии, благоговейная влюбленность в книгу, это живое и никогда не умирающее свидетельство прошлого и, наконец, мистика — три начала, характеризующие писателя, всегда интересные и живые очерки которого нередко появляются на столбцах «Сегодня».

«Мистические вечера» — дань третьему из этих начал. Читаешь один такой мистический очерк за другим, узнаешь о различных рассказываемых простым, здоровым русским языком эпизодах, по-видимому, являющихся не выдумкой автора, а необычными фактами, врезавшимися в его долгую память, и начинаешь вместе с Минцловым думать, что действительно прав утверждающий, что на свете есть вещи, которые не снились нашим мудрецам… Они не снились мудрецам, но они встречаются наяву в жизни, вероятно, каждого; но не каждый реагирует на них с тем интересом и вниманием, с каким это делает Минцлов.

В длинной серии этих мистических рассказов есть любопытный очерк, озаглавленный «Мистика имен». Существует какая-то улавливаемая только нашим подсознанием странная связь между именем, нравственным обликом и судьбой его носителя. Есть имена счастливые и несчастные, и в средние века даже перекрещивали и давали другие имена беспокойным детям: считалось, что имя каждому может прийтись не в пору, как платье. Интересно, что такое поверье распространяется не только на людей, но и на животных и на предметы неодушевленные. Автор указывает на пример «Паллады»: история кораблей этого имени в российском флоте полна всякими несчастьями.

Каждое имя имеет, так сказать, свою судьбу. Любопытно историческое исследование автора, который взял за XIX и начало XX века всех русских писателей и художников, композиторов, артистов и выдающихся военных и сделал выводы, подтверждающие его теорию «мистики имен». Не одного читателя этот опыт заставит, вероятно, порыться в исторических памятниках и святцах, чтобы продолжить своеобразные исследования С. Р. Минцлова.

Вторая часть книги, собственно говоря, непосредственно с «мистическими вечерами» не связанная, содержит серию очерков Литвы, читающихся с таким же интересом, как и первая половина книги. С. Р. Минцлов любит и сочувствует Литве, увлекается литовской древностью — объяснение этому в том же прошлом рода Минцловых, которое вообще оказало такое сильное влияние на С. Р.: еще в преданиях о Грюневальденской битве, в списках старинной летописи упоминается о том, что двое Минцловых легли на поле битвы защитниками своей родины. В литовских очерках Минцлова живой рассказ о его встречах во время поездки по стране его родичей, соединенный с любопытными фактическими и легендарными повествованиями о событиях прошлого тех мест, где пришлось теперь побывать автору.

Книге предпослан критико-биографический очерк Петра Пильского. Автор дает исчерпывающую характеристику С. Р. Минцлова, прекрасно изображает его своеобразную фигуру, знакомить с галереей его незаурядных предков и раскрывает тайну того благоволения перед вечным, единства, нерасколотости, верности, силы, литературности, привлекательности, которыми так умело владеет Минцлов и которые, в свою очередь, целиком владеют им.

Петр Пильский. Сергей Рудольфович Минцлов