Атлантида

— Раб, — подумал Мурский. — Где же царь?

Он опять поднял фонарь, и сумеречный свет упал на темно-коричневые стены: подземелье было устроено в глинистом слое почвы. Вдоль одной из стен стоял на полу ряд глиняных амфор, ваз и горшков разной величины; все это были предметы домашнего обихода, предназначенные для службы царю в загробном мире.

В середине стены чернело небольшое прямоугольное отверстие.

Мурский подошел ближе и увидал, что вход в соседнюю комнату преграждает окованное в серебро копье, опирающееся на одну из двух самых высоких амфор; к другой из них был прислонен щит и покрытый золотой оковкой меч.

Около них сидели остатки скелета оруженосца. Было видно, что копье лежало на двух амфорах и что бывший в подземелье патриций, чтобы проникнуть к царю, сбросил один конец его на землю.

Мурский нагнулся и очутился в узкой и тесной комнатке; перед ним блеснули две большие, чеканенные из серебра вазы, стоявшие в ногах ложа, оставленного в виде выступа почвы; на нем последним сном спал скифский венценосец.

От волнения у Мурского захватило дыхание.

Не обращая внимания на сокровища, наполнявшие усыпальницу, он приблизился к ложу царя, поставил фонарь около скелета и схватил обеими руками то, что было для него драгоценнее всего — обвитый венком из тончайших золотых листков череп царя.

Он был резко длинноголовый!

Мурский долго не выпускал его из рук. Высокий, прямой лоб, правильно очерченный, выпуклые дуги бровей, почти квадратный подбородок — все свидетельствовало, что в этом черепе жил сильный и решительный дух. Недаром и народ почтил его память таким чудовищным по размерам памятником-курганом! Но кто был он, как его имя, какие великие деяния совершил он?..

Ответа на эти вопросы не было…

Никто глубже и яснее археологов не чувствует и не знает истинную цену земного величие и славы!

Вечная память, вечная слава — все это только слова, лепет детей, не представляющих себе, что такое вечность! Сколько раз Мурскому приходилось стоять перед безмолвными гробницами когда-то знаменитых людей и задавать себе вопрос — кто они, что они сделали?…

Мурский положил череп на прежнее место и, взяв фонарь, стал осматривать усыпальницу.

Надписей, свидетельствовавших об имени и делах погребенного, нигде не было. У ног неведомого царя, на совсем низеньком возвышении, белел другой костяк, значительно меньший по размерам; широкий таз, тонкие глазные зубы черепа, огромные золотые серьги, ожерелье из какого-то драгоценного янтаря и витые золотые браслеты, украшавшие кости, указывали, что у ног царя лежала жена его, отправившаяся вместе со слугами сопровождать мужа в иной мир.

Несколько колец, блестевших на тонких косточках пальцев, привлекли к себе внимание Мурского, и он вспомнил о кольце, вынутом из горсти мертвеца, лежавшего в коридоре.

Археолог достал из кармана это кольцо и опять внимательно осмотрел его. Оно было не золотое, но из какого металла — определить ему не удавалось. Держа находку в руке, он приблизился к ложу царя и тут только заметил, что вещи, стоявшие вдоль него, находились в беспорядке: часть ваз была повалена. Погибший патриций, видимо, торопился и, подходя к ложу, ногой опрокинул несколько ваз.

Мурский нагнулся над останками. Руки царя были вытянуты вдоль тела, пальцы левой находились в порядке; Мурский взглянул на правую и увидал вместо кисти перепутанную грудку костей — неизвестный, снимая перстень, смешал все косточки.

Грабеж, стало быть, произошел уже после того, как истлел труп, т. е. значительно позже погребения. Могилу наполняли драгоценности и, тем не менее, неизвестного не прельстило ни золото, ни серебро, и он взял только один перстень… Что же это за кольцо, какая в нем сила?!

Мурский опять поднес его к фонарю и вдруг услыхал позади себя как бы взрыв смеха. Он быстро оглянулся, посветил фонарем на вход, но все было мертвенно тихо; нигде и ничто не зашелохнуло. Гул, тем не менее, Мурский слышал явственно.

Он вышел в комнату с курильницей, миновал стражу, поднялся по лестнице и углубился в коридор. Почти сейчас же он наткнулся на мягкую стену земли; думая, что он ошибся и взял не то направление, он повернул в другую сторону, но и там его встретила земляная стена; с третьей стороны оказалось то же самое.

Произошел обвал, и Мурский понял, что он заживо погребен в кургане.

Самое важное в жизни — это умение никогда не теряться. Как человек бывалый, Мурский знал это и, чтобы не дать овладеть собой излишней нервности и волнению, присел на осыпь и закурил папиросу.

Часы показывали одиннадцать вечера. Возвращение товарищей можно было ожидать через двенадцать часов: вернувшись, они, разумеется, немедленно же начнут искать его и, заметив следы его работы и скелет у входа, поймут, что случилось, и примутся очищать коридор. Длина его саженей десять; работать в нем может только один человек, другой должен выносить землю. При сменных рабочих откопка займет три-четыре часа, итого, в общем, ему предстояло провести под землей шестнадцать-двадцать часов. Вывод получился далеко не такой страшный, каким казался в первую минуту.

Мурский вздохнул с облегчением и тут только почувствовал, что он голоден, и вспомнил, что он ничего не ел с самого полдня. Обыскивать карманы было бесполезно: в них не находилось ни корочки.

Приходилось, стало быть, потерпеть.

Вторым по важности предметом был свет; Мурский посмотрел на фонарь и увидал, что в нем оставалось всего полсвечки.

Чтобы как-нибудь сократить время, Мурский решил начать раскопку прохода со своей стороны. Лопаты у него не было: она осталась у скелета патриция по ту сторону обвала.

— А ведь и я почти в таком же положении, в каком он был! — мелькнула неприятная мысль, но Мурский отогнал ее и решил вернуться в усыпальницу и там поискать что-либо подходящее.

Медленно, шаг за шагом, обошел он все подземелье, но среди разнообразных предметов домашнего обихода ничего похожего на лопату не попадалось: скифы были кочевники и земледельческих орудий в могилы не клали.

Осматривая комнату, где лежала стража, Мурский наткнулся на новый, еще незамеченный им проход. Он вступил в него, и свет фонаря упал на тесный ряд белых конских скелетов; они лежали в длинном сводчатом подземелье, головами к нему; Мурский насчитал их двенадцать штук. У самого входа лежал конюх.

Не найдя и здесь ничего, Мурский вернулся в большую комнату и присел у стены неподалеку от останков оруженосца; начала сказываться усталость, и Мурский решил сперва отдохнуть ото всех треволнений дня, выспаться и затем с черепком от вазы приняться на следующее утро за раскопки.

Он снял чесучовый пиджак, сложил его наподобие подушки, подмостил себе под голову, задул фонарь и улегся на плотно убитый, глиняный пол.

Непроглядная тьма окружила Мурского; было так тихо, что он чувствовал сухое потрескивание в ушах; тиканье карманных часов как будто усиливалось и, наконец, сделалось таким громким, как будильник. Дышалось трудно; воздух был душный и спертый.

Мурский выкурил одну папиросу, затем вторую, но сон не являлся к нему; зато неотвязной толпой, тесня одна другую, лезли разные мысли, — главным образом о кольце царя.

Не было сомнения, что оно считалось талисманом, обладающим чудодейственной силой. Мурский, долго работавший на востоке, знал, что такие талисманы, скопившие в себе запасы неведомой энергии, существуют действительно; чтобы не сломать нечаянным движением таинственное кольцо, он вынул его из кармана, надел на палец, и сон начал опускать его веки…

… — Митридатос Евпаторос… — медленно и раздельно произнес возле него голос.

— Да, да!… — радостно воскликнул Мурский и пробудился от этого вскрика. Он сел, огляделся, быстро чиркнул спичкой и зажег фонарь.

Неясный свет обрисовал треножник с курильницей, амфоры у стен и черный прямоугольник двери в усыпальницу.

…И как он мог забыть запись в древнем хронографе, найденном им в отдаленнейшем Сумелийском монастыре в Анатолии?! Мурский вспомнил не только содержание записи, но перед глазами его, словно въявь, развернулась желтая полоса пергамента, покрытая выцветшими строками на греческом языке.